— Ты бы хотела, чтобы я бездельничал в деревне? Ты думаешь, что я уезжаю из дымного Лондона, чтобы подышать свежим воздухом? У меня есть друг, который держит гончих. Он иногда приглашает меня с приятелями на выходные в Суссекс. Весь день мы проводим в долинах, а после охоты его жена готовит нам ужин. Меня больше интересуют собаки, чем зайцы. К тому же, — с насмешкой прибавил он, — заяц всегда убегает от собаки.
— Не уверена, — поежившись, грустно произнесла Айрин.
После этого случая она стала всерьез беспокоиться за Дерека. Он безрассудно сорил деньгами и, проигрывая крупные суммы, оставался без гроша в кармане. Она догадывалась, что у него не было денег на обратную дорогу и даже на кусок хлеба. Айрин пыталась в деликатной форме уговорить его, чтобы он бросил играть.
Дерек, будучи человеком азартным, никогда не говорил о своих проигрышах, но всегда хвастался выигрышами. Тогда он совершал экстравагантные поступки: охапками покупал ей букеты красных роз с длинными стеблями. Айрин ставила их в ведра в Эссекс-хаусе, а домой приносила единственный цветок и держала его в серебряной вазочке у своей кровати, пока он не увядал. Дерек покупал дорогие коробки с шоколадными конфетами, которыми она щедро делилась со своими товарищами. Приносить их домой она не отваживалась, чтобы избежать лишних вопросов. Кроме того, Дерек дарил ей расшитые шелком носовые платки с валенсианскими кружевами, шелковые саше, дрезденские шкатулки для драгоценностей, хрустальные флаконы для духов с пробкой в форме цветка лотоса по дизайну известного французского художника. Часто он дарил ей и французские духи. Все его подарки Айрин тщательно прятала в платяном шкафу среди белья. Духами она пользовалась только перед встречей с Дереком. Приглашая ее в кафе, он заказывал лучшее шампанское, и очень рисковал тот официант, который пытался подать им дешевое вино, не признавая в нем джентльмена. Дерек воспитал в себе вкус к дорогим винам и изысканным блюдам, будто был рожден для роскошной жизни. Когда ему везло в игре, он пребывал в состоянии экзальтации, словно в эти минуты обретал самого себя, а достичь этого он мог только благодаря своей пагубной страсти. И он продолжал играть и проигрывать. Он давно привык закладывать вещи в ломбард: за два дорогих костюма он получил сумму, которой едва хватило бы на поездку в омнибусе или на прогулку с Айрин под зонтиком.
Когда он в первый раз поцеловал ее, на улице было сыро и холодно. Они стояли под одним зонтиком. Шел сильный дождь, но ничего прекраснее этого поцелуя Айрин не испытывала в своей жизни. Она уже целовалась с мальчиками, но это были невинные детские шалости. То, что она почувствовала, поцеловавшись с Дереком, переполнило ее желанием взаимного сильного чувства, которого до этого она никогда не ощущала.
— Я могу тебя поцеловать? — спросил он, но в его словах был не вопрос, а твердое намерение.
Свободной рукой он обнял ее за плечи и привлек к себе, прикрывшись зонтом. Айрин обвила его шею. Ее сумочка соскользнула от кисти к локтю, и, приподнявшись на цыпочки, она прильнула губами к его губам. Это был сильный, требовательный поцелуй, полный жгучего желания, на который она ответила с такой же страстью. От этого поцелуя Айрин почти потеряла равновесие. Если бы он не поддержал ее за талию, она не устояла бы на ногах. Забыв обо всем на свете, они целовались под дождем, а мимо них проезжали экипажи, освещая их светом фонарей. Высвободившись из его объятий, она пристально посмотрела на него, встретившись с его серьезным взглядом. Потом они снова обнялись и, прижавшись лицом к лицу, замерли на миг, понимая, что между ними в это мгновение происходит что-то очень важное.
Когда Айрин закончила брошь из шотландского кварца, Эшби, посмотрев ее работу, предложил взяться за изготовление серебряных пуговиц. Она сразу поняла, что для них в качестве вставок-сердечек идеально подойдут опалы, которые она видела в мастерской отца. На каждую пуговицу уходило по одному камню, и Айрин подсчитала, что сможет увидеть Дерека не меньше шести раз, не навлекая на себя подозрений. Если мистер Тейлор удивится, что каждый ее приход совпадает с дежурством Дерека, а не другого ювелира, она легко объяснит ему, что доверяет этому мастеру. Однако мистер Тейлор ничего не спросил и ничему не удивился. Все прошло гладко и благополучно.
