Два десятилетия Отто Дикс пытается сбросить с себя груз прошлого, вычеркнуть его из памяти, навсегда забыть, не замечая, что одновременно он берет себе на душу новый греховный груз, возложенный на него Пентагоном. Собственно, он не считал свою работу в "Группе-13" греховной. Для него не существовало понятий "морально" и "аморально". Когда-то он поклонялся Ницше и Шопенгауэру. Но прошлое, главным образом эксперименты на людях в секретной лаборатории в замке графа Кочубинского, преследовало его не то чтобы постоянно, а периодически, внезапными набегами. Тогда появилась странная привычка рисовать чертей. Делал он это машинально, произвольно, думая о чем-нибудь постороннем и совсем не замечая, что делает его рука независимо от работы мозга. В первое время такая странная привычка удивляла и даже забавляла его. Примитивные рисунки фигурок с рожками и хвостами появлялись не только на листках бумаги, на полях книг, которые он читал, но даже на служебных документах. Первой обратила на это внимание фрау Эльза и была очень встревожена, про себя решив, что у доктора с психикой не все в порядке. Потом и сотрудники обратили внимание на забавную странность своего шефа. Дошло и до Левитжера. Впрочем тот отнесся к рисункам Дикса с веселой иронией. А между тем самого "художника" его привычка со временем стала раздражать и он попытался избавиться от нее. Оказалось, что это не так просто. Дикс на был религиозным, не верил, что называется, ни в бога, ни в черта, ни в загробную жизнь. И все же какой-то мрачный червь точил его душу, смущал и томил чем-то непонятным, гнетущим, как кошмар, особенно по ночам, изводил жуткими сновидениями, похожими на фантастическую явь. Тогда он пробовал обращаться к Библии, но и там не находил утешения и душевного покоя. Первая часть Библии - "Ветхий завет" - его раздражала откровенной проповедью безнравственности и цинизма, грубой тенденциозностью и явной фальшью, сочинением высокомерных раввинов, предназначенным для доверчивых и наивных гоев. Вторая часть - "Новый завет" - поначалу казалась скучной и примитивной. Он читал ее поздним вечером, лежа в постели, перед тем, как погрузиться в тревожный сон. Затем он увлекся и в некоторых поучениях апостолов находил здравые мысли, наводящие на трезвые раздумья, которые тоже не приносили душевного покоя, а их утешения казались иллюзорными и наивными. Дикс понимал причину своего душевного состояния, внутреннего разлада: потеряна почва под ногами, утрачена вера в идеалы, в незыблемость и прочность мироздания. Все вокруг ему виделось шатким, неосновательным, фальшивым, насквозь пропитанным ложью и ненавистью. Собственно, никаких идеалов у Дикса уже не было. Он был убежден, что человечество стремительно приближается к всемирной катастрофе, и ничто не в состоянии остановить этот безумный бег и предотвратить гибель цивилизации. Ему казалось, что планета Земля охвачена предсмертной судорогой и страхом. Этим он пытался объяснить и собственный страх, преследовавший его уже долгие годы, хотя и понимал иные, более конкретные причины своего страха. Сначала он боялся разоблачения его преступной античеловеческой деятельности в годы войны.
Гибель цивилизации он считал неотвратимой, даже если и не произойдет термоядерной войны. Прогресс загубит цивилизацию, безрассудное варварское насилие человека над природой. Природа жестоко отомстит всему живому на земле. Она восстанет и нанесет сокрушительный удар, один из тех, которые люди называют стихийными бедствиями. Она покажет свою свирепую силу - экологический взрыв не менее опасен взрыва термоядерного. Однажды он поделился этими мрачно-безысходными мыслями с Веземаном.
- А где же, по-вашему, выход? - спросил Макс. - Остановить прогресс, заморозить?
- Это практически невозможно, - сказал Дикс. - Даже при большом желании. Человеческий эгоизм, построенный на принципе "после меня хоть потоп" и умноженный на алчность хищника, не позволит. Человек по природе своей скот, варвар. Изобретя сложные машины и прочие для своего удовольствия блага, он в душе своей остался дикарем. Между прочим, самый отвратительный дикарь - кто по-твоему, Макс?
- Коммунисты или негры? - решил поиграть в поддавки Веземан.
- Нет, Макс, американцы. Они безнравственны, бездуховны и жестоки. Их бог - доллар, бог и дьявол одновременно.
- Но ведь глумление человека-варвара над природой можно приостановить.
