— Откуда он у тебя?
— От верблюда. Храню, вдруг для твоего музея потребуется.
— Ваня специально перерыл свой архив, когда я этот портрет из Питера перевезла. Помнишь, какой ты разгром здесь устроил?
Иван засопел.
— Просто кто-то уборку тут устроил, после которой ничего найти невозможно.
— Ванечка! — укоризненно протянула Марина.
Корсаков положил два портрета рядом. Не надо было быть художником, чтобы уловить сходство. Оно было полным.
— Ну? — Иван ждал реакции.
Корсаков откинулся в кресле.
— Ребята, а что это вы на меня так уставились? Клянусь, к истории с княжной лично я не имею никакого отношения.
— Ой, сейчас. — Мария зашуршала бумагами. — Вот она. Княжна Анна.
— Невероятно, — прошептал Корсаков, едва бросив взгляд на портрет светской дамы Николаевских времен.
Со старинной миниатюры на него смотрела Анна. Темноглазый ангел, случайно залетевший в арбатский сквот.
Два века не смогли изменить ее черты.
* * *
Сославшись на плохое самочувствие, во что легко верилось, стоило взглянуть на его лицо, Корсаков не стал ужинать. Поднялся в спальню на втором этаже.
Ему отвели капитально отремонтированную комнату с камином. В комнате стояла кровать все в том же стиле «Три медведя» и явно Бесовской работы тумбочка. На выровненном и подготовленном к паркетным работам полу лежал толстый палас. Видавший виды, но вполне приличный и чистый.
Корсаков был согласен на койку в строительном вагончике или на матрас в углу кабинета Ивана, но Мария, услышав такое, замахала на него руками. Иван пригрозил кулаком. Пришлось подчиниться, хотя отлично понял, что ребята отдали ему свою спальню, а сами будут спать в кабинете на первом этаже.
«Хотя, с милый рай и в шалаше», — успокоил совесть Корсаков и вытянулся на кровати.
Сон сморил его моментально. Но оказался скоротечным, каким бывает с перепоя или от дикой усталости. Только закрыл глаза, дрогнул всем телом, как от удар током, — и все. Сна ни в одном глазу.
В доме стояла густая, непривычная для городского слуха тишина. Лишь изредка из парка доносился шепот растревоженной ветром листвы.
Он долго лежал, закинув руки за голову. В черном прямоугольнике окна медленно проворачивался ковш Большой медведицы.
Мысли рассерженными шершнями роились в голове. В памяти всплыла тягучая, как невыплаканные слезы, мелодия «Сплина».
И лампа не горит.
И врут календари.
И если ты давно
хотела что-то мне сказать,
То говори.
Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья
Падает
бокал вина…
Корсаков потянулся за сигаретами. Пачка осталась в кармане плаща, брошенного на пол у кровати.
Рука нашарила в плаще плоский футляр.
«О, а про карты я и забыл! Надо будет Марии завтра показать. Судя по всему, она крупный дока по всякой черно-белой масонской зауми».
Корсаков достал футляр. Закурил. Ночь была ясной и лунной, света в комнате было достаточно, и он решил рассмотреть находку.
Он прислушался к тишине в доме. И отщелкнул крышку на футляре.
Стал одну за одной доставать карты. Всматриваясь в рисунки, пытаясь понять скрытый в их символике смысл, Игорь ощутил, что внутри поднимается темная, удушливая волна. Кровь точками стала колотить в виски, тьма прихлынула к глазам, и он провалился в густой, как смола, сон…
Он с трудом вытащил себя из мутного забытья.
В комнате стало заметно светлее. В окно смотрела полная луна. Яркая лунная дорожка рассекала пол на две равные половины.
Корсаков помял в пальцах фильтр сигареты. Она сгорела дотла, оставив на полу переломленный надвое столбик пепла.
«Черт, чуть дом не поджег!»
Взгляд его упал на карты. Каким-то неведомым образом они оказались выложенными в круг из двенадцати карт, тринадцатая — в центре, еще одна лежал слева. На ней корчил рожу козлоногий Бафомет.
«Только без глобальных выводов! — Игорь осадил разыгравшееся было воображение. — Просто сознание вырубилось, а руки продолжили играть картами. Все нормально, это еще не делириум тременс[27]. Стоп! Не стоит на этом заморачиваться. Сделаем вид, что ничего не было. К тому же, я не знаю ни одного расклада Таро».
Он потянулся к картам.
«Солнце мертвых», — прозвучал в его голове чужой голос. Словно кто-то подсказал нерадивому ученику.
Игорь вздрогнул. Посмотрел на круг, образованный картами. Оказывается, расклад назывался «Солнце мертвых». Самое страшное было то, что Игорь после подсказки
* * *
В кухне уютно пахло теплом и вкусной едой.
Марина, услышав его шаги, оглянулась и озарилась радостной улыбкой.