Неожиданно заболела София. У нее уже давно случались нервные срывы, но в последнее время ее здоровье резко пошатнулось. Правда, никто из домашних, видевших ее каждый день, не замечал внешних признаков недуга. Если бы Айрин не была так занята своим романом с Дерек м и учебой в Школе ремесел, она бы заметила недуг мачехи. София храбрилась, старалась сохранять веселый вид, но ее болезнь принимала все более угрожающие размеры. Кризис произошел, когда Эдмунд был в отъезде, а Айрин на занятиях в школе. Во время урока ей сообщили, что кто-то из слуг ожидает ее в карете у дверей.
— Вы можете срочно вернуться домой, мисс Айрин? — спросил испуганный слуга. — Миссис Линдсей заболела. Сейчас у нее доктор.
По телу Айрин пробежала дрожь.
— Я сейчас, только надену пальто.
Еще никогда дорога домой не казалось ей такой долгой. Когда карета свернула на Милтон-сквер, Айрин быстро выскочила из нее и бросилась в дом. В вестибюле она столкнулась с доктором, который отвел ее в гостиную.
— Что с Софией, доктор Харрис? — с тревогой спросила девушка. — Что-нибудь серьезное?
— Успокойтесь, Айрин, — ответил доктор. — Я тщательно обследовал миссис Линдсей и не нашел никаких физических признаков болезни. Для беспокойства нет причин. Думаю, это нервы. Миссис Линдсей переутомилась: интенсивная светская жизнь, заботы по дому. Ей нужен покой и отдых. Мой диагноз — нервнее истощение. Я слышал, что мистер Линдсей за границей. Когда он должен вернуться?
— Не раньше, чем через месяц. Вы считаете, что его надо срочно вызвать?
— Ни в коем случае, — твердо произнес доктор Харрис.
Он много лет был домашним врачом семьи Линдсеев, знал первую жену Эдмунда, принимал у нее роды. Он полагал, что у Софии отличное здоровье, но первые признаки нервного расстройства у женщины с повышенной чувствительностью, присущей обеим женам Эдмунда, были налицо. Доктор Харрис хорошо знал упрямый и эгоистичный характер Эдмунда и считал его присутствие совершенно излишним. Если бы Айрин была менее стойкой, ее давно бы сломил деспотизм отца. Доктор Харрис был рад, что может положиться на Айрин, и дал ей распоряжения по уходу за больной.
— Миссис Линдсей приняла успокоительное лекарство и сейчас крепко спит. Сон — это единственное, в чем она нуждается. Мне показалось, что она давно не высыпается. Я сделал все, что было в моих силах. Если бы она обратилась ко мне раньше, я мог бы предпринять что-то другое. Она жалуется на отсутствие аппетита, сильно похудела. От вас, Айрин, требуется… — И врач перечислил необходимые меры.
Это оказалось довольно простой процедурой: в течение недели больная должна была лежать в постели, не волноваться. Айрин на подносе приносила ей легкую пищу. Постепенно София начала вставать с постели и принимать самых близких знакомых, которые могли поднять ее настроение. Доктор Харрис успокоил Айрин, сказав что до настоящей депрессии еще далеко. Он очень рассчитывал на девушку, которой пришлось взять на себя все заботы по дому и прервать на время занятия в шкале. Айрин старалась успокоить Софию, переживавшую, что из-за ее болезни она вынуждена пропускать школу.
Доктор Харрис ежедневно навещал пациентку, наблюдая за ее состоянием. София не удивлялась его частым визитам, поскольку он был не только домашним доктором, но и другом семьи. Несмотря на то что она предпочла бы врача из российского посольства, София была рада визитам доктора Харриса и благодарна ему за то, что он прописал ей покой. Она радовалась — как это ни печально сознавать — отсутствию мужа. София понимала, что ее недуг отчасти объяснялся приступами тоски по родине, чувствовала себя несчастной и одинокой. Отказ Эдмунда взять ее с собой в Санкт-Петербург стал последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.