- Каким образом?
- Употребив власть.
- Это возможно было бы лишь в одном единственном случае - всемирная власть при едином государстве. А такое возможно ли в обозримом будущем? Если ответить "да", то надо признать историческую необходимость единой всемирной власти, то есть мировое господство, к которому стремились мы, а сейчас стремятся другие.
Со временем, поселившись на Острове, он сумел если окончательно и не побороть, то, по крайней мере, приглушить этот страх и уверовать в свою здесь полную безопасность. Но прошло немного лет, и страх снова подкрался к нему незаметно в лице Левитжера, который, по мнению Дикса, официально представлял Пентагон, а неофициально одновременно ЦРУ и "Моссад" - две спецслужбы, совершенно неразделимые, как и государства, которые они представляли. Дикс работал над сверхсекретным оружием, и ЦРУ не допустит разглашения тайны и без чуждых ему сантиментов отправит на тот свет самого изобретателя, когда в нем отпадет надобность, а его язык может угрожать утечке секретной информации. И где бы ни находился Отто Дикс, за ним постоянно будет следить неусыпное око ЦРУ. Его могут умертвить в любое время, та же Кэтрин, Мануэла или Эльза по приказу Левитжера "случайно" капнет ему на руку или на любую другую часть обнаженного тела только одну каплю жидкого нервного газа "Ви-Экс", и мгновенно прекратит работу головной мозг, смерть наступит через полминуты, не позже.
У ЦРУ и "Моссада" большой выбор средств и способов, с помощью которых можно "элегантно" отправить на тот свет неугодного человека, да так, что будет полная видимость естественной смерти. Диксу были известны на этот счет конкретные примеры. Он слышал от человека, внушающего ему доверие, что и египетский президент Насер был умерщвлен агентом израильской разведки. Сообщение о неестественной смерти Насера потрясло Дикса по двум причинам. Насеру он симпатизировал потому, что тот в годы войны, будучи офицером, воевал против англичан. Этот факт из биографии для Дикса был более значительным и ценным, чем послевоенная деятельность Гамаля Насера в качестве президента Египта, которую он не разделял. Но больше всего возмутило Дикса, что Насера умертвили израильтяне, которых Дикс ненавидел зоологической ненавистью. Если израильская разведка вместе с ЦРУ так легко расправилась с президентом Египта, то им не составит никакого труда прикончить и Дикса, когда отпадет нужда в его услугах.
Такие мысли в последнее время надвигались на Дикса темной тучей, обложили плотно со всех сторон и порождали страх. Он чувствовал себя одиноким и беззащитным. Прежде в уединении и одиночестве он видел благо, приносящее ему душевное равновесие и покой. Он не имел друзей и избегал новых знакомств. Отчужденность, недоверие к окружающим довели его до такого состояния одиночества, что он уже начал разговаривать сам с собой, чем озадачил наблюдательную молчаливую Эльзу. Однажды она спросила: "Вы с кем это разговаривали, доктор?" - "С собой", - ответил он напрямую. Эльза сделала удивленные глаза и с недоумением пожала плечами. А он прибавил язвительно-шутливо: "С умным человеком приятно побеседовать. А какой смысл разговаривать с дураком? Только время терять". Как вдруг все переменилось: с необыкновенной остротой он ощутил свое одиночество и потребность общения с надежным человеком. Недоверчивый и подозрительный, он не видел здесь, на Острове, человека, которому можно было если не открыть, то хотя бы чуть-чуть приоткрыть душу.
Дикс давно присматривался к своим землякам - Штейнману и Веземану и отдавал предпочтение Максу, которого считал человеком умным, глубоким и вообще натурой цельной и твердой. За внешней холодной сдержанностью Веземана наблюдательный Дикс сумел рассмотреть отзывчивый, чувственный и в то же время гордый характер. Именно прежде всего гордости не достает Штейнману, зато в избытке лакейства перед янки, думал Дикс, сравнивая своих земляков. Мелок, истеричен, беспринципен и труслив - это касалось Штейнмана. Перед таким не то что душу не откроешь - с таким и разговаривать неприятно и унизительно. Под напором одиночества и страха Дикс нетерпеливо, хотя и с присущей ему осмотрительностью искал сближения с Максом Веземаном.
