— Ваши наручники лучше советских, — обратился я к финскому переводчику.
Финн улыбнулся и мы приступили к делу. Не успел я расписаться, как снова подлетел лейтенант с наручниками.
— Можно послабее, а то вы их чересчур затягиваете, — громко сказал я ему.
— Не затягивайте сильно! — приказал генерал.
На бревенчатой площадке, окруженной высоким лесом, стоял темно-зеленый пограничный вертолет Ми-8. Это был тот самый вертолет, за которым еще совсем недавно мы наблюдали с вершины сопки.
— Ложите лицом на пол. Чуть что, прикладом их, — приказал пилот конвою, — и смотрите, что б не переговаривались.
Лечь на живот с руками в наручниках за спиной оказалось не так-то просто в набитом до отказа пограничниками вертолете. Анатолий уже лежал в проходе. Он крутил головой, выбирая место между сапогами. Несколько прикладов автоматов уперлись в его спину. Мишины ноги и до блеска начищенные кирзовые сапоги отделяли мои глаза от Бориса. Затарахтел мотор, и вертолет взлетел.
13
ОДНА НОЧЬ В КЕЛЛОСЕЛКЕ ТОЛИКА
Финляндия 2005 год.
Мы мчались на север по лесам Лапландии, оставив позади Полярный круг. Проскочив последний городок под названием Салла, остановились на таможне. Финский офицер вдруг обнаружил, что контракт взятой нами напрокат в Хельсинки машины запрещает пересекать границу с Россией. Для нас это значило, что нужно мчаться обратно 120 км в Куусамо и брать там другую.
Ольга быстро позвонила и договорилась, что мини-вен, который мы брали раньше напрокат, будет ждать нас на парковке в аэропорту.
— Опять в Куусумо?! — взмолился Нугзар.
Из Куусамо мы выехали в полной темноте. Глубокой ночью оказаться в России было рискованно. Отыскать там гостиницу — большая проблема, и оставленная на ночь на улице машина могла быть разграблена или просто угнана.
Оля предложила переночевать в Салла. Единственную гостиницу в городке мы нашли без особого труда, но к нашему огорчению, рядом с ней стоял огромный туристический автобус и свободных мест не было. Хозяйка гостиницы, предварительно узнав, что мы не русские, предложила нам снять её кэмп в лесу, в двенадцати километрах от Салла. Мы показали ей свои паспорта, после чего она попросила ехать за ней. Я следовал за красными огнями её машины в ночной темноте.
Кэмпом оказался добротный дом, где было несколько комнат со всеми удобствами. За окнами стоял черной стеной лес, не было ни одного огонька. Ольга расплатилась с хозяйкой, и та уехала.
Я мгновенно уснул.
Проснулся очень рано. За окном светило солнце. Пока все ещё спали я пошёл побродить по лесу и поесть брусничку. Трава была подмерзшая. Я собирал ягоду и не заметил как подошел к указателю на дороге: KELLOSELKA.
Я опешил! Анатолий обещал нас провести через границу именно через эту Келлосельку, он рассказывал, что при обходе границы видел вдали строения этого поселка и дорогу, ведущую прямо в Швецию. Сейчас я знал абсолютно точно, что его Пааноярвенская застава, где мы наследили, находилась в ста километрах к югу от этой Келлосельки и что он никогда её не видел, потому как Келлоселька — это «три дома», разбросанные в лесу.
Сейчас Толик как будто доказывал мне:
— Вы же мне не верили! Вот, смотри, Келлоселька!
14
ГАУПТВАХТА В АЛАКУРТТИ
Осень, 2005 год.
Дорога, покрытая асфальтом, закончилась как только мы въехали на территорию России. Я остановил машину у вспаханной полосы. Два пограничника делали обход границы и шли в нашу сторону. Нугзар с кинокамерой шел к ним навстречу, делая съёмки.
— Не положенно здесь снимать, — подойдя к Нугзару сказал пограничник. В его голосе не было приказа.
