Ну да ладно: отвлёкся я от истории с больной. Итак, профессор оделся и поехал с Заходиловым.
Картина болезни оказалась тяжёлой. Уступая просьбе её мужа, дал направление в клинику. Тут же по телефону хотел распорядиться, чтобы готовили операционную, но оба супруга стали умолять полечить терапевтически.
Хирург сдался и по телефону назначил больной терапевтический курс лечения. На следующий день картина ухудшилась. Хирург вновь предложил неотложную операцию. Но ни больная, ни её муж согласия на операцию не давали.
Прошло три дня. Тяжесть картины нарастала. В брюшной полости разыгрывалась катастрофа, больной с каждым часом становилось хуже, она начала терять сознание.
– Если вы не дадите согласие на операцию сейчас же, – предупредил родных профессор Гафили, – то завтра будет поздно.
Супруги согласились.
На операции был выявлен воспаленный, наполненный камнями желчный пузырь. Стенка его омертвела и в одном месте прорвалась. Перед хирургом предстала картина острого разлитого перитонита.
В этих условиях операция удаления желчного пузыря была трудной и опасной. Омертвевшие ткани расползались при прикосновении к ним. Когда хирург отделил шейку желчного пузыря от общего желчного протока, началось неудержимое кровотечение. Его не удавалось остановить ни зажимами, ни марлевыми тампонами. Врач убирал одни салфетки, клал другие, затем одну на другую. Кровотечение было настолько сильным, что больной пришлось переливать кровь одновременно в две вены. Но и это не помогало. Состояние больной быстро ухудшалось. Пульс частил, давление катастрофически падало.
В этих условиях глубокий наркоз был очень опасен, а когда наркоз ослабили и больная стала просыпаться, положение ещё более осложнилось.
Был профессор Гафили опытный и искусный хирург, не раз он выходил из трудного положения, но здесь почувствовал, что почва ускользает из-под ног. Дрогнули руки, на миг усомнился в своих силах. Но, как часто случается в подобных ситуациях с людьми сильными, позвал на помощь всю свою волю. Прижав кровоточащее место сразу несколькими салфетками, попросил одного из помощников: «Срочно пригласите в операционную заведующего кафедрой!» Профессор Межуров по возрасту уж много лет не оперировал, но обладал большим хирургическим опытом и хорошим клиническим мышлением.
Межуров явился в операционную немедленно. С первого же взгляда оценив сложившуюся обстановку, понял, что, прежде чем удастся обычными мерами остановить кровотечение, хирург потеряет больную. Он сказал: «Наложите на кровоточащее место длинные зажимы и, не накладывая лигатур, оставьте их в ране. Когда угроза гибели отодвинется, мы решим, как окончательно остановить кровотечение».
Гафили так и сделал. Тремя зажимами остановил мощное кровотечение, а менее сильное остановил тампонами. Оставив зажимы и тампоны в ране, осторожно зашил остальную её часть. Долго ещё продолжал он бороться за жизнь больной…
На тринадцатый день после операции с соблюдением всех предосторожностей зажимы и тампоны были удалены. Кровотечение не возобновилось. Ещё через несколько дней больная выписалась домой. Чувствовала себя здоровой. А ещё через месяц супруги Заходиловы отправились в долгожданное путешествие по Сибири.
Осенью Заходиловы вернулись из своего путешествия весёлые и довольные. Объездили почти всю Сибирь, купались в её быстрых реках, загорали на горячем сибирском солнце. Побывали во многих исторических местах, связанных с именами декабристов.
Незадолго до наступления Нового года Елена Петровна Заходилова почувствовала недомогание. Муж вновь обратился к профессору Гафили. В тот же день профессор осмотрел больную и направил её в свою клинику на обследование. Там во время осмотра в рентгеновском кабинете больная внезапно скончалась.
На вскрытии у неё обнаружили эмболию лёгочной артерии и тампон в забрюшинном пространстве. Воспалительных явлений вокруг тампонов не было.