Несколько лет назад они вместе были в России. Тогда приезд Софии в Петербург вызвал большой переполох среди ее знакомых: в ее честь устраивались балы и званые вечера, в ее адрес отовсюду сыпались приглашения, вызывавшие лишь недовольство и ревность Эдмунда, которые он изливал, оставаясь с ней с глазу на глаз. Самое ужасное, что после таких инцидентов он был очень груб с ней в постели. Таким образом он, видимо, старался самоутвердиться и заявить о своем исключительном праве на нее. Он испортил ей всю поездку на родину, которая могла бы внести разнообразие в ее жизнь, если бы не тяжелый характер мужа. Тогда София дала себе зарок, что ни при каких обстоятельствах не поедет вместе с ним в Россию. Однако, когда за месяц до визита он объявил о своей новой поездке в Россию, прибавив, что пробудет в Петербурге только два дня, у Софии вновь появилось желание посетить родину. Набравшись терпения, она решила сначала выслушать мужа, научившись никогда не перебивать его.
— Сейчас в Лондоне куча дел, и я смогу выехать только через месяц. В Вене тоже намечается распродажа ювелирных изделий из собрания Габсбургов, я не могу ее пропустить. В Санкт-Петербурге у меня назначена встреча с мсье Фаберже, которому я должен передать коллекцию розовых шпинелей. Потом срочно еду в Австрию и дальше в Берлин и Кельн. Там тоже будут торги. Но главный пункт моего турне — это Амстердам, где я собираюсь искать бриллианты для свадебного украшения новой невесты Баттенбурга, — самодовольно сообщил Эдмунд.
Набравшись решимости, София высказала мужу все, что у нее наболело.
— В этот раз, Эдмунд, я еду вместе с тобой. Ты же едешь в Петербург, на мою родину. — Она соскучилась по друзьям и хотела воспользоваться редкой возможностью встретиться с ними без Эдмунда, не видя его недовольной физиономии. — После твоего отъезда из Санкт-Петербурга я еще немного задержусь там, а домой, я думаю, мы вернемся примерно в одно время.
На его лице появилась хорошо знакомая ей гримаса раздражения.
— Нет, я не могу этого допустить. Разве прилично оставлять жену одну? К тому же в России морозы, снежные заносы, поезда опаздывают, и вообще сейчас самое неподходящее время для поездок в Россию.
— Эдмунд, я с детства привыкла к холодам, — настаивала она.
— Дорогая, ты уже адаптировалась к мягкому английскому климату. Поверь, я волнуюсь за тебя. Потерпи, в более теплое время года я обязательно возьму тебя с собой в Петербург
София понимала, что муж сознательно не хочет брать ее с собой и старается отделаться отговорками. Он больше не желал видеть ее веселье и радость при встречах со старыми друзьями, ревновал к ее успеху в обществе. Он старался избежать приступов ревности и напоминаний о ее прежней жизни. София чувствовала, что сейчас к этой ревности примешивается страх, что она останется там навсегда. Однако София не собиралась оставаться в России. Несмотря ни на что, она не хотела оставлять Эдмунда, обрекая его на одиночество. Иногда она спрашивала себя, не пыталась ли его первая жена сбежать от него, ведь он обладал удивительной способностью превратить дом в тюрьму, а жизнь женщины — в пытку.
Постепенно у Софии выработалась привычка подавлять желания и замыкаться в себе, не жалуясь и никому не открывая своих чувств. Она не сознавала того, что эта привычка прочно вошла в ее характер. Спустя несколько дней после отъезда мужа на Софию нашло какое-то оцепенение. Она потеряла вкус к жизни, двигалась механически, напоминая заводную куклу. София с полным безразличием наблюдала, как грузят в карету багаж мужа. Эдмунд был совершенно глух ко всему, не относящемуся к поездке, давно забыв о просьбе жены взять ее в Петербург. София пожелала ему доброго пути, поцеловав на прощание.