Макс это видел и пытался разгадать, что заставило Дикса проявить к его особе такой интерес. Это было важно. Дело в том, что и Макс искал сближения с Диксом, правда, по совершенно иным мотивам: этого требовали интересы дела, его служба. Получить секретную информацию из первых рук - да это же предел мечты любого разведчика. И вот вышло так, что на ловца и зверь бежит. Правда, обе стороны действовали неторопливо и осторожно. Чтоб расположить к себе Дикса, Веземан давно пытался нащупать его слабости. Он как-то обратил внимание на антисемитские высказывания Дикса, в которых явно сквозила расистская неприязнь к евреям. И Макс решил выдать себя за единомышленника, разделить позиции Дикса по "еврейскому вопросу" и таким путем расположить его к себе и, возможно, войти в доверие. В то же время Макс решил действовать с чрезвычайной осмотрительностью, поскольку для него оставалось загадкой, что побудило Дикса искать с ним сближения. А вдруг он что-то заподозрил и хочет выяснить, кто есть на самой деле этот представитель генерала Рейнгарда Гелена - Макс Веземан?
Ночная темень опустилась на Остров сразу же, как только солнце утонуло в морской пучине, а Дикс все еще продолжал сидеть на балконе, с возрастающим нетерпением поджидая Веземана. С моря потянуло едва ощутимой свежестью, гранит перил постепенно начал остывать, а запах камфорного лавра стал гуще и острей. Снизу раздался бодрый голос Веземана:
- Добрый вечер, доктор.
Дикс облокотился на перила и посмотрел вниз. В свете фонаря у парадного стоял Макс и, улыбаясь, приветствовал поднятой рукой.
- Поднимайся наверх, - дружелюбно проворчал Дикс и направился в кабинет. Макса встретил снисходительным упреком: - А я уж было решил, что не придете.
- Как можно, доктор? Слово офицера.
- Нынче слова ничего не стоят, Веземан. В наши дни ничто так не подвергалось инфляции, как слова. Нынче в мире царствует ложь. Ею пронизано все, все слои общества, все учреждения и предприятия, все без исключения сферы жизни человеческой. Везде обман, все фальшиво. Даже атмосфера, воздух, которым мы дышим, эфир, космос, не говоря уже о людях, особенно власть имущих. Изо всех уголков, куда ни посмотри, льются потоки лжи, циничной, беспардонной, наглой. Лгут президенты, министры, священники, клерки, генералы, журналисты, монахини, сенаторы, партийные и профсоюзные боссы. Одни с расчетом, другие без всякого умысла, просто по привычке. И самое страшное, что основная масса двуногого скота, населяющего Землю, и не имеющая за душой никаких идеалов, верит лжецам, лицемерам и циникам и слепо, как стадо баранов, идет за ними, идет на бойню, на собственную гибель, идет послушно и даже весело, с восторгом, идет за куском хлеба, за побрякушками и не удосужится подумать над своей жизнью, поразмыслить - что ты есть и зачем ты ходишь по грешной земле. - Он возбуждался, лицо его постепенно принимало пунцовые оттенки. Затем он отошел к двери, приоткрыл ее и прокричал в коридор: - Эльза, давай сюда виски.
- Ложь, дорогой доктор, была в избытке во все времена, этим недугом и прежде страдали президенты и кардиналы, генералы и сенаторы, - сказал Макс, садясь в кресло подле журнального столика, на котором стояла коробка с сигаретами и массивная стеклянная пепельница. Дикс тоже сел и дотронулся рукой до коробки.
- Курите, пожалуйста.
- Благодарю, я забочусь о своем здоровье, - любезно отозвался Макс, и в глазах его заиграли невинно-насмешливые искорки.
- А, да, я забыл. Вам, конечно, нужно здоровье. Много здоровья потребуется для молодой и прелестной жены. - Дикс посмотрел на Макса коротким скользящим взглядом, и в беспокойных глазах его Макс поймал озорную вспышку.
- Нет, доктор, здоровье нужно для себя. Что же касается женитьбы, то мой поезд ушел.
- Ну-ну, оставьте, ваш поезд еще только приближается к станции. Смотрите - не прозевайте: стоянка непродолжительная. А Кэт, смею вас заверить, славная девушка. Будь я на вашем месте…
- Да, но она мне во внучки годится.
- Будет вам. Разница в двадцать пять лет по нынешним меркам считается нормальной. На внучках женятся миллионеры, там разница в пятьдесят лет.
- Они не женятся, они покупают молоденьких, как редкую антикварную вещь или картину знаменитого художника.
