Виктор Левашов
ДИКТАТОРЫ НЕ ПИШУТ МЕМУАРОВ
(
«Совершенно секретно
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
обвиняемого ДЖУГАШВИЛИ (
*
«Совершенно секретно
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
обвиняемого ДЖУГАШВИЛИ (
*
«Совершенно секретно
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
обвиняемого ДЖУГАШВИЛИ (
*
«Экземпляр единственный,
рукописный
Совершенно секретно
Генеральному секретарю ЦК КПСС,
Председателю Совета Министров СССР
тов. БЕРИЯ Л. П.
Лично, в собственные руки.
Дорогой Лаврентий Павлович!
Обращаюсь к Вам, как к мудрому и великодушному человеку, Вождю всех времен и народов, вдохновителю и организатору всех наших побед, Светочу всего прогрессивного человечества, великому Продолжателю дела Ленина. Вот уже много дней я нахожусь во внутренней тюрьме на Лубянке, брошен в одиночную камеру по чудовищному обвинению в том, что я планировал заговор против Вас и Ваших верных соратников т.т. Молотова, Кагановича, Маленкова, Хрущева и др. Обращаются со мной гуманно. То, что во время допросов мне раздавили в дверях пальцы, систематически избивали и подвергали физическим и моральным унижениям, по много дней не давали спать, а также помещали в карцер с холодильной установкой, я могу объяснить лишь горячностью молодых следователей и тем, что они не могли сдержать законное чувство возмущения моими якобы преступными намерениями в отношении лично Вас и всей моей якобы преступной деятельностью.
Дорогой Лаврентий Павлович! Вы поймете, почему я употребляю слово „якобы“, если вспомните, что вся моя жизнь была посвящена только одной цели: борьбе за создание государства рабочих и крестьян, борьбе с его врагами, борьбе за то, чтобы превратить СССР в самую могучую державу на земле, во главе которой встанет человек, который завершит начатое Лениным дело мировой революции. Этот человек — Вы, дорогой Лаврентий Павлович. Я понял это в первую минуту знакомства с Вами, с глубокой сердечной радостью я следил, как набираетесь Вы мудрости и опыта, исподволь помогал Вашему быстрому восхождению по ступеням власти. И в тот момент, когда я с душевным ликованием готовился уступить Вам все бразды правления и уйти в тень Вашего величия, на меня пало это чудовищное, нелепое подозрение.
Скажу откровенно: я не сразу понял глубину и масштабность Вашего гениального замысла сразу и навсегда покончить с затаившимися врагами, победно утвердить себя во главе очищенной от скверны Коммунистической партии и решительно, не заботясь о тылах, шагать к победе коммунизма во всем мире. У меня немалый опыт борьбы с оппозиционерами всех мастей и оттенков. Но и при этом я не сразу проникся грандиозностью Вашего плана.
Да, открытый, громкий судебный процесс над последышами врагов народа, над остатками фракционеров и оппортунистов, буржуазных националистов и прочими мерзавцами — вот то гениальное, единственно верное в современных условиях Ваше решение. Вы талантливо предвосхитили мои попытки подготовить такой процесс, которые я делал, инициируя борьбу с безродными космополитами, буржуазными националистами, происками международного сионизма. Но кого я мог сделать главными фигурами в этом процессе? Никому не известных театральных критиков? Еще менее известных врачей-вредителей? Нет, во главе этого процесса должна быть крупная политическая фигура, прилюдное разоблачение которой позволило бы партии очиститься от всех обвинений наших врагов. Вы провидчески избрали на эту роль меня. Я благодарен Вам за этот выбор, за то, что Вы дали мне еще одну возможность послужить делу партии, которому я служил всю жизнь.
Дорогой Лаврентий Павлович! Я клянусь Вам достойно исполнить свою роль в этом процессе. Я прошу лишь о том, чтобы мне было позволено, учитывая мой опыт, принять участие в разработке сценария, а также улучшить условия моего содержания в камере и увеличить норму питания, чтобы я мог укрепить свои физические силы и не дать врагам ни малейшей возможности для гнусных инсинуаций о том, что мое добровольное и сознательное участие в процессе якобы вызвано пытками и другими мерами воздействия со стороны наших славных чекистов.
Искренне преданный Вам
И. СТАЛИН».
Резолюция Берии Л. П.: «Ознакомить членов Политбюро».
Молотов В. М.: «Изворотливая ядовитая гадина».
Хрущев Н. С.: «Старое говно».
Каганович Л. М.: «Собаке собачья смерть».
Берия Л. П.: «Полностью согласен со всеми…»
* * *
Прости меня, Господи! Грех это. Знаю. Тяжелый грех. Но как же сладостно хотя бы на миг представить палача на его же дыбе!