На научно-клинической конференции причина смерти больной Заходиловой подверглась всестороннему обсуждению. После сообщения профессора Гафили и патологоанатома, после многочисленных вопросов и обстоятельных ответов на них было сделано общее заключение, что причиной смерти больной Заходиловой явилось тромбоэмболия лёгочной артерии. Что же касается забытого тампона, то он влияния на исход болезни не оказывал и, как принято у нас, медиков, выражаться, явился лишь патологоанатомической находкой.
Профессор Гафили тяжело перенёс смерть Заходиловой. Пережив очень много во время операции и во время выхаживания больной, он невольно привязался к этой семье. Поэтому ему тяжело было разговаривать с мужем, объясняя ему причину печального исхода.
К счастью для него, Заходилов проявил полное понимание. Он и сам видел, как старался и как переживал хирург, борясь за спасение больной, поэтому он, не сделав никакого упрека, только заплакал и сказал:
– Что же, видно, такова наша судьба.
Вскоре они снова случайно встретились. И снова сам по себе возник нелёгкий разговор.
– Понимаю, профессор, – говорил муж, – знать, судьба такая. А вы что ж, вы всё сделали для нашей семьи.
Профессор Гафили уехал в отпуск. Вернулся через месяц. В институте объявили конкурс на замещение вакантной должности заведующего соседней кафедрой хирургии, и Гафили решил принять участие в конкурсе. При этом он не знал, что там уже лежали документы хирурга той же кафедры, шансы у которого на избрание по всем показателям были ниже.
Не знал он и некоторых других обстоятельств…
Как-то вечером Заходилов сидел на скамейке у своего дома, предаваясь горьким размышлениям. Он думал о том, все ли было сделано с его стороны для спасения жены. И тут же себе говорил: да, конечно, он принял все возможные меры. Ведь операцию и наблюдение за больной вёл один из лучших хирургов города. И профессор, и его помощники добросовестно делали всё, чтобы её спасти.
Заходилов не заметил, как к нему на скамейку кто-то подсел.
– О чём грустите? – тихо спросили его. Заходилов вздрогнул и посмотрел на незнакомца.
Это был человек средних лет с большими, слегка слезившимися глазами. Заходилов, у которого все болело внутри, чтобы облегчить душу, рассказал историю болезни и смерти жены.
Незнакомец внимательно слушал исповедь, время от времени покачивал головой:
– Ай-яй-яй, как нехорошо! Что же вы, так и не обжаловали действия профессора?
Заходилов удивился, возразил:
– Что же я на него буду жаловаться, когда он для нас всё делал как для родных. Он сына спас…
– Да, конечно, он даже не пожалел для вашей жены салфеточку…
– Ну тут же несчастный случай. Да она, как мне говорили, и не оказала влияния…
– Это кто же говорил?.. А вот умные люди думают иначе. Вам бы следовало написать заявление. Долг перед светлой памятью жены требует. Пусть ещё раз проверят, действительно ли это ошибка, или это тяжкое преступление…
Всё смешалось в голове Заходилова. Он теперь и совсем потерял покой – ночей не спал, всё думал: кто же виноват в смерти жены? И надумал… написать жалобу!
Так в прокуратуру поступило заявление Заходилова, в котором он обвинял профессора Гафили «в преступнохалатном отношении к его жене», из-за чего последовала её смерть. И просил привлечь врача к ответственности.
От подачи заявления до работы экспертной комиссии, в которой я принял участие, прошло более двух с половиной лет. Это были годы тяжких переживаний и волнений для профессора Гафили. Работала экспертная комиссия, велись допросы, писались протоколы и т. д., что само по себе не могло не сказаться на хирурге, на твердости рук, на точности глаза… Больные же люди наперекор всей этой шумихе по-прежнему с той же любовью, с тем же доверием шли к нему (поразительно: больные никогда не ошибаются в оценке врача!). Они так же настойчиво просили хирурга, чтобы именно он делал им операцию. Другие просили за родных и близких.
