Корсаков хотел заочно задать вопрос Льву Рубину, что он имел ввиду под «черной меткой». Но господина Рубина уже сменил волосатый аналитик из бродячого племени фри-лансеров. Очевидно, для бизнес-сообщества он не представлял никакой ценности, и парня прямиком бросили на амбразуру.
Он с бледным лицом смертника начал резать правду-матку:
— На основании установленных фактов следствие склоняется к ритуальному характеру убийства. Но что это за факты? Место преступления — подвал дома. На самом деле винный погреб. Михаил Добровольский был известным коллекционером раритетных спиртных напитков. Обращаю внимание, ни одной бутылки, цена за многие доходит до сотни тысяч долларов, не тронуто. Ни одной! Второй факт — положение тела: труп после длительных пыток был распят на столе. Вместо гвоздей использовались кинжалы-распятия. Третьим был нанесен летальный удар в область сердца. На первый взгляд, способ убийства говорит о сатанинском обряде. Но… Насколько известно, никаких иных следов ритуала: надписей, символов или атрибутов «черной мессы» не обнаружено. Это странно. И еще.
Какие сатанисты могли бесшумно снять вооруженную охрану и отключить систему сигнализации? Откуда они знали распорядок дня и маршруты движения потерпевшего, если его безопасностью занимались лучшие специалисты бывшей «девятки»? Как им удалось скрыться с места преступления? А дом, замечу, находится в центре элитного поселка. И еще вопрос: что это за оргия, если ее участники не оставили практически ни одного отпечатка пальцев, ни одного следа ног, ни одного оттиска протекторов шин на дороге?
До сего дня наши органы имели дело только с одним видом сатанистов: маргиналами с явными психическими отклонениями, потрошащих кошек на кладбищах. И следствие пытается нас убедить, что обкурившиеся пэтэушники с татухами «666» на пальцах и зачитанной «Поваренной книгой Антихриста» в кармане «косухи» способны на такое? Убежден, что следователи не идут по ложному следу, так сказать, искренне заблуждаются, а сознательно уводят внимание бизнес-сообщества от очевидной версии произошедшего.
Правдоруб перевел дух и с пассионарным экстазом сунул голову в петлю.
— Не выйдет! Все, кому адресовался этот, с позволения сказать, мессидж безошибочно считали его. Дело в том, что убийство произошло точно по сценарию, описанному в книжке «Русь Окаянная» некого Норки.
На экране мелькнула обложка с мрачным монахом на фоне золотых кремлевских куполов.
— Эта книжонка может считаться великолепным образчиком средства психологической войны. Кто не знаком с этой кагэбэшной лирикой, поясню, что в книге описана некая «Православная Инквизиция» терроризирующая бизнес-сообщество. Известная еще со времен большевиков операция «господа, сдавайте валюту!» идет под знаменем борьбы с сатанинской властью ростовщиков и казнокрадов. В столь благородном деле хороши любые средства — от офтальмологических операций на глазном нерве, обрекающих жертву Инквизиции на вечную слепоту, до превентивных выборочных убийств коррупционеров.
Уже на двадцатой странице опуса выясняется, что из-под рясы Инквизиции торчат вертухайские сапоги. Да, да, да! «Великая Православная Инквизиция» со всем своим сатанинско-поповским антуражем оказывается лишь зондер-командой некого братства людей с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками. Где господин Норка нашел таких чекистов, ума не приложу. Не обладаю знаниями в столь тонких областях как суггестия, дистантное воздействие на сознание и тактика эффективного допроса. Короче, у Великого Инквизитора оказалась сатанинского бородка Феликса Эдмундовича.
Именно такого сатану, в сутане из спецгардероба оперативного департамента ФСБ и с томиком Григория Климова, предтечу и учителя господина Норки, в кармане и следует искать. Будет ли его искать прокуратура? Не уверен. Его будем искать мы — «Агентство экстремальной журналистики».
«За миллион долларов я бы искал даже бабушку сатаны», — машинально подумал Корсаков.
И после этого мозг включился на полную мощность, просчитывая все возможные варианты. На долгую минуту слух и зрение Корсакова полностью отключились.
В отличие от большинства людей он не «думал мысли», а
* * *
Пистолет был исправен, снаряжен и спрятан под двойным дном кофра.
Опыт подсказывал, что первым делом обыщут. Возможно, слегка побьют. Потом будут разводить на деньги. И надо терпеливо играть жертву. Чем дольше, тем лучше. Это усыпляет бдительность. Никто не ждет смертельного, выверенного удара от запуганной жертвы.
