— Не надо, тут свечи есть, — сказал Корсаков.
И только тут до него дошло, что мыши за столько лет почему-то не тронули свечи. Они так и остались стоять белыми столбиками в канделябре.
И, вообще, на сколько успел заметить Корсаков, все в комнате осталось в неприкосновенности. Даже вековой пыли, вопреки, ожиданиям не было. Только легкий пепельный налет на гладкой поверхности стола. Словно нерадивая служанка забыла протереть перед приездом хозяина.
Трофимыч просунул руку в дыру, заискрил зажигалкой.
Корсаков вытащил ее из закоргузлых пальцев деда, поднес огонь к свечам.
Дрожащий золотисто-янтарный свет заполнил комнатку. В ней едва уместились секретер, столик на гнутых ножках и массивное кресло. Пахло сухой лавандой, сургучом и лишь чуть-чуть пылью.
Игорь протянул руку к стопке книг на столе.
Хозяин «черного кабинета», если судить по иллюстрациям, явно увлекался черной магией.
«Латынь. Увы, не знаю… Французский. Греческий. Опять латынь. О, немецкий… Изданы в конце семнадцатого. Состояние идеальное. Бог знает, сколько они стоят!»
Корсаков отложил книги, взял плоский футляр. Сафьяновая кожа. Тисненый золотом герб: орел с треугольником в когтях, над его головой солнце в виде Всевидящего ока. По ленте, окружающей орла, рассыпан мелкий бисер латинских буковок.
— Чего там у тебя? — подал голос Трофимыч.
— Все нормально, дед! Мы с тобой, — в шоколаде.
— Кабы не в дерьме, — обронил Трофимыч.
— Ползи сюда!
— Да, боязно чего-то.
— Ну, хоть голову засунь! Когда еще такое увидишь?
Трофимыч, кряхтя, просунулся по плечи в пролом. Закрутил головой, осматриваясь.
— Вот это да! И что тут баре делали?
— Тайными науками занимались.
— Ага! Квасил он тут, от жены спрятавшись. Вон бутылок сколько.
— Где?
— А под столом.
Корсаков машинально сунул футляр в карман, присел, выдвинул из-под столика ящик. Из соломенной трухи торчали горлышки шести бутылок.
Игорь достал одну, протер. Поднес к свету.
Сердце ухнуло в груди так, что, показалось, не выдержат ребра.
— Дед, ты теперь точно Онассис! — прошептал он.
Трофимыч заворочался.
— Слушай, кончай меня этим Обассысь называть! Обидно же.
Корсаков затрясся от беззвучного смеха.
— Ну что ты там ржешь? Если есть чего в бутылке, давай бухнем на радостях.
— Я тебе бухну! — Корсаков потряс бутылкой. — Трофимыч, этому коньяку двести лет! Ты понимаешь, что это значит?
— Не дикий, чать, соображаю. В рот брать его нельзя — хуже политуры стал.
Корсаков, тяжело опираясь на стол, выпрямился. Задул свечи.
— Дед, отползай!
Он выбрался из пролома. И первым делом обнял Трофимыча. Запашок шел от деда соответствующий, но Игорь не обратил внимания.
— Дед, хочешь этот особняк купить?
— На кой он мне? Гадюшник, еще хуже нашего. Не, я, как решил, домой поеду.
— На персональном самолете ты домой полетишь!
Силы неожиданно оставили Корсакова, и он опустился на пол, привалился к стене. Трофимыч по-зековски присел на корточки напротив. Раскурил две сигареты, одну протянул Игорю.
— Если без фраерманства, много взяли? — спросил он, выдыхая дым.
Невнятная, шелестящая скороговорка прозвучала так, что Корсаков понял в Трофимыче то, что тот тщательно скрывал от посторонних глаз. Трофимыч, действительно, ходил
Глава девятая
Несколько раз он попадал не туда. Наконец, в трубке прозвучал недовольный голос Примака.
— Чего надо?
Корсаков с облегчением вздохнул. Судя по тону и «чего надо», Леня находился в жесткой завязке. По пьяне он был вальяжен и велеречив, или еще мог говорить.
— Леонардо, у меня срочно дело.
— Игорек, если это ты, то ну тебя с твоей водкой на фиг! Я только что из-под капельницы. Все, абзац! Молоко, гантели… И тебе советую.
— Ни слова о водке, клянусь! Леня, мне нужна твоя помощь.
— Игорек, я на мели, — как и ожидалось, ответил Примак.
— Деньги у нас будут, обещаю. Ты контакт с Добровольским не потерял? Ну, крендель из «ВИП-банка». Или «ВАМП-банка», я уже не помню…
— А, Михаил Максимович! Как же, как же. Он у меня картинку полгода назад купил.
— Он сейчас на свободе? А то у нас с этим делом, сам понимаешь…
— Типун тебе на язык, Игорек! Только сегодня ему звонил.
— О! Он-то нам и нужен.
— Зачем? Слушай, что там у тебя гудит в трубке?
— Я из автомата звоню. С Арбата.
— С Арбата? Бомж ты идейный, Игорь! Так дела не делаются. Если серьезное дело, бери тачку, приезжай ко мне.
— Не могу. Когда новость узнаешь, сам прибежишь.
Примак засопел в трубку. Игорь понял, что Леня не верит, будто он может предложить что-нибудь стоящее.
— Если Добровольского еще интересуют раритеты, могу предложить бутылку «Хеннесси».
— Не из ларька, я надеюсь? — с иронией спросил Примак.
— Бутылка у меня в руках. Читаю по этикетке: коньяк «Hennessey», на этикетке фамильный герб рода Хеннесси — рука с секирой, выдержка двадцать пять лет. Год производства… — Он выдержал паузу. — Одна тысяча семьсот девяносто третий.
