В этой-то тундре Нильс Хольгерсон и разыскал гусиную стаю. Это произошло неподалеку от Кебнекайсе, самой высокой в Швеции горы, поднимающей снегоголовую вершину западнее Кируны. Мудрая гусыня Акка, никогда не учившая географии, конечно, не могла сказать Нильсу, что высота этой горы — 2123 метра. Зато она слетала туда с мальчиком. Нильс любовался ледниками, ползущими по крутым склонам, и смотрел, как в горных ущельях заботливые медведицы воспитывают медвежат.
В Лапландии — так называется крайний север Швеции — Нильс видел становища саами. Этот маленький народ, кочующий по тундре вместе с оленями, называют еще лапландцами или лопарями, что, как думают ученые, означает «люди крайней земли», то есть люди, живущие на краю света.
Акка говорила, что шведские поселенцы хорошо сделали бы, оставив эту землю в покое. Пусть на ней, как и раньше, живут медведи, волки, олени, дикие гуси, горные филины, кроты и саами. Но кто же будет слушать советы гусыни, пусть даже мудрой? Лапландцев сильно потеснили на земле их предков, и теперь водят в лапландские деревушки иностранных туристов, чтобы те могли фотографировать людей в причудливых шапках с красной кистью, в самодельной мягкой обуви из оленьей кожи.
Саами прекрасные оленеводы. Весной, как только начинает пригревать солнышко, они отправляются вместе со стадами в леса, чтобы потом кочевать еще дальше на север, в горы, где зеленеют альпийские луга.
Путь на летние пастбища очень тяжел. Снег сочится водой, вздуваются реки, а если внезапно налетит холодный ветер с океана, то тундра тотчас покрывается коркой льда. Она режет ноги оленям, мешает добывать из-под снега корм.
Однако саами не тужат. Тундра — их дом, они привыкли к его неудобствам. Им не страшны ни ветры, ни морозы.
О том, как живут саами сегодня, рассказывает напечатанная на шведском языке книжка «Елле Кари». Это книжка для детей с прекрасно сделанными фотографиями.
Елле Кари три года. Весной она переезжает в «коту» — так называется что-то вроде шалаша или остроконечной хижины, которую Андерс, папа Елле Кари, складывает из дерна и жердей. В «коту» иногда забредают любимцы девочки, белая коза и пес Чаппо.
Елле Кари помогает маме и папе. Она носит дрова, моет посуду, а также вьет веревки на станочке, который папа сделал из оленьего рога. Елле Кари приносит домой березовые ветки. Ведь в «коту» нет ни ковров, ни даже деревянного пола. Но если постелить много березовых веток, то пол становится мягким, как ковер.
Всю весну вокруг места, где стоят «коту», пасутся олени. Когда становится теплее и зацветает полярная ива, животные начинают беспокоиться: их тянет в горы, где лучше трава и где меньше слепней, оводов и других жалящих насекомых.
Тогда все мужчины, в том числе и папа Елле Кари, укладывают в тюки муку, сахар, кофе, а также хорошее сухое сено, которое саами кладут в башмаки: оно заменяет носки.
Затем мужчины вместе со стадами отправляются в путь. И надо же случиться, что с ними увязался Чаппо! Елле Кари очень расстроилась, но мама сказала ей, что Чаппо должен научиться охранять маленьких оленят от волков и медведей.
Быстро промелькнуло лето, и однажды Елле Кари услышала в лесу крики. Это возвращались со стадами мужчины. Вернулся отец девочки. Вернулся и Чаппо…
Вот и вся книжка. Прочтешь ее, посмотришь фотографии жалкой земляной хижины, где пол устлан березовыми ветками… Приметы XX века в «коту» ограничиваются будильником, эмалированным чайником и чугунной плитой, заменившей дымный очаг.
В шведских путеводителях пишут, что турист может видеть в Норланде лопарей, которые сохраняют «не только национальные костюмы, но и весь старый уклад». Туристам взглянуть на все это любопытно, а каково Елле Кари, ее папе Андерсу и ее маме Эльзе?