— Я сейчас. Всё, всё, — снимая их в упор, отвечал Нугзар. Через час езды по пыльной дороге мы въехали в Алакуртти, о чем сообщал щит: «Краснознаменный Алакурттинский пограничный отряд».
— Так, я была здесь. Нас, артистов, сюда на вездеходе привезли, и мы концерт давали в погранчасти, — радостно сообщила Ольга.
— И мы здесь три дня сидели на пограничной гауптвахте, — сказал я, подъезжая к воротам воинской части, за ними был виден большой плац и выстроенные из кирпича дома.
Случилось так, что даже мой племянник Юра Капитонов служил здесь, он мне рассказывал:
«Когда я служил в армии в пограничных войсках в в/ч №2201, вызвал меня к себе капитан из особого отдела. А дело было в 1991 году. Как раз перед развалом СССР. Особист спросил меня, как служба, не обижают ли старослужащие, а потом задал вопрос который я не ожидал услышать.
— Знаешь ли ты, что в 1974 году твой дядя, который сейчас живёт в Америке, переходил границу здесь, где ты служишь?
Я знал, что дядя переходил границу, но не знал точно где. Капитан знал о переходе и обо мне ВСЁ!!! Он начал рассказывать, как всех четверых задержали и как они сидели на нашей гаупвахте. Тут он предложил мне написать письмо в Америку дяде, что я, его родственник, служу там, где он переходил границу 17 лет назад, и могу ему рассказать много интересного о границе в надежде, что дядя заинтересуется и будет выведывать любую информацию о моей службе, расположении техники и о состоянии границы. За перепиской капитан будет следить и рекомендовать мне, что писать в письмах. Он очень надеялся, что дядя из Америки захочет затем посетить Россию, где его и арестуют как шпиона. Я пообещал особисту, что напишу письмо и буду ждать ответ. Отказываться наотрез было опасно из-за непредвиденных последствий.»
Развал Советского Союза сделал своё дело: этот коварный план переписки «арест шпиона» никому больше не были нужны.
Я вспомнил лето 1974 года. Вертолет летел долго. Пограничники дремали в жутком шуме мотора. Они очнулись от сильной вибрации, когда вертолет пошел на посадку. При каждом шевелении руками наручники автоматически затягивались сильней, и кисти рук у меня отекли и болели. Приземлившийся вертолёт плотным кольцом окружили солдаты, — стриженые наголо новобранцы в мешковатой рабочей форме. Они были без оружия и, выбегая из казарм, с любопытством разглядывали нас.
— По одному, в машину их! — скомандовал офицер.
Два пограничника осторожно взяв под руки брата, повели его к грузовику с кузовом, покрытым брезентом. Следом — Бориса.
— Что вы его, как дамочку, ведете! Пинками в машину! — приказал офицер конвою.
Конвой вцепился ещё сильней в рукава куртки Бориса.
Грузовик проехал несколько метров и остановился возле трехэтажного кирпичного здания. Здесь в полуподвальном помещении находились камеры гауптвахты, а выше — казармы.
В узкое с решеткой окно проникал свет. Под окном стоял маленький столик и рядом — сделанная из кирпича кровать. В оббитых жестью дверях был вставлен глазок и кормушка. Она была открыта, и в ней — глаза любопытных солдат. Брат находился за стенкой. Голоса Анатолия и Бориса иногда звучали в коридоре. Часовой за дверями кому-то кричал:
— Старшина курить хочет.
Это потом я узнал, что Анатолий во время службы был на заставе старшиной. Для солдат — это большое звание, и теперь, на гауптвахте, они называли его «старшина».
Мы, пограничники, зеленые погоны,
Отчизны рубежи мы бережем…,
— горланили солдаты.
Я встал на кровать, чтобы увидеть, как за окном строем шли солдаты, наверное, в столовую на обед.
Невысокие сопки, покрытые лесом, окружали военную часть, и толстая решетка камеры делала их теперь далекими, как звезды в небе. Не хотелось верить в реальность.
— Может это сон? — спрашивал я себя. — Утром — в Финляндии, к обеду в — России.