— Выспался? — спросила она, скользнув взглядом по лицу Корсакова.
— Куда же больше. Который час?
— Три дня.
— Ого! — Корсаков почесал висок.
— Ваня сказал не будить. — Она отвернулась к плите. — Душ примите. У вагончика кабинка стоит, с водогрейкой импортной. Ваня для рабочих поставил.
— Благородно, — прокомментировал Корсаков. — А сам он где?
— С утра в церквушке возится. — Мария ловко перевернула блин на сковородке. — Игорь, когда бриться будешь, посмотри повнимательней на себя.
Корсаков поскреб щетину на подбородке и, не поняв, к чему она это сказала, кивнул.
В душевой кабинке, распарившись под горячим дождем, он глянул на себя в зеркало.
— Ну ни фига ж себе! — вырвалось у него.
Из прямоугольника запотевшего зеркала на него смотрело заострившееся, поросшее щетиной лицо. Тревожные глаза загнанного волка. Но синяки и припухлости пропали, словно их и не было.
* * *
Оживший Корсаков бодро набросился на еду.
— А Ваня? — спросил он, откусив первый блин с мясом.
— Мы уже пообедали. Все тебе. — Марина придвинула к нему плошку со сметаной. — Ешь, не стесняйся. Беру обязательство откормить тебя за неделю до приличного вида.
— Ваня ревновать будет.
— Переживет, — со смехом отмахнулась Марина.
Подперев щеку кулаком, стала смотреть, как он ест.
Корсакову стало немного неловко под ее по-женски болючим взглядом. Всю жизнь ему выпадали женщины различной степени стервозности и экстремальности. Ежедневная жизнь с ними напоминала альпинизм без страховки: на секунду расслабишься — и в лепешку. Определенный шарм в таком экстриме был, но, оказалось, что в душе хотелось именно такого тихого, как летний вечер счастья. Чтобы холили тебя, лелеяли и откармливали всяческими вкусностями, глядя, как ты ешь, полными печали глазами.
«Повезло Бесову, — скосив глаза в сторону, подумал Корсаков. — Хотя, по вере твоей и воздается».
— Марин, а в доме приведения водятся? — спросил он.
— Водятся, — серьезно ответила Марина. — Неприкаянная душа Анны.
Корсаков поперхнулся.
— Откуда ты знаешь, что именно Анны?
Марина покатала по столу хлебный шарик.
— Я подняла все материалы по имению. Все, что удалось найти в местном музее и в Москве. Сохранились дневники нескольких членов семей Белозерских и Апраксиных. Все писали о приведении в доме. Женщина в лунном свете. Княжна Анна.
— А с чего взяли, что это Анна?
Марина пожала плечами.
— Им было лучше знать. Так и написано: «призрак княжны Анны».
— И что он предвещал? Смерть?
Мария внимательно посмотрела ему в глаза.
— Перелом в судьбе, Игорь. — Она помолчала и добавила: — Считалось, что призрак приходит, чтобы поцеловать своего избранника. Потеряв свою любовь, она ищет ее подобие в мире живых.
Игорь машинально облизнул губы.
— И что тогда произойдет?
— Не знаю. В дневниках об это не написано. Очевидно, призрак так и не нашел, кого искал.
Марина встала, налила себе кофе из турки.
— Кофе или чай, Игорь? — спросила она.
— Кофе. Ванькин «гербалайф» штука полезная, но, если честно, пить невозможно. Что он туда кладет, хотелось бы знать?
— Все подряд.
Марина улыбнулась и налила ему кофе.
Поставила чашки на стол, опустилась в кресло.
Кофе оказался густым и горьким, как любил Корсаков.
— Марин, а откуда вы столько знаете о масонах? В институте же не преподают, или я не прав?
Марина пожал плечами.
— Ну и что? Надо знать, если занимаешься историей. Это сейчас общественная жизнь кипит в политических партиях и на телевидении. А до конца девятнадцатого века единственной формой, где могла существовать мысль, альтернативная официальной и клерикальной, была масонская ложа. Ложа — это все: и политический клуб, и объединение по интересам и место приятного времяпрепровождения. Сейчас даже трудно себе представить, какое влияние оказывали масоны на все сферы жизни. Куда ни глянь — всюду их символы.
Она оживилась, оседлав своего конька.
— Вот, например, Храм Христа Спасителя. Православная святыня, памятник победы над Наполеоном, который считался в то время Антихристом. Помните, Пьер Безухов имя Наполеона по каббале просчитал и получил число Зверя. Глупость, конечно. Но таковы были в те временя идеологические штампы. Так вот, Храм был построен на пожертвования православных. Это общеизвестно. А вы знаете, что архитектор Витберг возил свой проект для одобрения виднейшим русским масонам — Гамалею и Новикову? Они тогда пребывали в опале и доживали свой век в селе Тихвинском. Новиков с энтузиазмом одобрил проект, Гамалей был более скуп на похвалу и лишь заметил, что ему нравится тройственная система, заложенная в проект. Она, якобы, полностью соответствует масонской концепции мирозданья. Имел в виду, как я понимаю, тройственную структуру: ученик-подмастерье-мастер, тело-душа-дух, мир Нижний, мир земной и мир Горний. И все в том же духе.