Великого Инквизитора на костре.
Ивана Грозного в руках Малюты Скуратова.
Сталина в застенках Лубянки.
Как же влечет душу страстное желание изменить ход времен, вставить в литые строки истории поворотное «если бы»!
Но…
Что выросло, то выросло. Лишь одно утешает. Мы не можем изменить ход истории, но можем пытаться предугадать ее суд.
* * *
Совершенно секретно
Зачеркнутому верить.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
обвиняемого СТАЛИНА И.В.
В о п р о с. Вы обвиняетесь в совершении преступлений против человечества. На данном этапе следствие намерено ограничиться лишь одним эпизодом вашей преступной деятельности. А именно: убийством народного артиста СССР, художественного руководителя московского Государственного еврейского театра (
Да, диктаторы не пишут мемуаров. Историю их жизни пишут нежелательные свидетели и жертвы преступлений. Эти показания и дают возможность суду истории вынести справедливый и не подлежащий обжалованию приговор.
1. ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ИГРА
I
Сталин не любил играть в шахматы. Пустое занятие. Глупое. Все в этой древней игре казалось ему несуразным и раздражающим. Незыблемость правил. Почему пешка может ходить только вперед и бить на одно поле влево и вправо? Почему только так, буквой «Г», может ходить конь? Почему самая сильная фигура — ферзь, королева, а не король? И самая большая и непонятностью своей раздражающая несуразность: неизменность значения каждой фигуры. Как это может быть? Проходная пешка может превратиться в ферзя, а почему ферзем или королем не может стать офицер-слон или ладья? Почему король может только погибнуть, оставшись без защиты, а не может превратиться в пешку? Глупо. Нежизненно. Какое-то вековое дремучее заблуждение — что шахматы подобны жизни. Если так, то гроссмейстеры, умеющие просчитать ходы противника наперед, должны были становиться главами правительств, вождями. А есть ли среди гроссмейстеров или даже чемпионов мира хоть один, кто стал бы заметным политическим деятелем? Нет таких. А почему? А вот как раз поэтому. Люди — не пешки. Карьеры и жизни многих незаурядных политиков обращались в прах именно потому, что они, как шахматисты, не допускали мысли, что пешки могут взбунтоваться, а верный офицер только выжидает момент, чтобы нанести смертельный удар в спину.
Глупая игра. Пустое занятие. Средство для недалеких людей потешить свое самолюбие.
Сталин не любил играть в шахматы не потому, что не умел. Умел. И для него не было загадкой даже то, что потрясало воображение всего мира в 30-е годы: сеансы одновременной игры на десятках досок вслепую, которые давал чемпион мира Александр Алехин. Одновременно. На десятках досок. Вслепую — не только не глядя на доски, но даже не имея перед глазами записи партий. Феноменально. Необъяснимо. Русский гений. Как можно держать в памяти ежеминутно меняющуюся позицию на десятках шахматных полей? И не просто держать — просчитывать варианты в каждой, находить единственно верный, победный ход! Помнить каждую из сотен деревяшек на тысячах черно-белых клеток — необъяснимо! Слушая эти разговоры, которые велись даже в Кремле и в кулуарах ЦК, Сталин соглашался: да, гений, досадно, что Алехин эмигрировал из Советской России. Просмотрели, нужно было создать условия, и тогда Алехин демонстрировал бы всему миру не только свой недосягаемый шахматный талант, но и преимущества советского строя, который способствует яркому раскрытию всех народных талантов.
Что же до необъяснимой способности Алехина держать в памяти позицию на десятках шахматных досок — здесь для Сталина не было никаких вопросов. Он прекрасно понимал, как это может быть. Секрет простой: шахматные фигуры не были для Алехина деревяшками. Каждая пешка, ладья и слон ассоциировались в памяти Алехина с каким-то определенным человеком, не просто знакомым, но включенным в круг интересов гроссмейстера — близким или дальним родственником, неверным другом, открытым врагом, тайным недоброжелателем. Сам Алехин никогда об этом не говорил, об этом никто не писал, но Сталин не сомневался, что это именно так. А если так, то никакой таинственной феноменальности не существовало. Любой человек держит в своей памяти десятки житейских партий одновременно — связанных с женой, детьми, родителями и родственниками, начальством и подчиненными на службе, с друзьями, соседями. И постоянно, порой даже не думая об этом специально, анализирует ситуации, пытается предугадать ходы недоброжелателей, выстраивает в памяти систему защиты и планирует нападение. Чем выше положение человека на социальной ступеньке общества, тем большее количество партий он одновременно играет вслепую — не глядя на соперников, не видя перед собой их лиц. Тем больше ставка в этой игре. Тем шире пространство, на котором разворачивается сражение.