Профессор же Гафили жил в большой тревоге: он теперь боялся за себя, боялся ошибиться. А какой хирург может быть гарантирован от ошибки или несчастного случая, когда приходится делать операции, от которых отказываются другие?!
К чести местной судебной администрации надо сказать, что они подошли к делу серьёзно. Опросив всех причастных лиц, комиссия, а за ней и прокуратура не нашли состава преступления в действиях хирурга, и дело на него было прекращено. Так над головой Гафили, казалось, стало проясняться небо. Но нет. После того как стало известно о решении прокуратуры, хирург, подавший заявление на конкурс, выехал в Москву. Поездка оказалась не напрасной. Вскоре союзное министерство обратилось в Прокуратуру Союза с письмом о незаконном прекращении дела в отношении Гафили, мотивируя тем, что он при операции допустил преступную халатность. Прокуратура обратилась в Институт судебной медицины с просьбой дать ответ на вопросы, связанные с причиной смерти Заходиловой.
Прокуратура Союза отменила решение местных властей и поручила им произвести дополнительное расследование.
Местная прокуратура назначила новую комиссию, в которую опять вошли работники института, уже давшие своё отрицательное заключение. Но в комиссию были включены и два новых члена. Судебный медик из другой области и я как хирург и редактор хирургического журнала.Итак, через два с половиной года от подачи заявления начала работать наша комиссия.
3
Прежде всего я хотел познакомиться и поговорить с самим профессором Гафили.
Годы тревог и волнений не прошли для него даром. Он выглядел больным и усталым.
Сиротливо всё это время было в доме Гафили. Жена, дети – все переживали за него. Жена старалась не показать своих тревог, но у неё так же появились и боли в сердце, и бессонница. Мужа она успокаивала:
– Не волнуйся, всё пройдет. Знаешь поговорку: «В мире зло недолговечно, а добро царит в веках». Не может быть, чтобы в нашей стране не разобрались во всем по справедливости.
– Да, конечно, всё так и будет! – быстро соглашался Гафили.
Так успокаивали они друг друга, стараясь глушить в сердце тревогу и даже вызывать улыбки, но тоска, как червь, подтачивала их здоровье.
Вызванный в нашу комиссию профессор подробно и обстоятельно изложил всю историю. Гафили не оправдывал себя. В нём проявилось благородное чувство врача, для которого интересы больного, заботы о его жизни и здоровье всегда были выше собственных интересов.
Оценив сложность и трагичность обстановки, в которой происходила операция, я понял явную натянутость предъявленного обвинения. Однако мои возможности были ограничены: я выступал в роли рядового члена комиссии – предстояло деликатно и умело разбивать гору обвинений. Да и сам факт наличия в нашей комиссии двух представителей этого института не предвещал лёгкого решения вопроса. Наверное, захотят защищать честь мундира и авторитет начальства. Ведь уже два раза выносилось решение о прекращении дела, но каждый раз вмешивались какие-то силы и дело о хирурге вновь закипало.
Я был единственным хирургом в комиссии, остальные – судебные медики.
Операционная сестра (она работала с профессором не более года) заявила, что в конце операции она установила недостачу тампона и сказала об этом хирургу. Но последний якобы не обратил на это внимания.
Два ассистента профессора отвергли это утверждение о недостаче тампона, они ничего не слыхали, иначе больную не выписали бы домой, пока тампон не был бы извлечен.
Мы обратили внимание на поведение второй операционной сестры – Тани.
В то время когда старшая сестра отвечала на наши вопросы, Таня сидела, опустив голову, и время от времени бросала на старшую сестру недоуменные взгляды. Наконец, когда почти все из присутствующих на операции высказались, она попросила слова.