Возможно, что саами жили на Скандинавском полуострове еще задолго до того, как там появились предки шведов и норвежцев. Саами не похожи ни на тех, ни на других. У них свой язык, чужой и непонятный большинству жителей полуострова. Но они тоже жители Швеции, шведские граждане, и, значит, числятся в статистических таблицах.
Однако я так и не смог выяснить, на какое число саами приходится одна автомашина и сколько этих жителей Севера пользуются телевидением. Их земляные хижины заслонены фигурой Свена Свенссона, среднего, типичного и благополучного шведа…
* * *
…Нам пора заканчивать путешествие по стране Нильса Хольгерсона. Гусиная стая поднимается, чтобы лететь на юг. Она несется над тундрой, и северные олени слышат крики птиц:
«Спасибо за прекрасное лето! Спасибо за лето!»
«Счастливого пути и до свиданья!» — отвечают олени.
Нильсу осталось уже совсем немного до радостной встречи с отцом и матерью в родной деревушке на юге, где он снова превратится в человека, много повидавшего, вышколенного жизнью, узнавшего настоящую цену дружбе.
До свиданья, Нильс Хольгерсон!
До свиданья и мои шведские друзья, мои спутники в поездках по следам Нильса! Вы помогли ближе узнать вашу интересную страну. Мы о многом переговорили, не во всем соглашаясь, а иногда и споря друг с другом.
Толковали о русской живописи, о наших детях, о прямых и косвенных налогах, о народных ремеслах шведской Даларны и русской Хохломы, о школьных программах, о гигантских заводах Сибири, о жизни шведских горняков…
Вспоминали, что в дореволюционную пору шведские рабочие помогли созвать в Стокгольме IV съезд Российской социал-демократической рабочей партии, на котором выступал Владимир Ильич Ленин. При содействии шведов, сочувствовавших русской революции, Ленин вернулся через Швецию из первой эмиграции, через Швецию же отправился во вторую эмиграцию, в Швеции последний раз видел свою мать, Марию Александровну, приезжавшую в Стокгольм для свидания с сыном. В апреле 1917 года Владимир Ильич через Швецию же вернулся из последней эмиграции в революционный Петроград, чтобы повести народ к победе Октября.
Мы вспоминали и о том, что уже в 1920 году Швеция продавала товары нашей разоренной, полузадушенной блокадой республике. О том, что в 1921 году, когда голод терзал Поволжье, к нам шли пароходы с хлебом, купленным на деньги, которые собрали шведские рабочие и шведские безработные. О том, что в тот же страшный год в переполненных поволжских больницах дежурили шведские врачи-добровольцы, и, когда сестра милосердия Карин Линдског скончалась от сыпного тифа, голодные самарцы шли за ее гробом с красными флагами и пели: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»
Правда, некоторые люди в Швеции не раз хотели поссорить наши народы. Они пропускали через страну поезда с гитлеровскими солдатами и вообще строили против нас всякие козни.
Но в отношениях между нашими народами хорошего было больше, чем плохого. Добрососедства больше, чем козней. И, уж конечно, желания жить мирно, по-добрососедски не занимать ни нам, ни шведам!
У СИНИХ ФИОРДОВ
Летом в Норвегии каждый второй встречный — иностранец. Сюда ежегодно приезжает почти столько же туристов, сколько в стране коренных жителей.
Что притягивает к норвежцам гостей со всего света?
Прежде всего природа этой страны: знаменитые фиорды, головокружительные пропасти, над которыми вьются горные дороги, полуночное летнее солнце норвежского Севера. И конечно, желание поближе узнать маленький народ, давший миру столько славных имен, среди которых — знаменитые полярные путешественники, писатели, композиторы, ученые.
Итак, в Норвегию, в край синих фиордов, путешествие по которому мы закончим на самой северной окраине Европы — у мыса Нордкап.
