Мы до сих пор жалеем, что не посмотрели представление «Елебоога»: сразу как-то не собрались, а потом артисты разъехались на каникулы.
Школа приучает маленьких голландцев к самостоятельности. Они дежурят на самых бойких уличных перекрестках. В первый же день своей голландской жизни мы наблюдали, как две маленькие девочки в белых портупеях, с красными дисками на палочках, какими пользуются у нас в метро, переводили через улицу молодых людей и девиц своего возраста. Девочки были крайне серьезны, особенно одна, в очках. Она так поднимала свой диск, будто это был жезл фельдмаршала. Скрежетали тормоза, и спешившие по делам господа, чертыхаясь про себя, ангельски улыбались серьезным девицам.
Но быть регулировщиком — это, что ни говорите, каждому приятно. А вот копаться в земле… Однако все ребята должны обязательно работать на школьном огороде.
— Моя дочь каждый понедельник приносит домой свежие овощи. Это ее доля, — с гордостью говорила нам служащая гостиницы.
Тот школьник, который встретил нас на лестнице, мог бы, вероятно, обратиться к нам и по-немецки. В шестом классе ребята уже изучают два, три, а то и четыре языка. Кроме современных европейских языков, некоторые занимаются латинским, который может пригодиться будущим историкам, литераторам, врачам, ботаникам.
Богатые родители отправляют своих детей на каникулы в другие страны, чтобы там они совершенствовали разговорную речь на чужом языке. Изучение языков — одна из давних традиций голландцев. Известно, например, что принц Вильгельм Оранский свободно владел шестью языками. Спесивых испанских завоевателей, которые обычно могли изъясняться только на родном языке, голландцы считали неучами.
В стране, где столько каналов, где бывают наводнения, где многие служат на морских кораблях, каждый должен уметь плавать. Обучают плаванию в бассейнах, за пользование которыми надо платить. Потом школьникам устраивают строгие экзамены и выдают дипломы. Дипломов три. Один подтверждает, что пловец вынослив и может долго продержаться на воде. Второй получают выполнившие норму по скорости плавания. Наконец, третий дается хорошо окончившему курс спасания тонущих.
Мы уже говорили, что школьники младших классов не учатся по средам. В некоторых школах в обычные дни занятия идут с девяти до двенадцати часов, затем ребят отпускают до двух домой, а потом они занимаются еще два часа.
Удобно ли это?
— Так было заведено издавна, — пояснили нам в школе. — Дети могут пойти домой, пообедать, немного отдохнуть и с новыми силами продолжать занятия.
Но и наша Анни, и уборщица гостиницы, и другие знакомые голландки, которые имеют детей, а днем заняты на работе, говорили, что им не нравится такой порядок. По их мнению, он устарел и теперь уже не годится. Да, ребятам приятно пообедать дома. Но каково тем матерям, которые днем не могут отлучиться с работы? Они с тревогой думают, что их дети где-то попусту болтаются два часа.
Потом, ближе познакомившись с жизнью голландцев, мы поняли, что дело тут не только в домашних обедах для школьников. Голландская традиция требует, чтобы женщина была работящей домохозяйкой. Белоручек презирали и презирают. Но согласно той же традиции, рожденной «в добрые старые времена» разбогатевшей за счет колоний страны, женщина должна трудиться только в своем доме и лишь для украшения семейного очага.
Когда голландец собирался жениться, заботливые родители невесты прежде всего спрашивали его, способен ли он содержать будущую жену так, чтобы ей не пришлось краснеть перед соседками. Ничто не давало более подходящего повода для злословия кумушек, чем недотепа муж, который настолько низко пал, что жена его вынуждена работать на чужих людей. Подобные предрассудки были распространены больше всего среди купечества, но они не были чужды также и некоторой части ремесленников.
А времена-то давно изменились. Одному работающему сейчас трудно тянуть семью. Многие отцы семейств по субботам помогают в магазинах, в пекарнях, в сапожных мастерских, чтобы принести домой несколько дополнительных гульденов.
