– Два, – подсказал Шестаков, – включая морской спецназ, а это сто пятьдесят человек.
– Сроки консервации не определены, – закончил генерал. – Продолжайте, я слушаю.
– Переброску оборудования предполагалось провести подразделением технического обеспечения – борт научно-исследовательского судна «Михаил Травин»[4]. Собственно, на борту «Травина» и хранились боевые заряды. Однако коса нашла на камень: в связи с капитальным ремонтом судна боевые заряды временно поместили на морскую базу.
Внимая подчиненному, генерал отыскивал соответствующий документ. Сейчас он пробегал глазами справку. Из нее следовало, что судно, названное в честь исследователя Каспия, списали летом 92-го года как непригодное к эксплуатации, то есть спустя месяц с начала ликвидации морского разведпункта и два месяца – с мая 92-го года – с начала образования Вооруженных Сил Российской Федерации.
Прохоренко кивнул головой и закрыл папку. Акты о списании «Михаила Травина» были последними в этом странном деле. До сегодняшнего дня к нему не возвращались.
– На умысел не похоже, но все одно к одному. – Собственно умысел в представлении генерала представлял собой смесь безалаберности и спешки. Что касается консервации базы, то это обычная стратегическая практика. Российские тайные базы с оружием разбросаны по многим зарубежным странам. Есть и небольшие тайники, есть и целые подземные бункеры.
Шестаков намеренно не затронул еще одну серьезную тему, точнее, она прозвучала вскользь. При законсервированной базе и нетронутых боевых зарядах все члены диверсионного отряда были не опасны, а при исчезновении зарядов становились опасными хотя бы в информационном плане. Спецслужбам последние годы не везло. На них сорвались, как цепные псы, все кому не лень. Прежде чем сделать шаг, надо сто раз оглянуться.
– У меня еще пара вопросов.
– Слушаю, Борис Викторович.
– Вы начали проверку бывших «гранитовцев»?
– Да, такая проверка началась. Она тем более необходима, что все, кроме Родиона Ганелина, ушли со службы по разным причинам. Не исключено, что кто-то из них побывал на базе.
– С Ганелиным уже беседовали?
– Да. Сразу же, как только установили его непричастность к хищению. А вот его бывший командир Андрей Овчинников не имеет на день совершения преступления алиби. Он женат, двое детей. С его слов, в тот день он проводил время с любовницей.
Шестаков усмехнулся. Овчинников упорно не хотел называть имя женщины, однако сдался, поскольку дело оказалось серьезное.
– Его любовница, – продолжил он, – молодая жена управляющего столичным банком «Мегаполис», в котором Овчинников возглавляет службу безопасности с исполнением функций личной безопасности руководящего состава банка. То есть он личный телохранитель управляющего.
– Равно как и его супруги, – заметил Прохоренко. – Сколько же длилось их последнее свидание?
– Трое суток. Босс Овчинникова отправил свою половину и малолетнего ребенка в правительственный санаторий «Волжский утес». Андрей, разумеется, сопровождал их. Потом якобы отправился с инспекционной проверкой в Новоград – там есть филиал «Мегаполиса», а служба безопасности номинально подчиняется шефу столичного банка, то есть Овчинникову. Новоградские охранники попали в щекотливое положение. Овчинников действительно нагрянул с проверкой, но только на два дня позже. Впору предположить любовный сговор – для управляющего банка. В нашем случае сговор носит иной характер. Так или иначе бывшему командиру «Гранита» неприятностей не миновать.
Да, кивнул Прохоренко, в воображении которого не сам Овчинников, но его кабинет предстал как гардероб, куда можно навешать собачьих шуб.
– Продолжайте работать в этом направлении, – распорядился он. – Вернемся к Родиону Ганелину. Он ваш агент?
– Нет, «свободный» агент. – Шестаков сделал ссылку на заместителя Прохоренко. – Полковник Карагаев разрешил привлечь его к делу. Во-первых, потому, что опыта Ганелину не занимать. Во-вторых, Родион знает все о консервации базы. Таким образом мы ограничим круг лиц, посвященных в это дело, до минимума.