— Девяносто третий?
— Тысяча… семьсот… девяносто… третий! Год французской революции. Юбилейный коньяк!
В трубке повисла тишина.
— Але, ты там живой? — спросил Корсаков.
Леня ожил и засопел, как мерин в гору.
— Игорь, если это розыгрыш, я тебя убью собственными руками!
— Но-но, не надо так нервничать, Леонардо! Это просто коньяк, только очень старый.
— Сковырни сургуч, и скажи мне, что ты там увидишь!
— Леня, за кого ты меня держишь?! Мы же профессионалы. Нам положено знать, что в конце восемнадцатого века, а может, начали еще раньше, но до нас бутылки не дошли, коньяк запечатывали, помимо пробки и сургуча, еще и расплавленными золотыми луидорами. И если то, на что я сейчас смотрю, не золото, то я не Игорь Корсаков.
— Тоже мне имя! — хмыкнул Леня.
Корсаков до хруста в суставах сжал трубку.
— Так, козел, я сейчас отшибу горлышко и начну лакать коньяк. А ты будешь слушать и исходить от жлобства жидком поносом! И я это сделаю, ты меня знаешь!
Леня всхлипнул и взмолился:
— Корсаков, не надо!
— Ага, значит, я — Игорь Корсаков. И на слово мне можно верить?
— Да, да, да! Только уймись!
— Тогда звони своему банкиру.
— Я верю, Игорь. Он может не поверить.
— Не поверит великому Леониду Примаку? Ладно, я позвоню Жуку. Он мне поверит стопроцентно. Сегодня виделись, в «Прагу» звал, визитку мне оставил. Решай, кто звонит: ты или я?
— М-м-м… Игорек, дорогой… Пойми, я же ставлю на кон свой авторитет!
— Можешь присовокупить мою голову.
— Да на кой ему твоя голова?! Ой, извини… Игорек, ну так же дела не делаются! Приезжай ко мне, все обсудим, согласуем позицию… Ну, Игоречек, миленький!
Корсаков, чтобы оборвать нытье, решил бросить козырный туз.
— Сколько стоят на «Сотби» шесть бутылок такого коньяка?
— И… Ик. Игорь, у тебя их
* * *
Кроны деревьев черным шатром укрывали пятачок у ресторана «Арбатский дворик». Тусклый свет, вырвавшись сквозь решетчатые окна, рассыпался по земле угловатыми пятнами.
На веранде ресторана гуляла свадьба. Судя по тостам и музыкальному сопровождению, браком сочетались отпрыски двух провинциальных кланов. Официанты по очереди выбегали перекурить на крыльцо, чтобы глотнуть воздуха и хоть немного отдохнуть от праздничного барства клиентов.
Корсаков, сидевший на скамейке в самом темной уголке палисадника, имел счастье наблюдать эвакуацию первой партии гостей, не выдержавших застольных перегрузок.
Сначала из ресторана вынесли тело в белом пиджаке и погрузили в салон «мерса». Потом, сопя и толкаясь, восемь человек выволокли упирающегося толстячка без пиджака. Гость, очевидно, был важной персоной, потому что тащили его весьма вежливо. Сопротивлялся он до последнего, в джип лез, как Иван-дурак в печку: растопырив руки и ноги.
Отчаянным усилием ему удалось вырваться и растолкать мучителей. Толстяк с хряком рванул до пупа рубашку и замер в позе борца сумо. Дышал он, как кабан на фоксов: сипло и яростно. Начать следующую часть застолья — легкий мордобой среди своих — почему-то никто не решился. Толстяк с торжествующим видом выпрямился, сунул руку в задний карман брюк. Мучители в страхе отпрянули. Мужчина хищно оскалился. И вдруг, озарившись по-детски счастливой улыбкой, швырнул в воздух пачкой купюр.
— Гуляй, рванин-а-а! Все пропьем, Урал не опозорим! — заорал он в московское небо.
Осыпаемый долларовым конфетти, толстячок рухнул бордовым лицом в арбатскую землю.
Гости гурьбой бросились к телу и волоком потащили к машине.
— Шарман! — оценил Корсаков.
Он выбрал эту скамейку как самое незаметное и тихое место, в двух шагах от Гоголевского, где можно было спокойно дождаться Леню. Оказалось, жизнь била ключом не у него одного.
В ресторане врубили плясовую в исполнении «Любэ», и свадьба поскакала, затопала и загугукала дальше.
Корсаков полез в карман плаща за сигаретами. Рука наткнулась на плоский футляр.
Он достал его, отщелкнул крышку. Внутри находилась колода карт, больше обычных, размером примерно с почтовую открытку.
Ему доводилось видеть карты Таро, один комплект он даже изготовил сам по заказу профессиональной гадалки, но те, что сейчас он держал в руках относились к какой-то редкой разновидности Таро. Прежде всего, поражала необычная цветовая гамма: серо-фиолетовая — отталкивающая, как кожа трупа. Гравюры, безусловно, были выполнены мастерски, но в странной, совершенно не характерной для карт манере. Игорю пришло на ум, что заказ выполнял сам Иероним Босх. Трудно было догадаться, что символизировали изображения на картах. Но к светлой стороне бытия они явно отношения не имели.
Корсаков посмотрел на рубашку карт.
Козлоногое чудище восседало на камне в форме человеческого черепа.
— Бафомет[25].
Стоило произнести в слух имя одного из воплощений Люцифера, и сразу же сделалось неуютно. Показалось, что в затылок уткнулся чей-то пристальный недобрый взгляд.