Сначала голландка старается подработать дома. Как правило, она умеет шить, вязать, плести кружева. Но если с приработком не получается, то домохозяйка, поступив на фабрику или в контору, и сегодня старается как можно дольше скрывать это от всех, «чтобы не позорить мужа».
Встречаются знакомые, у одной в руках изящная сумка для рукоделий.
— Куда это вы, дорогая?
— О, собираюсь навестить школьную подругу, давно не виделись, захотелось вспомнить старое.
А в сумке свежевыстиранный рабочий халатик и бутерброды на обед…
Нам говорили, что в Голландии еще очень мало заботятся о том, чтобы облегчить жизнь работающей женщины. И то, что малыши свободны от школы в среду, а старшие — два часа в середине школьного дня, создает лишь дополнительную обузу для матери-работницы.
На ферме, где варят сыр
«Настоящий голландский домашний сыр» — красовалось на указателе у обочины бойкого шоссе.
Боковая дорога привела нас в деревню, на окраине которой стоял старый дом зажиточного крестьянина. Все тут было спрятано под одну общую крышу — и жилье, и надворные постройки.
Любопытно, что общую кровлю возводит над двором и сибирский крестьянин в низовьях Енисея. Сибиряк спасает свое добро от зимних заносов. Без защиты сверху его двор так завалило бы снегом, что для прохода в хлев понадобилось бы рыть траншею. Голландец же защищает двор от частых дождей.
Фермой владела вдова, которой помогала дочь, миловидная тоненькая девушка в вельветовых брюках. Хозяйка вышла к гостям, строго поглядывая сквозь очки в толстой роговой оправе. Мы бы не сказали, что глаза ее источали радушие и гостеприимство. Она обратилась к нам, а дочь перевела:
— Вы знаете, что у нас нет колхозов?
— Да, слышали об этом…
— Но у нас есть кооперация.
Хозяйка добавила, что в Голландии сельскохозяйственная кооперация существует с прошлого века. Через свои кооперативы фермеры получают удобрения, машины и сбывают продукцию полей и скотных дворов.
— Но у каждого своя земля, свой скот, — продолжала хозяйка. — Это не похоже на ваши колхозы, вы понимаете?
Мы прекрасно понимали. Кооперативы фермеров в капиталистических странах прежде всего помогают тем, кто богат. У кого больше земли, больше скота, тот и верховодит всеми делами. Богачу легче получить через кооператив кредит в банке для расширения своего хозяйства.
Владелица фермы, поручив нас дочери, с достоинством удалилась.
— Теперь мы будем смотреть, как делается настоящий, не фабричный голландский сыр. — Девушка распахнула дверь в сыроварню. — Его варят только летом. Летний сыр гораздо вкуснее зимнего.
Чистота сыроварни, наверное, удовлетворила бы придирчивого хирурга, готовящегося к операции. Все блестело, все сверкало, все было начищено, натерто, надраено. Хотелось снять башмаки, как у входа в мечеть, и ходить в одних носках по цементному полу сыроварного святилища.
Дочь хозяйки — ее звали Мария — сообщила, что на ферме варят сыр только из молока, которое надаивают от своих двадцати восьми чистопородных коров. Каждая дает двадцать литров в день.
— Кто же ухаживает за скотом?
Мария на секунду замялась:
— Родственники.
Наверное, ей не хотелось заводить разговор о батраках с иностранными гостями, да еще приехавшими из такой страны. И она стала подробно рассказывать, как сырная масса сначала кладется под пресс в деревянные формы, выложенные внутри полотном, затем на три дня погружается в соленую воду, после этого выдерживается три месяца, наконец, опускается в парафиновую ванну, где и образуется внешняя оболочка или корка.
— Такой сыр не портится два года. Вы можете купить головку и сами убедиться.
В соседнем помещении на полках лежали сотни красных круглых сыров разных размеров. Мы купили самый маленький, чтобы он не занимал много места в чемодане. Эта головка пролежала у нас в Москве около года. Разрезали — свежий, превосходный сыр!