Садясь в машину, Корсаков поморщился от боли: ребро футляра карт уперлось в травмированное ребро.
Глава семнадцатая
До Кутузовского он добрался за двадцать семь минут.
На скамейке у подъезда сидел улыбчивый блондин в темных очках. Еще один «близнец». По всем признаками единоутробный братец того блондина, что со стрелой в затылке остался лежать в подворотне.
Корсаков на ходу бегло осмотрел двор. Машин было довольно много, все пафосных марок, и на каких именно тачках приехала бригада, поджидающая его в квартире, сказать было трудно.
Блондин не изменил своей позы манекена из дорого бутика. Улыбка казалась прилепленной к его пластмассово-бледному лицу.
Корсаков, глядя в свое отражение на черных стеклах очков блондина, небрежно бросил:
— Слышь, шестерка, свистни своим, что я иду.
Не снимая улыбки с лица, блондин кивнул.
«Лом тебе в затылок», — пожелал ему Корсаков.
В подъезде стояла гробовая, настороженная тишина. Такая, неживая и стылая, заполняет только отселенные дома. Растровый, как сквозь дымку прошедший, свет сглаживал контуры предметов. Все вокруг казалось размытым и нечетким.
Корсаков знал за собой такую особенность, так глаза реагировали на стресс.
Он ждал лифта, плотно зажмурившись. Еще одной особенностью была сверхконтрастность и сверхчеткость зрения, когда муть ожидания отхлынывала, и сжатая внутри пружина была готова сорваться в смертоносном броске. Тогда глаза резало, как при ярком свете солнечного зимнего дня.
Он вышел на седьмом этаже.
Два блондинистых «близнеца» отлепились от подоконника и дружно шагнули к нему. Оба улыбались плакатными улыбками. Их самоуверенность была пропорциональна габаритам. Полутяжелый вес по классификации Международной ассоциации боев без правил.
Корсаков распахнул плащ.
Один «близнец» молча снял с его плеча ремень кофра. Второй бегло обшарил Корсакова от плеч до ботинок.
— Доволен? — спросил Корсаков у того, кто держал в руке его кофр.
Кивнули оба.
Корсаков подошел к двери сто двадцать первой квартиры, потянулся к звонку.
Нажать не успел. Дверь распахнулась.
На пороге стоял еще один улыбающийся блондин.
* * *
Кто в «бригаде» старший, Корсаков понял сразу.
Мужчина, на вид лет сорока пяти, неброско, но дорого одетый, сидел в кресле в непринужденной позе, закинув ногу на ногу. Он единственным казался живым и естественным. Три блондина, наштампованные на одной фабрике манекенов, на людей походили только внешне. Один стоял за креслом, два других истуканами замерли в противоположных углах комнаты.
Лицо мужчины, гладко выбритое, с ухоженной кожей, покрывал южный загар. В гладко зачесанных назад волосах серебрились ниточки седины. Корсакову его лицо напомнило бюст Гая Юлия Цезаря из Берлинского музея: отлитые в черном камне воля и упорство. Такие о битвах докладывают кратко: «Пришел, увидел, победил». И не поза это, а суть.
Мужчина скользнул взглядом от ботинок до груди Корсакова и сконцентрировал на лице. Смотрел, не мигая.
Глаза его Корсакову не понравились. Такие, всасывающие, бывают у умных следователей, которые подводят под «вышку», ни разу не повысив голос на подследственного.
«Интеллигентный кишкомот», — определил Корсаков.
Мужчина загнул манжет и бросил взгляд на часы. Уголки губ дрогнули, обозначив улыбку. Так и не растянувшись в нее, губы вновь сложились в плотную, волевую складку.
— Для лица творческой профессии вы похвально точны, — произнес он.
— Я хочу увидеть жену и сына.
Корсаков не заметил, чтобы мужчина подал какой-нибудь знак, но после секундной паузы один из блондинов, стоявший в позе футболиста, в ожидании штрафного удара, разлепил кисти и в три шага пересек комнату, толкнул дверь в смежную комнату. Раньше она была спальней Игоря. Потом в ней долго болела и медленно угасла его мать. После ремонта квартиры комната по наследству перешла к сыну Игоря, а трехкомнатная квартира после развода бывшей жене — Анастасии.