На берегу Осло-фиорда
Мой друг Марк
Что сказать вам о моем друге Марке?
Он журналист и чаще всего пишет статьи о международной жизни.
Моего друга невозможно представить бегущим, суетящимся, размахивающим руками. Он даже несколько медлителен. У него беспричинно грустные глаза. Когда все вокруг заразительно хохочут, Марк позволяет себе лишь слегка улыбнуться.
— Детский сад, — скорбно произносит он, если кто-нибудь начинает излишне горячиться, нервничать, повышать голос.
Он умеет обстоятельно, подробно расспросить собеседника, пять раз вернуться к тому, что кажется не совсем ясным. Уж он-то никогда не перепутает в своих статьях имени человека, или названия улицы, или какой-нибудь даты.
Я называю его просто Марком потому, что мы дружим много лет. Другие зовут его Марком Ефимовичем, поскольку седые волосы свидетельствуют о почтенном возрасте моего друга.
Когда мы с Марком впервые попали в Норвегию несколько лет назад, я не мог нарадоваться, что у меня такой спутник. Он как-то удивительно подходил к этой стране, казался своим в толпе неторопливых, основательных норвежцев. Чаще всего я слышал от Марка:
— Подожди, это надо хорошенько выяснить. В спешке легко напутать.
И Марк с бесконечным терпением выспрашивал историю какого-нибудь памятника, исписывая несколько страниц блокнота своим превосходным почерком, за который его обожают все редакционные машинистки.
Как же мне не хватало моего Марка, когда я снова приезжал в Норвегию сначала с группой туристов, а потом в составе небольшой делегации, приглашенной нашими норвежскими друзьями, обществом «Норвегия — Советский Союз»!
Мой рассказ о Норвегии и норвежцах — это прежде всего описание нашей поездки с Марком. Конечно, я убрал все, что устарело, и добавил то, что увидел во время новых встреч со страной. Потом показал написанное Марку. Он прочитал и сказал, что хотел бы еще раз побывать в Норвегии:
— Чудесная страна! Кроме того, ты теперь многое дополнил. Надо бы посмотреть все это своими глазами. Только ты не обижайся!
Я и не думал обижаться на своего дотошного друга.
Марк так и не сумел выкроить время для повторной поездки, и мои новые впечатления остались целиком на моей ответственности…
А теперь — о том, как мы с Марком впервые оказались в Осло и что там увидели.
На улицах Осло
Несколько дней мы без устали ходим и ездим по улицам столицы, название которой сами норвежцы произносят не так, как мы: Ушлу, а не Осло. Нас постоянно поливают дожди и совсем редко балует солнышко. На третий или четвертый день Марк время от времени подталкивает меня локтем:
— Смотри, опять тот высокий в шляпе… Вчерашняя старушка с пуделем. Обрати внимание, как бодро шагает.
У Марка отличная зрительная память. Осло не особенно большой город. В нем, считая с пригородами, живет полмиллиона человек. Мой друг начинает узнавать прохожих, которые, видимо, выходят на прогулку в одни и те же часы.
После Москвы, даже после Стокгольма или Амстердама улицы Осло кажутся тихими и несколько пустынными.
На перекрестках посредине мостовой горят желтые фонари-мигалки. Они то вспыхивают, то гаснут, напоминая об огнях маяков и о море, которое плещется у ворот норвежской столицы. О том же напоминает влажный морской воздух.
Если дождь по какой-то причине не накрапывает с утра, то наверстывает свое к вечеру. Жители Осло привыкли к этому и не очень огорчаются. Как только разверзаются хляби небесные, прохожие облачаются в прозрачную накидку и натягивают такой же чехол на шляпу.
После этого горожанин неуязвим и не спешит под крышу. Люди чинно прогуливаются, останавливаясь у магазинных витрин. Не обращая внимания на хлещущие из водосточных труб потоки, они вдумчиво рассматривают выставленные за стеклом товары и готовы обсуждать со знакомыми любые злободневные вопросы прямо на тротуаре, как будто никакого дождя нет и в помине.