Мария оказалась любезнее своей матери. Она провела нас по всей ферме. Под крышей было полутемно, ветер свистел в узких незастекленных окошечках. Двор был вымощен маленькими красными кирпичами — и хоть бы одна выбоина!
— Мы пройдем через комнаты, хотите?
Большая комната с развешанными по стенам синими тарелками с изображениями мельниц и кораблей была обставлена современной мягкой мебелью с зеленой обивкой. В глубоком удобном кресле сидела старушка и вязала.
— Это бабушка, — сказала наша провожатая и стала что-то быстро говорить старушке по-голландски.
Мы поняли лишь слово «Россия». Бабушка внимательно посмотрела на нас и, кивнув величественно, словно королева, произнесла одно слово.
— Бабушка приветствует вас в нашем доме и желает вам приятного путешествия, — по-видимому, несколько вольно перевела внучка. — А здесь бабушка спит.
Бабушкина постель располагалась в таком же шкафу-кровати с закрывающимися на ночь дверцами, какой мы видели в домике Петра. Однако неподалеку от этого домашнего памятника старины стоял телевизор «Филипс».
В кухне за общим столом три здоровые розовощекие девицы с аппетитом уплетали суп. Это, конечно же, были родственницы…
Позднее мы побывали еще на трех фермах, а обработанные поля и пастбища мелькали перед нами почти ежедневно: они всюду тянутся вдоль дорог. При этом мы нигде не видели покосившихся заборов, неубранных куч навоза, засоренных сорняками хлебов, запущенных лугов, хилых коров и хотя бы небольшие пустоши.
Голландцы удивительные земледельцы и скотоводы. Из засоленной жижи бывшего морского дна, из дрянных болотных почв они своими руками создали землю, с которой собирают такие урожаи, какими могут похвалиться лишь очень немногие страны мира, да и то расположенные в других климатических поясах. По надою молока от коров, пасущихся на бывшем морском дне, голландцы прочно держат мировое первенство. У них — половина всех парников и теплиц земного шара. Это покажется неправдоподобным, но голландцы продают выращенный под стеклом виноград в такую южную страну, как Италия.
Вспомните о невероятной плотности населения Голландии — 379 человек на квадратный километр, — и вы можете представить, что земли здесь хватает не для всех, кто хотел бы ее обрабатывать. Разорившиеся крестьяне либо нанимаются в батраки, либо уезжают в другие страны, особенно туда, где еще много неосвоенных земель. За послевоенные годы около полумиллиона голландцев эмигрировали в Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Южную Африку.
Но почему бы им не остаться дома, чтобы поселиться на новых польдерах, которые отвоевываются у моря?
Потому, что новая земля сдается в аренду только большими участками, за которые приходится дорого платить. Тут с первых дней нужны машины, насосы, много удобрений. Нужно строить дом, рыть канавы. Все это требует денег, денег и денег. И если безземельный крестьянин селится на новом польдере, то лишь как рабочий богатого фермера. Но чаще он предпочитает скопить денег на билеты и попытать счастья в чужих странах.
На ярмарке, где сыром торгуют
Мефроу Анни едет с нами в Алкмар!
— Надеюсь, господа, вы не думаете, что меня интересует ярмарка сыров? — спрашивает она. — Первый раз видела ее, когда мне было лет шесть. В Алкмаре у меня тетка, она больна подагрой, и мне уже давно следовало бы навестить ее. В общем, если вы не возражаете…
Еще бы мы стали возражать! И как мило со стороны Анни, что она, договорившись со своим издателем, получила свободный день именно в пятницу!
— Поедем сырным поездом или на автобусе?
— Сырный поезд?!
— Он отправляется утром по пятницам и набит туристами, которые…
— Тогда, может, лучше автобусом?