– Помощники Ганелину не нужны? – Вопрос за вопросом генерал потихоньку добирался до главного. И тем не менее «спускался» все ниже, до рядовых агентов. За две недели работы в управлении Прохоренко, руководивший до этого аналогичным управлением в ФСБ (управление военной контрразведки), сделал немного, пока только осматривался и «обживался», распоряжения на первых порах согласовывал с опытным полковником ГРУ Карагаевым и тем самым потихоньку овладевал ситуацией. По одному принимал у себя офицеров управления, беседовал с ними, относительно каждого делал выводы и заносил данные в отдельную папку.
– Помощники? – переспросил Шестаков и едва заметно покачал головой: Ганелин отправляется на оперативно-разыскные мероприятия, в его распоряжении окажутся офицеры из морской разведки на Каспии – консультанты и помощники. Они уже включились в работу: тщательно обследовали базу и восстановили действия неизвестного с большой точностью. Кто-то, обрубая кабель, выбил кусок от стены-ширмы. Затем простучал всю стену (на то указывали небольшие выбоины), освободил дверь, обнаружил вооружение.
Сам Шестаков позволил себе усомниться в этом. Знай он все о базе, поступил бы так же, чтобы отвести от себя подозрение: надрубил кабель, простучал стену… Пятьдесят на пятьдесят, думал он, подозревая в хищении кого-то из бывших «гранитовцев». Арсенал стоил очень дорого, взять хотя бы мины – боевые, настоящие, не какие-то мешки с гексогеном. Компактные, не очень тяжелые. Да еще система приведения в боевое положение впечатляла: взрыватели приводятся в действие и ставятся на предохранитель по радиосигналу. К тому же мины оснащены приборами неизвлекаемости.
Санников мог действовать по наводке. На месте организатора похищения Шестаков поступил бы так же. Нашел бы слабовольного человека с тощим кошельком, заключил с ним сделку, получил основную часть товара, остальное утопил. Потом бы устранил свидетеля.
Однако дальше получалось чуть сложнее. К чему оставлять на месте преступления патроны и стреляные гильзы, которые, как компас, указывают на остров Приветливый? Поскольку сроки консервации в деле не оговорены – ни к чему. Со дня хищения мог пройти год, два. А это означало бы, что поезд ушел и догнать его нет никакой возможности.
Шестаков пришел к выводу, что подброшенные улики осложняют положение воображаемого организатора. А что, если Санников утаил часть вооружения? Автомат, пистолет, боеприпасы к ним? Не исключено. И это главная ошибка организатора. Равно как и устранение свидетеля – у него же на квартире, на месте главных событий, непрофессионально, лишая себя алиби. Если, конечно, он не сфабриковал его. А мог он привлечь к делу третье лицо? Опять спорный вопрос. Профессионал мог так сделать, чтобы именно на третьем лице обрубить нить, ведущую к нему.
Все вставало на свои места, когда Шестаков отбрасывал версию спланированной акции, оставляя лишь Юрия Санникова – одного, с зубилом и молотком в руках.
Оставалось выяснить, с чего Санников начал торговлю. Вряд ли с оружия. Скорее всего с аквалангов. Правда, мог толкнуть товар богатым предпринимателям. А мог заезжим. Но это маловероятно. В Южном есть яхт-клуб с приличной базой для подводного плавания – единственное место в городке, где можно сбыть акваланги. Этим и должен заняться Родион Ганелин.
– Расскажите про Ганелина, – попросил Прохоренко, видя легкое замешательство на лице подчиненного.
– Родион начинал службу в бригаде морской пехоты, – начал Шестаков. – Затем ему предложили пройти двухгодичное обучение в специальном центре нашего ведомства на Балхаше. Обычная программа: прыжки с парашютом, высадка с вертолетов по канатам и без них, выход из подводных лодок, торпедных аппаратов. Учения по захвату аэродромов, командных пунктов, узлов связи.