– Я как помощница старшей сестры, – заговорила Таня срывающимся голосом, – в первую очередь должна была следить за тампонами. Но операция была так сложна… Мы вытащили все запасные биксы и в конце операции не имели никакого представления, сколько салфеток выдали на предоперационный столик к хирургу. Хирургам же, занятым спасением больной, тем более было не до них. Из всех участников операции я была, наверное, меньше всех занята, и я должна была думать об этом и следить за тем, чтобы салфетки где-нибудь не застряли. Но я, поддавшись общей тревоге за судьбу больной, совсем забыла о салфетках.
Поступок молодой сестры произвел на всех большое впечатление. Опустив глаза, с красными пятнами на лице сидела старшая сестра. Неловко себя чувствовали и некоторые представители комиссии, которые, по существу, вопреки здравому смыслу все обвинения профессора Гафили строили на показании старшей сестры.
Но нам было мало заявления второй сестры.
Следовало уяснить: что обязана была сделать старшая сестра, если на её указание о недостаче салфетки хирург не реагировал? Правила внутреннего распорядка больницы гласили: она обязана была в устной или письменной форме доложить об этом заведующему отделением или главному врачу больницы.
Ни того ни другого старшая сестра не сделала.
Таким образом, отпал один из главных аргументов, на котором базировалось обвинение профессора Гафили.
Тщательно и объективно изучив всё дело, проверив все препараты и историю болезни, комиссия установила, что оставление салфетки не оказало влияния на печальный исход, а, учитывая трагичность создавшейся во время операции ситуации, сам факт оставления салфетки комиссия рассматривает как несчастный случай в хирургии, который, к сожалению, нередко бывает даже у самых опытных хирургов.
И хотя хирург несёт ответственность не только за свои действия во время операции, но и за действия своих помощников, в данном случае следует учесть исключительно сложную ситуацию, в которой оказались хирург и вся операционная бригада.
Сделав такое заключение, мы разошлись по домам. Я полагал, что основная работа закончена, но смутная тревога не покидала меня. Когда мы собрались на следующее утро, представитель института судебной медицины заявил:
– Мы вчера вечером ещё раз продумали наше заключение и пришли к выводу: не вносить в наше решение пункт о невиновности профессора Гафили.
Я возразил:
– А мы и не даём определения характера действия профессора Гафили. Мы даём определение случившегося факта. Учитывая характер и течение операции, трагичность ситуации и крайне сложное положение операционной бригады, мы определяем этот факт как несчастный случай в хирургии. Подобное определение никто, кроме нас, дать не может. Ни следователь, ни прокуратура, ни судья. Только мы, специалисты-медики, можем и должны это сделать.
Члены комиссии согласились со мной. Пункт, полностью снимающий с профессора Гафили обвинение в «преступнохалатном отношении», был принят.
Печальная история, однако, не прошла для профессора бесследно. Несмотря на молодой возраст (ему не было и 50 лет), он уже не только чувствует своё сердце, но оно стало болеть, мешало работать. Последнее же время боли не отпускали ни днем ни ночью. Он то и дело глотал валидол. Примет таблетку – на какое-то время отпустит. А затем опять те же боли. Наконец и валидол перестал действовать. Пришлось перейти на нитроглицерин. Временами ему казалось, что он потеряет сознание или упадет, не окончив операции.
4
Накануне нашего отъезда он мне сказал:
– Вот я и сам испытал, как реагирует сердце на неблаговидные поступки людей. У меня развилась стенокардия. Но я боюсь худшего. Уже не раз я мерил себе давление. Вижу, что оно начинает повышаться. Хорошо помню слова русского учёного Мясникова о том, что «гипертоническая болезнь, так же как и стенокардия, появляется в результате перенапряжения процессов торможения и психической травматизации эмоциональной сферы».
– А вы могли бы какое-то время не оперировать?
– Конечно, мог бы. Да как откажешь людям! Ко мне так много обращается больных. И вот ещё что обидно: мало осталось людей, которые бы сохранили ко мне прежнее отношение. Многие из тех, которые считались друзьями и кому я сделал немало добра, перестали не только заходить, но даже и звонить.