Ирв сидел в рубке, когда на радиопередатчике засветился монитор канала межкорабельной связи. Антрополог взял микрофон.
— «Афина» на связи, говорит Левитт, — сказал он на неплохом русском. — Слушаю вас, «Циолковский».
— Здравствуйте, Ирвинг. Говорит полковник Толмасов. Вам не составит большого труда пригласить к микрофону полковника Брэгга? У меня есть информация, которая требует обсуждения на командном уровне.
— Секунду, — нахмурив брови, Ирв отключил микрофон. Толмасовский английский всегда звучал чопорно, но сегодня церемонность советского полковника переходила все границы. Ирв ткнул указательным пальцем в клавишу включения интеркома: в данный момент Брэгг у себя в каюте просматривал компьютерные распечатки.
— Слушаю, — откликнулся пилот.
— На связи Толмасов. Заявил, что будет говорить только с тобой. Похоже, приготовил нам какой-то сюрприз.
— Думаешь? — спокойно, как всегда, ответил Брэгг. Ирв был абсолютно уверен, что за фасадом холодной невозмутимости командира скрыты свойственные всякому нормальному человеку эмоции, просто тот редко позволял им вырываться наружу. — Сейчас буду, — бросил Брэгг, — иду.
Ирв снова открыл канал связи с «Циолковским», и Толмасов немедленно откликнулся:
— Да.
— Сергей Константинович, сейчас будете говорить с командиром, — сказал антрополог и передал микрофон усевшемуся рядом Брэггу.
— Что же вы хотите сказать мне такого, чего не должен знать мой экипаж? — Прямой вопрос прозвучал по-русски даже грубее, чем если бы Брэгг задал его на английском.
— Полковник Брэгг, я вызвал вас, чтобы заявить официальный протест по поводу сокрытия вами истинных координат совершившего посадку на планету Минерва автоматического зонда «Викинг-1», а также циничного использования вами этой утаенной информации для вступления в контакт с аборигенами, нашедшими названный мной выше аппарат.
— Вы вольны заявлять все, что вам угодно, Сергей Константинович, — сказал Брэгг. — Мы получили новые посадочные координаты незадолго до того, как приступили к захождению на посадку, и едва успели скорректировать траекторию спуска, чтобы приземлиться в месте, рекомендованном нам Хьюстоном.
— Новые координаты содержались в полученной вами накануне шифровке?
— Неужели вы всерьез рассчитываете, что я отвечу на подобный вопрос?
— Почему нет? Знаете, полковник Брэгг, порядочный человек, каковым я вас до последнего времени считал, поделился бы с нами новой информацией, — с укором проговорил Толмасов. — Факт ее сокрытия естественным образом заставляет нас сомневаться в вашей готовности к честному сотрудничеству.
— Порядочный человек, Сергей Константинович, не стал бы скрывать от нас сведения о том, что минервитяне, населяющие ВАШУ сторону Каньона Йотун, готовятся к вооруженному вторжению на НАШУ сторону, — сурово и внятно ответил Брэгг — Никакой информации по этому поводу мы не получили, а потому я считаю, что ваши претензии к нам звучат, мягко говоря, странно
В эфире повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием.
— Аборигены не находятся под нашим контролем, полковник Брэгг, — сказал наконец Толмасов. — К разработке планов относительно военной экспансии на восточную сторону Каньона Йотун они приступили задолго до нашего появления здесь.
— Вполне вероятно. И все же, Сергей Константинович, я считаю, что вы обязаны были предупредить нас о готовящемся вторжении. Это я к тому, что вы говорили что-то насчет порядочности… Все. Конец связи, — довольный собой, Брэгг отключил микрофон и откинулся на спинку кресла.
Ирв понимал его чувства.
— Да, Эллиот, на сей раз ты подрезал Толмасова как следует. Назвать русского чуть ли не подлецом и не дать ему возможности ответить… —антрополог усмехнулся, покачав головой.
— Мм-хмм. — Брэгг потер пальцами пробивающуюся на подбородке щетину. — Если бы Фрэнк не имел обыкновения трепаться с аборигенами за жизнь, я не узнал бы о военных планах шестигла-
зых парней с запада и в итоге получил бы хороший нокаут от нашего советского друга, любящего поболтать о порядочности. Такие дела, — он устало вздохнул. — Знаешь, Ирв, жутко хочется сигаретку. Я завязал с этим дерьмом пятнадцать лет назад, но иногда дьяволу душу готов продать за пару затяжек. — Брэгг поднялся с кресла и потянулся, разминая мышцы. — Ладно, потехе конец, пора возвращаться к работе.