Генерал едва заметно покачал головой. Он надеялся услышать другое – человеческие качества агента. А про навыки боевых пловцов он знал достаточно. Их учили выживать в любых условиях, осуществлять побег из плена, работать на всех типах радиостанций, владеть различными техническими средствами, преодолевать рубежи подводной обороны.
– Затем служба в подразделении «Гранит» на Каспии, – продолжал Шестаков. – Поучаствовал в конкретных разведывательно-диверсионных операциях.
– Когда вы планируете отправить Ганелина в командировку?
– Завтра он отправится в Дагестан. Недалеко от Дербента, в отеле «Богосская вершина» на его имя забронирован номер. Документы, оружие и необходимые данные по этому делу получит сегодня. Разрешите вернуться к началу разговора, Борис Викторович?
«Давайте», – тяжелыми бровями разрешил генерал.
– Местная милиция и ФСБ не захотели брать на себя опасное дело, – не очень осторожно высказался Шестаков – перед ним сидел бывший генерал ФСБ. – С одной стороны, это плюс нам, с другой – минус. Начав сейчас операцию вроде «Перехвата» или «Кольца», можно только переполошишь похитителей. А им первое время необходима передышка, что ли. Тем более оперативных данных у нас практически нет.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил генерал. – Ганелин отправляется один?
«Это он про помощников», – вспомнил Шестаков, едва не ответив дерзко: «Нет, помощники ему не нужны».
– Так точно, Борис Викторович.
Прохоренко ответил на телефонный звонок и некоторое время провел в раздумье.
– Вот что, Владимир Дмитриевич… – Снова пауза, во время которой генерал поменял постановку вопроса. – Чем у вас занимается Марковцев?
Этот вопрос живо напомнил Шестакову начало разговора, когда шеф тяжело поинтересовался: «Чем занимается ваш отдел?» Капитан рискнул предположить, что именно про Марковцева и хотел спросить начальник управления. И здесь ничего удивительного не было. Несколько дней назад генерал потребовал от Шестакова список агентов его отдела. Пробежав бумагу глазами, поставил напротив двух фамилий галочки и затребовал на них досье. Одним из агентов, которым заинтересовался начальник управления, был Сергей Марковцев.
– Ничем конкретно, – ответил Шестаков.
– Вы планируете еще раз осмотреть базу?
– Да. Необходимо, чтобы Родион своими глазами осмотрел место взлома.
«Да, место там тихое, надежное… – представил генерал. – Лучше и не придумаешь». Что-то романтическое всколыхнулось в его душе. Не грубый выстрел в затылок агенту где-нибудь в грязном подъезде, а смерть на вершине крепости. Может, оттого так образно мыслил генерал, что горный Дагестан, название отеля так или иначе напомнили ему о дуэли Лермонтова в Пятигорске.
– Услуги Марковцева нам больше не нужны, – согнав мимолетное оцепенение, распорядился Прохоренко. – Ясно, Владимир Дмитриевич?
Ответом генералу послужил запоздалый кивок подчиненного.
* * *
Перед сменой руководства в Главном разведывательном управлении, обусловленной назначением на должность министра обороны бывшего генерала внешней разведки, начальники управлений и отделов Главка получили передышку. Для них настала пора межсезонья. Причем двойная: период полураспада генерала-спрута – старого руководителя Аквариума, и период становления-ознакомления с коллективом нового начальника. Последний явился, как нечистая сила, из Федеральной службы безопасности. Развалят аппарат, справедливо думали офицеры ГРУ, как развалили бывший Комитет госбезопасности и приступили к сносу МВД.
Газета «Независимое военное обозрение» задолго до назначения нового министра обороны предрекала отставку начальника ГРУ: считалось, что генерал-полковник предан только своему мощному ведомству и ни под кем ходить не станет; не станет и лицемерить, изображая преданность. Вместе с начальником военной разведки свои посты оставили шесть из двенадцати начальников управлений, их места заняли генералы из СВР и ФСБ[5].
Шестаков находился на распутье двух дорог. Выбрав одну, шел по ней осторожно. ГРУ – не то место, где зря мелют языками о кадровых перестановках. Каждый начальник, начиная с отдела и кончая управлением, достаточно четко представлял сложившуюся ситуацию. Агентура останется нетронутой, но вот среди особо приближенных к бывшему начальнику ГРУ агентов начнется чистка. Уже началась.