Жизнь шла своим чередом. Однажды утром, открыв календарь, она увидела, что в этот день Эдмунд должен прибыть в ее родной город. София вздрогнула и побледнела, охваченная невыразимой грустью. Опустившись в кресло, она закрыла глаза, представив себе заснеженный петербургский пейзаж, детей, катающихся на коньках по замерзшей Неве, лица друзей, по которым она тосковала. Она вспомнила дивную красоту собора, куда ходила молиться, которая внушала ей благоговейный трепет, его золотые купола. София долго неподвижно сидела в кресле, не имея сил и желания двинуться с места. В таком состоянии се нашел один из слуг и поднял тревогу. Русская служанка Софии проводила ее в спальню, послав за доктором и падчерицей. София была благодарна им за то, что они не вызвали Эдмунда из-за границы, но уже предчувствовала, что по возвращении домой он обязательно устроит скандал из-за того, что его не известили о болезни жены. Ей было спокойнее с доктором Харрисом и Айрин, которая окружила ее заботой и теплотой.
Айрин написала Дереку письмо, в котором объяснила причину своего отсутствия. Когда София немного поправилась и ее можно было оставить днем на попечение слуг, она снова написала ему, что скоро возобновит занятий в Эссекс-хаусе. В первый же день, как она и предполагала, Дерек ждал ее у дверей школы, но она не думала, что он так болезненно воспримет ее намерение вернуться домой сразу после занятий.
— Мне надо домой, — пыталась убедить его Айрин, — постарайся меня понять. София еще не совсем здорова. Она хочет видеть только меня. Я ей читаю, мы играем в карты, она чувствует себя гораздо лучше, если я рядом с ней.
— Судя по всему, она очень изнеженная капризная дамочка, — раздраженно отрезал Дерек, скривив губы и сжав руки в карманах. Он мечтал воспользоваться отсутствием мистера Линдсея, чтобы чаще видеться с Айрин, и новое препятствие — болезнь Софии — совершенно выводило его из себя.
— Нет, она вовсе не такая, какой ты ее представляешь, — возразила Айрин. — Если бы она знала о наших отношениях, то непременно постаралась бы нам помочь. Она не пыталась бы нас разлучить.
— Тогда расскажи ей о нас, — потребовал он, воспылав надеждой.
Айрин не хотелось его разочаровывать его, но она настояла на своем:
— Я не могу. С моей стороны было бы нечестно посвящать ее в нашу тайну. Тогда ей пришлось бы скрывать ее от отца. К тому же я не хочу, чтобы она беспокоилась за меня. При ее теперешнем состоянии здоровья это недопустимо. Доктор запретил ей волноваться,
В этот вечор они даже ни разу не поцеловались, и в тусклом свете уличных фонарей Айрин грустно смотрела на удаляющуюся фигуру Дерека. На душе у нее было тревожно. Айрин надеялась, что он обернется, но он так и не оглянулся.
Дерек перестал заходить за ней по вечерам, и она перестала его ждать. Не догадываясь, что происходит в его душе, она старалась больше не думать о нем, втайне надеясь, что он хотя бы напишет письмо, но он не написал.
Постепенно София начала выздоравливать. Айрин все чаще видела ее за книгой, и, хотя она прочитывала всего по нескольку страниц в день, это уже был прогресс. В ее вышивках стали появляться радостные мотивы — птицы и цветы. Письма Эдмунда, которые раньше открывала и читала Айрин, София теперь распечатывала и прочитывала сама. Больше всего Айрин обрадовалась реакции Софии на ее эскизы для будущих ювелирных работ. В ее глазах снова засверкали знакомые искорки искреннего восхищения и интереса, когда она засыпала Айрин вопросами и обсуждала рисунки. Эскизы были довольно сложными для исполнения, поскольку Айрин еще не достигла соответствующего уровня мастерства, но со временем она надеялась воплотить в жизнь свои смелые замыслы.
Когда Эдмунд вернулся в Лондон, София еще не настолько окрепла, чтобы принимать гостей. Айрин рассказала о болезни Софии, стараясь убедить отца, что болезнь была не настолько серьезной, чтобы прерывать его поездку, и, кажется, убедила его. Но он очень расстроился, когда увидел жену. Она показалась ему слишком бледной и исхудавшей. Не на шутку встревожившись, он сразу позвонил доктору Харрису и потребовал от него полного отчета. Доктор, как мог, успокоил его.
— Ей нужен только покой и отдых, мистер Линдсей. У нас в Англии конец февраля — невыносимое время года. Советую вам отвезти ее на юг Франции, чтобы она погрелась на солнышке, пять-шесть недель в теплом средиземноморском климате — и она будет совершенно здорова.