— Пойдешь рисовать на фюзеляже «Афины» серп и молот?
Брэгг хохотнул.
— Я бы не прочь, но только после того, как Толмасов изобразит на борту «Циолковского» наш звездно-полосатый вымпел. — Он неожиданно посерьезнел. — Откровенно говоря, мне все это не по нутру. Я говорю о той грызне, которую мы с русскими затеяли сразу после окончания второй мировой. Суем друг другу палки в колеса даже здесь, на Минерве. Противно.
Не дожидаясь ответа, он вышел из рубки, оставив Ирва наедине с размышлениями о том, сколь бездонна и как неожиданна в своих проявлениях душа человеческая. Даже душа циничного вояки Эллиота Брэгга.
* * *
Ламра нещадно чесала себя четырьмя руками сразу. Кожа на растущих почках натянулась и сильно зудела. Сара направил на самку делатель картинок. Раздался щелчок.
— Дай картинку меня, пожалуйста, — попросила Ламра, протягивая две руки.
— Не такой делатель картинок, — ответил Сара после того, как Ламра повторила просьбу дважды.
Самка смущенно втянула глазные стебли.
— Правильно. Я забыла. Тот, от которого ты получаешь картинки сразу, испражняет их откуда-то снизу. А этот другой, он долго держит их внутри.
— Да, Ламра. — Сара наклонился к Ламре, и та почувствовала смутную нервозность. Что-то подобное она испытала, когда Реатур расширился перед ней. — Другие самки не понимать это. Некоторые самцы не понимать это.
— У меня есть глаза. Глаза для того, чтобы видеть. — Ламра на мгновение закрыла все шесть глаз сразу — весь окружающий мир, разумеется, исчез. Она открыла их, и мир вернулся. Сара внимательно смотрел на нее своей единственной парой глаз. — Как ты можешь жить, если видишь только половину из того, что тебя окружает?
Верхняя часть Сариного тела странно дернулась — это движение обозначало, что человек не знает, что сказать.
— Все человеки такой, — ответил Сара. — Человеки другой не бывать.
— Как печально.
Места, где Сарины руки соединялись с телом, вздрогнули еще раз.
— А вот вы не все одинаковый.
Ламра повернула к человеку третий глазной стебель — такие разговоры ей нравились, хотя случались крайне редко. Так с ней не говорил никто, даже Реатур. Обращаясь к ней, хозяин владения будто заставлял себя говорить серьезно, тогда как Сара казался серьезным всегда.
— Какая может быть между нами разница? — спросила Ламра. — Мы — самцы и самки. Вот и все различия, не так ли? — Сара промолчал. — Скажи мне, какая между нами разница, — требовательно повторила Ламра, от волнения несколько раз подпрыгнув на месте. — Скажи мне! Скажи мне!
— Какая разница? — Ламра уловила в голосе человека что-то новое, но значения этой перемены понять не смогла. — Ламра, ты знаешь, что произойти после… твое почкование?
— После почкования я умру, это же ясно, — ответила Ламра. — Кто когда-либо слыхал о другой самке?
— Человеки не такие. Они самцы, а я — самка, — Сара указал на себя. «Нет, УКАЗАЛА», — подумала Ламра в смятении. — Я старый… старый, как любой другой человек. Человечьи самки после… почковаться не умирать. Могут жить дальше.
— Жить дальше? — С таким же успехом Ламра могла бы на полном серьезе рассуждать о чем-нибудь вроде трех лун, спустившихся с небес и танцующих на поле. — Кто когда-либо слыхал о старой самке?
Древняя поговорка помогла Ламре уцепиться за ускользающую действительность — то, что говорил… говорила ей Сара, казалось очень странным. Даже более странным, чем все шесть глаз Реатура, направленные на нее.
— А кто когда-либо слыхать о человеки? — спросила Сара, и Ламра не нашлась, что ответить. Кто бы мог подумать? Человечья самка! — Если вещь ЕСТЬ, это значит, что она ДОЛЖЕН БЫТЬ? Правильно? — Сара повторила фразу несколько раз, переставляя в ней слова и выговаривая каждое из них очень отчетливо.