В душе я ругал себя, ненавидел, за столь глупую ошибку — остаться подремать в баньке. В камере открылась дверь, вошли солдаты и несколько офицеров.
— Чего тебя за границу понесло? Тебя ж Родина вскормила! — сказал офицер.
Я не чувствовал ненависти к себе в его интонации, скорее их удивлял наш поступок.
— От вас всех бежал! От вашей заботы и вашей свободы, — ответил я.
— Смотри, свобода ему не нравится! Вот посидишь несколько годочков, может тогда понравится, — ухмыльнулся офицер, и все вышли.
Мне принесли на обед в алюминиевой миске щи из кислой капустой и два больших куска черного хлеба. На второе солдат в эту же миску положил большой черпак макарон по-флотски и протянул пол-литровую кружку с компотом.
Солдаты пообедав, выходили из столовой и строем шли возле окна опять исполняя одну и ту же песню:
Мы, пограничники, зеленые погоны,
Отчизны рубежи мы бережем….
Они выстроились на плацу, старшины отдавали приказы. Солдаты бегали через препятствия, швыряли в макеты гранаты, снова строились и рысцой с песней оббегали вокруг плаца, а затем всё начинали сначала.
Я вспомнил разговор с военкомом в Калмыкии, как он обещал меня призвать в армию и по стопам моего отца отправить в погранвойска. Теперь я смотрел на этих солдат и мне еще трудней было представить себя с ними вместе сейчас на плацу.
Вечером из Петрозаводска прилетел следоватеь КГБ майор Ефимов. Он встретился со мной, как со старым знакомым, улыбаясь. Рядом с ним сидел молодой лейтенант, он должен был вести запись допроса. Майора интересовали все детали нашего перехода границы. Он, похоже, знал намного больше меня, называя имя проводника поезда, пассажиров автобуса или совсем не известных мне людей. Я не считал себя ни на грамм виновным и задавал ему один и тот же вопрос:
— А как мне выбраться из вашего Советского Союза? Не хочу я с вами жить. Стройте без меня свой коммунизм, а я хочу в Америку!
Лейтенант молча слушал и ничего не писал.
— Записывай, всё записывай! — приказал ему майор.
— Да, лихо вы по лесам границу перешли. Пограничники после вас и те заблудились, разыскивать их пришлось, — похвалил нас следователь.
Это, наверное, был его хитрый трюк.
-А о чем вас в Финляндии спрашивали на допросах?
— О том, о чём и вы.
Говорить со мной не было больше смысла, и майор отправил меня в камеру. Он знал, что завтра летит с Анатолием Романчуком на границу.
В вертолете на этот раз было свободно. Анатолий сидел в наручниках у окна и смотрел на меняющуюся под ним тайгу. Два пограничника сидели по обе стороны от него, изредка поглядывая то на майора из КГБ, тот на лейтенанта.
На заставе, где Анатолий служил, почти ничего не изменилось. Та же сторожевая вышка, казарма, бревенчатый причал для лодки, те же тропы, проходя по которым он много раз делал обход границы.
Толик узнал генерал-полковника, который принимал его у финнов. Сейчас, сидя в лодке, за которой ещё несколько дней назад он наблюдал, он должен был привести следователя и понятых туда, на границу.
Ему казалось, что его все ненавидят, и было за что.
Начальника заставы Журавлева после нашего перехода разжаловали и перевели работать в военкомат в город Онега Архангельской области. По иронии судьбы, моя мама родилась в этом городе, мой дед, Пётр Попов, жил в этом городе, был арестован здесь в 1939, после чего пропал бесследно. Пограничникам этой заставы пришлось тоже не сладко. Несколько бессонных дней и ночей они провели в поисках наших следов и возможных шпионов, проникших на территорию Советского Союза. Теперь это всё осталось позади и для них Анатолий стал снова старшиной.
— Старшина, садитесь в лодку, старшина, остановитесь!
От такого обращения Толик перестал сутулиться, выпрямился, и наручники его уже не так мучили. Он отвечал на вопросы следователя теперь не тихим хриплым голосом, а громко и ясно. Показания закончились у вспаханной полосы и его повели на заставу, а там — в столовую обедать.