— Откуда ты это знаешь?
— О встрече? Из дневников самого Витберга.
— Нет, вообще?
— А-а. — Мария сделал глоток кофе. — Бывший муж всему научил.
В голосе скользнула нотка затаенной боли.
— Извини, — пробурчал, смутившись, Корсаков.
— Не обращай внимания. Все уже в прошлом. Хороший человек, прекрасный специалист… Спился. — Она слабо улыбнулась. — Есть такая глупая, но нерушимая традиция, получив профессора, жениться на своей первокурснице. Неравный брак всегда ярок, но не долог. Один отдает себя всего, а второй впитывает чужую жизнь, как губка. Когда высасывает полностью, душа партнера усыхает.
— Только себя не надо винить! — нахмурился Корсаков.
— А я и не виню. Просто трезво оцениваю ситуацию.
Она встала, завозилась у плиты.
Игорь молча, уже без всякого аппетита продолжил поглощать пищу.
— Игорь, — не оборачиваясь, окликнула его Мария.
— Да?
— Ваши карты… — Мария неожиданно перешла на «вы». — Всуе ими не играют, как нельзя упоминать имя Бога.
— Это ты их собрала?
— Да. Извините, заходила в комнату, хотела проверить, все ли нормально. Вы же кричали ночью. — Она повернулась. — Я не спрашиваю, откуда у вас Таро Люцифера. Случайно такие карты в руках не оказываются. Просто прошу, будьте с ними осторожны. Особенно здесь, в имении.
Корсаков замер.
— Что ты знаешь об этом, как ты сказала, Таро Люцифера?
Мария помолчала, глядя ему в глаза.
— А вы, Игорь, ничего о нем не знаете?
— Клянусь, нет.
— Тогда я не в праве ничего вам сказать.
— Но почему?
— Это запрещено.
Она отвернулась.
* * *
Бесов сидел на ступеньках крыльца. На коленях у него был планшет с эскизом ландшафта, раскинувшегося впереди. Скупыми, четкими линиями была намечена будущая чугунная ограда дома.
Корсаков, бросив взгляд на рисунок, усмехнулся:
— Влетит в копеечку. У тебя нет ощущения, что кто-то задался целью разорить твоего заказчика?
Он присел рядом с Бесовым. Иван отложил планшет и проворчал:
— У меня давно ощущение, что участвую в каком-то действе типа обряда.
— Это Мария тебе нашептала?
Бесов покосился на Корсакова.
— Своим умом дошел. Первый раз от меня требуют восстановить дом копейка в копейку. Обычно ограничиваются косметикой «а-ля Зимний дворец». Чтобы, как у графьев, на фиг!
— Не любишь ты заказчиков.
— А за что их любить? Ума у них хватило только на то, чтобы распилить бабки по понятиям. Главного же не поняли. — Он кивнул в сторону поселка. — Мужики — вон они. Со всеми их революционными понятиями. Нищие, злые и пьяные. Рано или поздно пустят «красного петуха», как в семнадцатом, и никакая охрана не поможет.
Корсаков угостил его сигаретой. Закурили, помолчали, глядя на низкое солнце, спрятавшееся в набежавшие белесые облака.
— Как дальше жить, уже решил? — глухо произнес Иван.
— За меня решили. Остается только соответствовать.
Иван покосился на него.
— Крепко на этот раз влип?
— Еще точно не известно, но крепче, чем раньше.
— Не на бабки попал?
— Нет.
— И слава Богу. Самые мутные заморочки из-за денег. Если что, могу подкинуть. Я сейчас богатый, хозяин за этап расплатился.
— Спасибо, Ваня. Припрет, обращусь.
Иван затянулся, долгой струей выпустил дым.
— Я вчера не сказал, брательник мой по весне приезжал. Тебя поминал.
Корсаков не показал виду, что удивлен. Славка-Бес, вечный пес войны, имел право конспирироваться. Но за Иваном такого не замечалось.
Не дождавшись никакой реакции, Бесов продолжил:
— Я в ваши отношения не лезу, Игорек. Но если Славка кого и хвалит, то только за одно. У него, отморозка, все понятия об искусстве — стрельба по-македонски.
Корсаков усмехнулся.
— Я с двух рук стрелять не умею.
— Не мое дело. — Бесов тщательно стряхнул пепел с кончика сигареты. — Глазки у тебя нехорошо блестят, Игорек. Сердцем чую, не усидишь здесь.