— Нет, слишком трудно, — пожаловалась Ламра.
— Хорошо. Я задавать вопрос не так трудный: ты хотеть почковаться и жить после?
Сара спросила об этом так, будто. —существовал один-единственный возможный ответ. Ламра совсем растерялась.
— Как я могу хотеть? — взвыла она. — Кто когда-либо слыхал о старой самке?
— НЕ хотеть жить дальше? — не отступала Сара. — Хотеть умереть, как Байал, залить кровь весь пол?
Прежде Ламра никогда не задумывалась о НЕУМИРАНИИ, но теперь, когда человек завел такой странный разговор, перспектива залить собственной кровью пол в Палате Почкований, а затем отправиться в небытие показалась ей особенно неприятной. Неужели существовал иной путь?
— Ты хочешь помочь мне… не умирать? — произнесла Ламра.
— Я хотеть, только не знать как, — сказала Сара.
— Но ты хочешь ПОПРОБОВАТЬ?
Сара пробормотал… пробормотала что-то на своем языке, а потом наклонила голову — движение, заменявшее человекам почтительное расширение. Затем она заговорила на языке омало:
— Ты задавать правильный вопрос. «Говорит почти так же, как Реатур, даже голос похож. Но как самка может иметь такой голос?» — подумала Ламра и с укором сказала:
— Ты мне не ответила.
— Не знать правильный ответ, — Сара вздохнула — почти так же, как это делал Реатур. — Я хотеть попытаться остановить твою кровь, когда почки отделяться от тебя. Сейчас не знать, как. Даже не знать, получится ли у меня. Я пробовать, если ты хотеть.
— Я не знаю, не знаю, не знаю, — проговорила Ламра, все больше поражаясь сходству Сары и Реатура — одинаковые голоса, одинаково сложные мысли в головах. — Спроси Реатура, — нашлась она наконец. — Если Реатур даст согласие, то и я соглашусь.
— Твое тело, — сказала Сара, — твоя жизнь.
— Нет, спроси Реатура.
Сара вскинула в воздух руки — Ламра видела такой жест впервые, а потому не поняла, что он означает.
— Хорошо. Я спросить Реатур. Спросить Реатур сейчас, — она развернулась и направилась к выходу из палат самок.
Ламра проводила ее взглядом и снова почесала зудящую кожу над почками. То, о чем говорила Сара, очень походило на выдумку и поэтому довольно быстро забывалось. К тому же до почкования еще далеко. Во всяком случае, оно случится не завтра. А что будет завтра или послезавтра… К чему заглядывать так далеко?
В зал вбежала Морна и, воспользовавшись задумчивостью подруги, схватила ее за две руки и дернула за них так сильно, что Ламра едва не грохнулась на пол. Взвизгнув, она вытянула сразу три руки, пытаясь шлепнуть Морну, но та увернулась и припустила наутек. Радостно покачивая глазными стеблями, Ламра бросилась ей вдогонку.
* * *
«Странник» с негромким урчанием уверенно пробирался по тундре, пока его правое переднее колесо не наехало на большой камень, припорошенный снегом. Мощная маленькая машина легко преодолела препятствие, правда изрядно тряхнув двоих седоков: рессоры минервохода и набивка сидений оставляли желать лучшего. При создании этого «транспортного средства высокой проходимости» советские конструкторы экономили каждый грамм его веса, чтобы облегчить транспортировку «Странника» на борту «Циолковского».
Верхние и нижние зубы Руставели звучно щелкнули друг об друга, оборвав напеваемую им грузинскую песню. Шота с театральной гримасой схватился за почки.
— Стало быть, вот на что похожа служба в танковых войсках.
— Я бы не возражал, если бы сейчас меня окружало несколько тонн стали. Трясло бы меньше, — ответил Брюсов, крепко сжимавший руль и не отводивший глаз от некоего подобия дороги.
— Я бы тоже, — Руставели поежился и с тоской добавил: — Да и в танке, думаю, было бы потеплее.