— По пятницам автобусы тоже набиты. И тоже туристами. Но если вы не проспите…
Мы отправились одним из первых утренних автобусов. Велосипеды, поблескивая росой, еще стояли у подъездов. Легкий туман плыл над каналами, где крякали утки. Солнце освещало лишь треугольники крыш. Автобус мчался, как бы торопясь проскочить перекрестки, которые скоро будут основательно закупорены потоками спешащих на работу.
За окраинами Амстердама началась уже знакомая нам низменность провинции Северная Голландия: мельницы, польдеры, катера и барки, плывущие как будто прямо по зеленым пастбищам, черепичные крыши ферм. Вот на одной гнездо, и аист стоит над ним, только какой-то странный, совершенно застывший…
— Да он искусственный! — рассмеялась Анни. — У нас шутят, что, должно быть, со временем аисты останутся только на гербах Гааги. Вы знаете, конечно, что на гаагском гербе — аист, львы, корона?
— Ну, львов и короны можно увидеть на многих гербах. А вот почему аист?
— Боюсь, что на это вам не ответит даже бургомистр Гааги. Кажется, впервые аист был изображен на печати графа, в тринадцатом столетии построившего гаагский замок. Менять символ не стали.
— Анни, а что на гербе Алкмара? Лев, корона и головка сыра?
— Не знаю, — сухо отозвалась Анни. — Мы, голландцы, считаем, что со стойкости Алкмара во время осады началась наша победа над испанцами. Что же касается сыра…
— Простите, мефроу Анни.
Да, шутка была неуместной. Это для туристов Алкмар — сырная ярмарка. Прежде чем шутить в чужой стране, никогда не мешает лишний раз вспомнить ее историю и ее обычаи.
Алкмар оказался небольшим городком, пересеченным, как и полагается, каналами. Каменные мостики горбатились над ними. За красноватой черепицей старых крыш поднимался совсем уже древний собор.
Чтобы снова как-нибудь не обидеть Анни, мы сказали, что, пожалуй, для начала не мешает посмотреть остатки крепости, которая так доблестно отражала натиск испанцев.
— Ладно, ладно! — засмеялась наша спутница. — Если бы сегодня была не пятница, то, конечно, я посоветовала бы вам пойти в крепость. Но в пятницу Алкмар — это прежде всего площадь у ратуши. И вы идите туда, а я загляну к тетке. Встретимся в полдень у входа в ратушу. Если я, паче чаяния, задержусь, дождитесь меня там.
Но мы уже знали, что никаких «паче чаяния» не будет, и отправились на площадь.
Когда кто-то из амстердамских знакомых посоветовал нам непременно съездить на сырный аукцион в Алкмар, мы удивились. Уж если нежнейшими розами и орхидеями торгуют так скучно, так механизированно-деловито, то чего же можно ожидать от зрелища купли-продажи такого прозаического товара, как сыр? Но наш советчик коротко сказал, что, разумеется, мы вольны в выборе, однако, по его мнению, сырный рынок должен видеть каждый, кто хочет узнать Голландию.
На площади у ратуши уже собралась толпа. Особенно много было ребят. Каждую минуту из боковых улиц прибывали подкрепления — новые и новые группы «путешествующих вопросительных знаков». Рассыпая извинения направо и налево, мы поспешили пробраться ближе к месту действия и оказались у каната, за который зрителей не пускали.
В центре площади были навалены тысячи, а может, десятки тысяч красных, ярко-вишневых, желтых, коричневых сыров. Горками пушечных ядер высились круглые сырные головки. Прямоугольные сыры, отливая тусклым восковым блеском, были уложены наподобие кирпичной кладки.
Какие-то пожилые господа в просторных белых костюмах и смешных разноцветных шляпах с широкими твердыми полями переговаривались в углу площади. Возле них лежали разноцветные штуки непонятного назначения, выгнутые наподобие опор для качалок. Из другого угла доносились звуки шарманки. Солнце светило вовсю, освещая ярко раскрашенные фасады средневековых домиков, окружавших площадь. Все нетерпеливо поглядывали на башню с часами.