Докладывать о положительных результатах старому начальнику и новому – две большие разницы. Если старому как бы приелась успешная работа подчиненного, то на нового успехи произведут особое, первое впечатление. Первое – вот в чем соль. И Шестаков решил поднажать на дело о хищении арсенала боевых пловцов. Однако особого воодушевления не чувствовал.
Что касается особых агентов, то Борис Викторович Прохоренко, лично знавший Марковцева (последнее звание подполковник спецназа ГРУ, конспиративная кличка Марк), – знал и подробности его побега из колонии строгого режима. Марк убил своего напарника по работе в котельной, спрятал труп, а робу покойника с биркой «Филимонов В. А. 2-й отряд» подложил в грузовую машину, покидающую зону. Спецовку обнаружили уже за пределами колонии при выгрузке готовой продукции. Филимонова объявили в розыск, а Марковцев поджег котельную, оставив внутри труп напарника, и бежал в мусороуборочной машине. Сбежал достаточно легко, поскольку числился на тот момент обуглившимся трупом.
Сергей был удивительным человеком, в своем рапорте на имя начальника профильного отдела управления военной контрразведки ФСБ он описал детали своего побега в стиле Дейла Карнеги: «Я и мой напарник смотрели на мир через решетку тюрьмы. Он видел грязь, а я видел звезды».
Возможно, Марковцев «прижился» бы в профильном отделе в качестве секретного агента по особо важным поручениям, если бы не откровенное предательство комитетчиков. Сергей выбрал тяжелый, но единственный вариант – поменял одно ведомство на другое и стал агентом ГРУ.
Отдел капитана первого ранга Шестакова, куда входил Марковцев, представлял собой едва ли не стандартное подразделение при мощном силовом ведомстве любого государства. Кроме оперативной рутины, его функции – определение и последующее устранение источников, представляющих государственную опасность («внесудебные убийства, провокации, теракты, похищения»). В отдел входило несколько групп по четыре, пять человек в каждой: группа наружного наблюдения, группа оперативно-технических мероприятий, занимающаяся ко всему прочему прослушиванием пейджеров, сотовых телефонов, и группа секретных агентов-боевиков.
Наверное, потому, что Сергей представлял собой «носителя секретов государственной безопасности» и был чересчур информированным агентом, его и решили убрать.
По большому счету Марковцев, кроме деликатных заданий – планирование убийств и собственно ликвидация, – больше ни на что не годился. Он не числился в розыске, но мог попасть в розыск, если бы его случайно опознали. Ниточка потянется, навернет на себя секретные отделы ФСБ и ГРУ. Как бы ни были натянуты отношения между ФСБ и ГРУ, они часто работают вместе, не так часто, но делят ответственность пополам или согласно ранее обговоренным долям.
Как бы то ни было, Шестаков решил выжать из «покойника» Марковцева максимум полезного, помня о первом приоритете в этом деле. А дело о хищении арсенала с законсервированной базы на первых порах могло оказаться полезным именно для Шестакова. В случае непредвиденных обстоятельств с прошлым Сергея можно поиграть. Если Ганелин агент как бы в чистом виде, то Марковцев – агент-смертник, преступник и тому подобное.
Временное замешательство Прохоренко Шестаков понял по-своему. Насчет участи Марковцева генерал определился заранее, колебался же по другой причине, спрашивая: «Помощники Ганелину не нужны?» Намек на Ганелина как на исполнителя? В Дагестане? Но почему не открытым текстом? А вообще – это мысль. Марковцев – думающий агент – успокоится: ему дают задание. Он ведь отчетливо понимает свое положение в ГРУ в обновленном варианте и может расценить это в виде ходатайства или своего рода просьбы самого Шестакова оставить отдел и его агентуру без изменений. Что ни говори, агент он ценный.
Вообще на двойных стандартах погорело немало руководителей спецслужб. Тут важно умение чувствовать ситуацию.