В условиях минервитянского климата ветрового стекла и тонких прутьев металлической рамы над кабиной явно не хватало для того, чтобы если не чувствовать себя в минервоходе защищенным, то хотя бы не трястись от холода. «Экономия веса, — с тоской подумал Руставели. — К чертям собачьим экономию веса! Десять дней едем по такой холодрыге… »
Порыв ветра бросил ему в лицо пригоршню снега. Выругавшись, грузин вытер лицо рукой и искоса взглянул на лингвиста. Тому залетавший сбоку снег был словно нипочем. Он, как и остальные трое русских из экипажа «Циолковского», чувствовал себя на Минерве вполне комфортно, надевая телогрейку, валенки и шапку-ушанку только потому, что этого требовала инструкция. Так, во всяком случае, казалось Руставели.
— Хочется чего-нибудь согревающего, — пробурчал он. — Женщину, например.
— Увы, тут я вам ничем помочь не могу, — хмыкнул Брюсов. — Может, чайку? — Не дожидаясь ответа, он притормозил, чтобы Руставели смог налить себе чая из термоса, при этом не расплескав его.
Грузин быстро налил себе чая и так же быстро выпил его, смакуя тепло.
— Не женщина, конечно, но все равно неплохо.
— Я бы тоже позволил себе кружечку, — сказал Брюсов. — Да и передохнуть пора.
Щеки биолога вспыхнули, но не от того тепла, которого он жаждал.
— Ради Бога, извините, Валерий Александрович. Поступил как последняя свинья, — он налил в кружку чая и протянул ее лингвисту. Время от времени подкалывать Брюсова — да, это он мог. А вот проявлять невоспитанность, пусть даже и случайную… Здесь совсем другое дело.
Метель, кажется, успокаивалась, и сейчас, когда минервоход стоял на месте, встречный ветер почти не чувствовался. Руставели огляделся.
— Думаю, надо сделать несколько снимков, — он взял с сиденья фотокамеру.
Здесь, в 120 километрах к северо-востоку от владения Реатура, местность была более скалистой. Совсем неподалеку пролегал Каньон Йотун.
Лингвист и биолог одновременно заметили в снегу какое-то движение. Первый тут же схватился за бинокль, второй — за телескопический объектив для своего «никона».
— Это не абориген, — пару секунд спустя констатировал Брюсов. — И не домашнее животное. По крайней мере, совершенно не походит на тех, которых мы уже видели.
— Да, — согласился Руставели, разглядывая неизвестное существо. Чем дольше он смотрел на него, тем сильнее ему делалось не по себе. Держа «никон» одной рукой, другой биолог нащупал «Калашникова».
Движения зверя мало напоминали движения прирученных аборигенами животных. Скорее, он двигался, как тигр — учитывая, конечно, «го минервитянскую специфику „конструкции“ тела. Тот же принцип радиальной симметрии, шесть рук, шесть ног, шесть глазных стеблей.
Минервитяне ходили легким шагом, их домашние животные передвигались тяжелой поступью. В походке этого существа бросалась в глаза крадучесть. Ноги у него были длинные и даже изящные, а руки, намного короче ног, бугрились узлами мышц и заканчивались когтями, рядом с которыми когти взрослого минервитянина выглядели бы ноготками земного ребенка. Да и глазные стебли, покачивающиеся в такт движениям зверя, напоминали шестерку ядовитых змей, готовых ринуться в молниеносную атаку.
Трое из шести были сейчас направлены на минервоход.
— Оно нас засекло, — встревоженно сказал Брюсов и мгновение спустя добавил: — И направляется к нам.
— Спасибо, я успел это заметить, — откликнулся Руставели, мысленно похвалив себя за способность даже в такой напряженный момент подтрунить над Брюсовым. Чего он сейчас хотел, так это выпрыгнуть из машины и как можно быстрее оказаться подальше отсюда. Вернее, этого желало его бренное тело. Разумом биолог с тоской сознавал, что шансы на победу в состязаниях с этой тварью по бегу у него ничтожные. Подавив желание «сделать ноги», он положил «никои» на сиденье и взял в руки автомат.
Зверь медленно приближался. Если бы он стоял на месте, то был бы почти незаметен даже на расстоянии меньше сотни метров: его коричневая шкура, покрытая грязно-белыми пятнами, сливалась с окружающим пейзажем. Так полосатый «камуфляж» тигра помогает ему оставаться практически невидимым в высокой траве. «Вряд ли такая аналогия является простым совпадением», — машинально подумал Руставели.
Он не спускал со зверя глаз, пока тот обходил минервоход, пристально разглядывая сидящих внутри людей.