Осло — один из старейших городов Европы. Король Харальд Суровый заложил его в 1048 году. Но столица небогатой северной страны никогда не блистала роскошными дворцами или соборами. Лишь крепость Акерсхус, которая выдержала за семь с лишним веков существования немало осад, напоминает о древности города.
Пожалуй, из северных европейских столиц Осло больше всего сберег себя от лихорадочной спешки, от засилия американизированной рекламы, от торопливых перестроек и перепланировки.
Что за прелесть столичные бульвары! Как пахнут их столетние липы! И какая изумрудная трава на холме, где стоит похожий на дворянские дома старой Москвы королевский дворец, возле которого ходит стража в черных фетровых шляпах с султаном, смахивающим на конский хвост, и в куртках с пышными эполетами.
А от дворца через весь центр города идет к вокзалу главная улица, Карл-Юхангате. С холма видны ее основательные старинные здания: театр, университет, парламент, собор.
Марк не бывал в Швеции и, наслышавшись от меня о чудесах Скансена, потребовал, чтобы мы в один из первых дней отправились смотреть норвежский народный музей под открытым небом. Он занимает парк, где в кронах деревьев перекликались певчие дрозды. Сложенные из темных бревен, среди зелени поднимались деревянные церкви и избы. На кровлях береста была придавлена толстым слоем дерна с цветущими белоголовыми ромашками.
Нашлась тут и баня, которую, как в старой Руси, топили по-черному, без трубы — дым выходил через дверь и дыру в крыше. В баньке лежала груда камней. Их раскаляли докрасна на огне, потом плескали ковшом воду, чтобы хорошенько попариться.
— А веники? Употреблялись у вас веники? — допытывался Марк.
Экскурсовод подтвердил.
— А какие?
Экскурсовод виновато развел руками. Тогда Марк нарисовал в блокноте березовый веник и человечка, который хлестал себя им по спине.
— Да! Да! — радостно подтвердил норвежец.
Мы обошли весь музей, и я лишний раз убедился, что в прошлом норвежцы жили куда труднее шведов. Тут все было проще, беднее — и дома, и утварь.
Сначала новый чужой город отпечатывается в памяти несколькими броскими улицами, музейными богатствами, обликом толпы. Потом первые впечатления дополняются тем, что, может, и не сразу бросается в глаза, но зато лучше отражает будничную жизнь города.
Мы с Марком вскоре поняли, что речка Акерс-Эльв не просто разделяет Осло на Восточную и Западную части. Нет, она — граница!
По одну сторону, на пологих холмах, — парки, дворец, особняки посольств, банки, витрины с модными товарами, солидные дома солидных людей.
По другую сторону — фабрики, кварталы одинаковых стандартных домов, погромыхивание трамваев в тесных улицах.
В кварталах Эстканта, к востоку от Акерс-Эльв, обитают главным образом те, кто трудится; к западу, в Вестканте, — те, кто владеет фабриками и капиталами. На многих планах, изданных для иностранных туристов, изображен весь Весткант и лишь совсем небольшой кусочек города к востоку от Акерс-Эльв: ровно такой, чтобы заполнилось пространство, которое остается между извивающейся синей линией реки и рамкой плана.
Но именно в рабочих кварталах Осло производится немалая часть всех норвежских товаров. Норвежцы ведь не только отменные моряки. Они умелые машиностроители, сталевары, строители кораблей. Новые фабрики построены там, где несколько десятилетий назад крестьяне пригородов копались на своих огородах. Норвегия превратилась в развитую капиталистическую страну — и ее столица отражает это.
Осло фасадом обращен к синим морским просторам. Берега удобных бухт застроены здесь складами, элеваторами, заставлены кранами; шипение пара, постукивание лебедок, выбирающих якорные цепи, лязг вагонных буферов, окрики докеров не смолкают в большом столичном порту круглые сутки.
Возле порта, на площади, носящей имя Фритьофа Нансена, — городская ратуша.