Генерал распорядился снять с Анатолия наручники. Пока он ел, солдаты собрали целую торбу сигарет и на прощание протянули ему:
— Держи, старшина, там пригодится.
15
С КОНВОЕМ В НЕБЕ
— Шаг вправо, шаг влево — будет считаться попыткой к побегу, — предупредил офицер.
Вертолет дожидался нас посреди плаца, и мы шли к нему в окружении вооруженных пограничников. Лейтенант у вертолета заменил нам наручники на те, которые получил от майора Ефимова.
-Сидеть тебе, Романчук, всю жизнь, наверное, придется. На границе с тебя наручники снять не могли и сейчас тоже, — невесело пошутил лейтенант.
Он так и не смог снять наручники с оглядывающегося по сторонам Толика и защелкнул на его руках вторые.
— Лучше советская свобода, чем тюрьма, — буркнул рядом Борис, который, как пингвин, вместо яйца бережно держал перед собой несколько пачек сигарет.
Майор Ефимов, прапорщик, начальник конвоя и два солдата разместились напротив нас. Вертолет взлетел. Внизу поползла тайга с коричневыми язвами болот. Одного солдата-конвоира сильно укачало, его рвало и он бегал за клеёнчатую ширму в проходе.
— За что я-то мучаюсь? — кричал майор сквозь шум после пяти часов полета. — Вы — преступники! Вам положено. Ну я-то, за что?
Он взглянул на часы.
— Что ж, через час будем на месте. Тюрьма вас там ждет. Не хотели жить, как все люди, теперь будете баланду есть.
Майор обвел каждого из нас внимательным взглядом.
— Сейчас прибудете, в баньку сходите, а потом — по камерам. Вы не думайте, что те, кто в тюрьме сидит, советской властью недовольны. Зеки и в войну за Родину сражались. Так что знайте, как только в камеру попадете, у вас сразу статью спросят, скрывать бесполезно, узнают!
Майор перевел взгляд на меня и брата и, указывая пальцем на нас, прокричал:
— А тебя с братом я стричь специально не буду. Посажу в такую камеру, где вас сразу изнасилуют. Там помощь звать бесполезно… Поняли? И ты не думай, — перешел он на Бориса, — что рожа у тебя такая и парень ты здоровый. Запомни мои слова! В камере тебе скажут: «Ложись к параше!» — вот как тебя зэки встретят. С недельку придется поваляться тебе у параши, прежде чем место на нарах получишь.
Борис молча смотрел на следователя, в его глазах была пустота и обречённость.
Мои представления о тюрьме были взяты из прочитанных книг, фильмов, особенно итальянских, где были интриги и убийства. Слова следователя я воспринял серьёзно и теперь готовил себя к бою. Брат печально улыбался. Он был физически сильным парнем, спортсменом, но очень домашним, прожив в родительском доме все свои двадцать лет.
— Если в камере на тебя набросится толпа, старайся вцепиться в главного и грызи его, оторви ему ухо, нос, тогда тебя примут за психа и будут бояться, — учил я брата, поглядывая на майора, который следил, чтобы мы не переговаривались.
Вертолет шел на посадку, приближаясь к стоявшему на площадке «воронку» — машине для перевозки заключенных.
Эти машины я помнил с детства. Они всегда стояли ранним утром возле железнодорожных вагонов ашхабадского перрона, мимо которого меня и брата мама вела в детский сад. Тогда из грузовиков выскакивали люди в серых одеждах и под громкий счёт, ругань солдат и лай собак исчезали в вагоне.
16
ПЕТРОЗАВОДСКАЯ ТЮРЬМА
«Воронок» остановился на улице перед невзрачным одноэтажным зданием с решётками на окнах, сверху покрытым колючей проволокой. Мы прошли немного и оказались внутри комнаты дежурных.
— В третий бокс его!-скомандовал полный с неприятным бульдожьим лицом тюремщик, одетый в галифе с красными кантами.