- Сравнение не совсем удачное, - с деланным недовольством проворчал Дикс. - Картины, как правило, не падают в цене, а молодость - товар скоропортящийся.
Разговор как-то неожиданно перекинулся на тему, нежелательную для Макса, считавшего кощунством вторгаться в сферу его личного, интимного, тем более склонять имя Кэт, и он попытался вернуть беседу в прежнее русло. Тем более, что такой неожиданный и настойчивый разговор о лжи насторожил Макса: он готов был принять это по своему адресу как тонкий намек - мол, я-то знаю, кто ты есть на самом деле, ты совсем не тот, за кого выдаешь себя. Поэтому он считал, что с его стороны неразумно было бы уклониться от разговора о лжи, а попытаться разгадать, скрывается ли за ним тайный смысл. И он сказал:
- Вы так эмоционально говорили о лжи, доктор Дикс, и я с вами согласен. Но позволю вам напомнить, что непревзойденным мастером лжи был наш с вами соотечественник доктор Геббельс. Я считаю, что его циничная ложь на государственном уровне во многом способствовала трагедии нашего отечества. Эта ложь вводила в заблуждение фюрера; основываясь на явной лжи, он принимал неверные, опрометчивые решения.
"Это ты всерьез или хочешь поиграть со мной?" - мысленно спросил Дикс, и по лицу его скользнуло безмолвное изумление. Эльза вошла с подносом, на котором стояла бутылка шотландского виски, две рюмки из зеленого стекла, бутылка "Тоника", вазочка со льдом, тарелка с бутербродами и две закусочных тарелочки. Все это она безмолвно и неторопливо выгрузила на стол и, сделав легкий кивок головой, удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.
- Не оправдывайте Гитлера, сейчас это звучат банально, - холодно проговорил Дикс, разливая виски. - Это простительно Штейнману, а не вам.
- Почему? - с преувеличенным удивлением спросил Макс.
- Потому что вы имеете на плечах мыслящую голову, в отличие от вашего начальника. - Насильственная улыбка сверкнула и тут же погасла в его глазах с желтыми белками, он поднял свою рюмку: - Ваше здоровье, Макс, и за ваше семейное будущее. - Он залпом влил в себя виски и уставился на Макса изучающим дружеским взглядом. Проговорил с нотками доверия: - У вас много начальников, но я имел в виду Штейнмана. Впрочем, я не высокого мнения а о вашем главном начальнике генерале Гелене. Я знал его до войны и в военное время.
- Генерал Гелен считается асом разведки, выше самого адмирала Канариса, - очень деликатно возразил Веземан, не желая однако спорить.
- Кем считается? - быстро и решительно спросил Дикс. - Артист ваш Гелен. Сам себе создает рекламу. Тоже нашли Канариса. Да он перед адмиралом что пудель перед львом. У Канариса были действительно асы разведки, таланты. Он умел подбирать кадры прирожденных профессионалов. Разведчиком надо родиться. А ваш Гелен довольствуется профанами вроде Штейнмана. А известно ли вам, что Гелен протащил на ответственные посты в свое ведомство шестнадцать своих родственников, в том числе брата, сына, шурина и зятя?
- Что вы говорите? Впервые слышу, - с изумлением воскликнул Макс, хотя на самом деле об этом факте он знал. Он внимательно наблюдал за Диксом, стараясь не упустить ни одной нотки в интонации его голоса, ни одной черточки в выражении его лица, ни одного жеста. Он хотел проникнуть в его тайные мысли, удостовериться, насколько искренен его собеседник, отделить правду от лжи и, главное, самому не попасть в западню. В самом деле, думал Макс, ругает Гитлера, Гелена и Штейнмана, искренне ли? Или хочет тем самым создать определенное мнение о себе и одновременно "прощупать" на этот счет своего собеседника. Настойчиво подставляет Кэтрин, даже слишком. Хочет иметь в постели Макса своего осведомителя? Такой вариант тоже нельзя исключать. И, наконец, этот решительный напор на слово "ложь" - спроста ли это? Или за ним тоже что-то кроется, какой-то дальний прицел, интригующий намек, чтоб потом сразу ошеломить: мол, ты. Макс, тоже ложь, я-то знаю, кто ты есть на самом деле? И начнет играть в кошки-мышки. Так кто же все-таки ты есть, Отто Дикс? Вернее, чего он хочет и зачем вдруг после стольких лет совместной работы нежданно-негаданно без убедительного повода пригласил к себе домой, чего за ним прежде не водилось?