Анастасия, словно ждала, когда отроют дверь, моментально вылетела из комнаты. Она была, конечна издергана и заведена до предела, но никаких явных следов насилия не было.
Увидев Корсакова, захлебнулась от возмущения.
«Началось», — с тоской подумал Корсаков.
Он порадовался, что хотя бы выглядит пристойно. Ночью Анна, оказалось, по собственной инициативе сунула одежду Корсакова в машинку-автомат, и утром он обнаружил одежду выглаженной и пахнущую чистотой на вешалке в ванной. Даже плащ умная девочка протерла каким-то импортным средством, от чего кожа теперь выглядела практически новой, а потертости и заплатки смотрелись стильными декоративными аксессуарчиками в стиле Гая Риччи.
— Ты… Ты — сволочь, Корсаков! — выдохнула Анастасия.
— Это ни для кого не новость.
Анастасия сжала кулаки и на секунду зажмурилась.
— Ну что ты скалишься? Что ты скалишься, уродина?! — Голос Анастасии взлетел на третью октаву. — Во что ты опять вляпался?! Ну почему, почему… За что мне такое?!
Она шагнула к Корсакову. Он на всякий случай снял с головы «стетсон». Не хотелось, чтобы от пощечины шляпа спикировала в угол.
— Стася, мы же договорились, я всегда и во всем виноват, — примирительным тоном произнес Корсаков.
— Да тебя убить мало!!
«Почему? В самый раз хватит», — успел подумать Корсаков перед тем, как получил первый удар кулачком в грудь.
Анастасия, захлебываясь от беззвучных рыданий, барабанила ему в грудь. Корсаков натужно улыбался, хотя несколько раз она попала по травмированным ребрам. В глазах потемнело, но он не подал вида.
Братья-близнецы остались совершенно безучастны, мужчина следил за происходящим, словно находился в кресле партера. С чуть отстраненным интересом.
— Ну все, хватит.
Корсаков обнял Анастасию. Она забилась в его руках, потом обмякла.
Сердце у Корсакова забилось, как подранок в траве. Анастасия за годы после развода ни сколько не изменилась внешне, так и осталась по-девчоночьи стройной. Стоило прижаться телу к телу, как искусно выстроенные крепости из льда с треском рухнули, не устояв перед теплом и трепетом сердец.
— Все у тебя будет хорошо, — прошептал Корсаков в прижатое к его губам ушко. — Ты почтовый ящик проверяла?
Анастасия оторвалась от его груди, сморщившись, как ребенок перед ревом, посмотрела ему в глаза.
— Больной, да?
— Проверь, когда мы уедем.
«Дай бог, что чек на месте. Добровольский, земля ему пухом, опротестовать его не сможет. А таких денег хватит, чтобы искупить мои грехи за три жизни».
В распахнутой двери появился сынишка.
— Па, привет!
Светлорусые, в мать, волосы, были пострижены в модную скобку. Трогательно тонкая шея и по-взрослому пристальный взгляд. Корсаков надеялся, что мальчика, внешностью пошедший в мать, унаследует его глаза. Способные видеть формы и суть вещей.
Анастасия попыталась вырваться, но Корсаков не выпустил ее из объятий.
— Лешка, как дела?
— Нормально. Ты не волнуйся, они нам ничего не сделали.
— Очень хорошо.
— Умный у вас мальчик, — подал голос мужчина. — Пока играл в «Квэйк», попытался послать «мыло» на сайты ФБР и ФСБ. Вовремя поймали. А то тут такое бы сейчас было…
— А вы разве не из ФСБ? — спросил Корсаков.
— Да это чисто «Матрица»! — встрял Лешка. — Прикинь, па, они за сутки в туалет ни разу не сходили.
Мужчина хмыкнул. Корсаков улыбнулся.
— Весь в меня.
— Не дай бог, — прошептала ему в грудь Анастасия.
Мужчина кашлянул в кулак.
— Анастасия Викторовна, пожалуйста, оставьте нас.
Корсаков уронил руки.
— Иди, Стася.
— Во что ты вляпался, Игорь? Как в прошлый раз?
Корсаков покачал головой.
— Тебе нечего бояться. Я вас вытащу. Как тогда… Не забудь про почту.
Он осторожно отстранил от себя Анастасию.
Посмотрел на ее полураскрытые, искусанные губы, и подумал, что, стоит припасть к ним в поцелуе хоть на мгновенье, как все вернется на круги своя. А это не нужно ни ей, ни ему.