— Кажется, я сейчас потеряю сознание, — прошептала Розалия.
— Сейчас не время, — предупредил ее Фрамиджян. — Не забывай, что у нас тут бомба.
— Именно поэтому я его и потеряю!
— Постарайся хоть немного продержаться. Машина отъехала назад. В комнату ворвались двое мужчин. На одном из них была белая рубаха гуайабера, а на другом — фиолетовая футболка с золотыми полосами. В руках они сжимали пистолеты.
— Стойте! — закричал Фрамиджян. — Тут бомба! Оба мужчины вбежали с такой скоростью, что, казалось, вот-вот врежутся в диван. Но в последнее мгновение им все-таки удалось затормозить.
— Где бомба? — спросил Альварес.
— Здесь, на диване, — ответил Фрамиджян.
— И что мне надо с ней сделать?
— Ничего не делай! Пусть твой напарник придержит ее, чтобы не шевелилась, а ты поможешь мне и Розалии встать с дивана.
Пока Манитас держал бомбу, Альварес помог Фрамиджяну и Розалии подняться. Он вывел их из дому на безопасное расстояние, а потом позвал Гуччарди.
— Что мне делать с этой штукой? — раздался из дома голос Гуччарди.
— Просто положи ее на пол, dolce — понятно? — и поскорее выходи.
— Сейчас, босс. Эта штука совсем не похожа на бомбу. Я таких еще никогда не видел. Сейчас я положу ее на пол и… Ой!
От мощного взрыва обвалился фасад дома. Несколько секунд все ошарашенно смотрели на дымящиеся обломки.
— Ну что ж, — наконец заговорил Фрамиджян. — Вот вам и ответ на вопрос была ли это настоящая бомба. Пошли, Альварес, нам нельзя терять время.
Альварес все еще не мог прийти в себя после взрыва. Его очень огорчила смерть Гуччарди, из которого получился бы первоклассный преступник, если бы не его фатальная неуклюжесть.
— Сейчас я сниму с вас наручники, — сказал он Фрамиджяну.
— Этим можно заняться и попозже, — ответил тот. — У тебя есть машина? Тогда поехали.
— Куда?
— Я хочу разыскать этих ублюдков, — сказал Фрамиджян. — Они еще меня узнают с плохой стороны. Я их с землей сравняю!
— Ицхак — воскликнула Розалия. — Если ты сейчас меня бросишь, между нами все кончено.
— Отвези нас в «Фонтенбло», — сказал Фрамиджян. — Надо же нам где-то жить, пока не отремонтируют дом.
Глава 45
Блэквелл встретился с Поляком в номере отеля «Немо». Поляк выглядел деловым и невозмутимым. Блэквелл же был на взводе и жутко нервничал.
— Так, «ролекс» с тобой? Отлично. А зажигалка «зиппо» со шрапнелью? Хорошо. Вот возьми еще и это.
Он открыл изящный кейс из тонкой флорентийской кожи, который приготовили на тот случай, если Гусман заплатит остаток наличными. Поляк показал Блэквеллу потайную кнопку на ручке. Блэквелл нажал на нее, и верхняя часть кейса сдвинулась в сторону. Под ней в пластиковой форме лежал небольшой плоский автоматический пистолет «Спектр SMG», со скорострельностью девятьсот выстрелов в минуту, только что с итальянской фабрики «Сайге С.П.А». В четырех обоймах вмещалось пятьдесят патронов.
— Точность стрельбы невелика, — заметил Поляк, — но в толпе эта штука просто незаменима. Ее нельзя обнаружить даже при помощи рентгеновских лучей. Кроме ствола, весь пистолет выполнен из пластмассы. Использует 9-миллиметровые патроны от парабеллума. Синусоидальные нарезки предохраняют внутреннюю поверхность ствола от изнашивания. Впрочем, нам сейчас не об этом надо беспокоиться. Берешь его в руку вот так. Первый патрон уже в патроннике, боек взведен. Нажимаешь на эту защелку и можешь стрелять. Никакой перезарядки не требуется. Просто нажимаешь на спусковой крючок, вот и все. Эту штуку даже не надо смазывать. Все детали изготовлены из самосмазывающихся материалов.
Блэквелл взвесил пистолет в руке. Приятно держать такое совершенное оружие. Он положил пистолет обратно в футляр и задвинул верхнюю часть кейса.
— Ладно, — сказал он совершенно спокойным голосом.
Поляк удивился. Только что Блэквелл нервничал, а теперь казался совершенно апатичным.
— Что-нибудь не так? — спросил Поляк.
— Все нормально. Просто… Ну, довольно трудно выхватить пистолет и убить человека, даже если он этого заслуживает,
— Знаю, — ответил Поляк. — Так называемая ковбойская этика. Пусть у противника будет шанс. Пусть он первым выхватит оружие. А уж тогда можно его и убить. Все это чепуха. Забудь об этом как можно скорее.
— Постараюсь, — ответил Блэквелл.
— Вспомни, ты же готовился стать наемником. А наемники никому не дают шанса на победу. Наемник подписывает контракт, по которому обязуется убивать, и убивает людей без всяких сомнений. То же самое и в Охоте.
— Я не подведу, — пообещал Блэквелл. — Ты тоже там будешь?
— Я все время буду поблизости. Если у тебя начнутся неприятности, я тебя прикрою. Чуть что, и я уже рядом. Стоит тебе попасть в беду, и я тебя оттуда вытащу. Поэтому не беспокойся.
— Поляк, меня, кажется, сейчас стошнит.
— Тогда иди проблюйся, и все пройдет. Блэквелл поспешил в ванную. Через несколько минут он вышел.
— Ну, как теперь себя чувствуешь? — спросил Поляк.
— Теперь все в порядке. Но мне кажется, что моя первая Охота окажется для меня и последней.
— Первая Охота всегда самая трудная, — сказал Поляк. — Время. Нам пора.
— Будь осторожен, — ни с того ни с сего сказал Блэквелл, вышел из гостиницы, сел в машину и уехал.
Поляк наблюдал за ним в окно. У классных Охотников всегда такой темперамент. Но актеры из них никудышные. Главное, чтобы Блэквелл выполнил свою работу. Тогда все пойдет как по маслу. Поляку нравился Блэквелл. Жаль только, что ему нельзя рассказать все. Эта Багамская корпорация затеяла чертовски хитроумную игру.
Глава 46
— Если этот педик еще раз ко мне прикоснется, — сказал Коэлли, — я ему рожу разобью.
— Он не педик, — сказал Блэйк. — Многие латины носят такие рубахи с кружевами.
— И за задницу щиплют?
— Он просто хотел, чтобы ты чувствовал себя как дома. Не бери в голову.
Блэйк и Коэлли прибыли на вечеринку на тойоте модели прошлого года. Она казалась развалюхой рядом с мазератти и феррари, не говоря уже о кадиллаках и бьюиках. Двое парней в униформах занимались только тем, что парковали машины. Гости прибывали непрерывно. Многие мужчины были в кружевных рубашках, а женщины казались орхидеями на каблуках.
Тито проверял гостей по списку, когда увидел Блэйка.
— Ваших фамилий тут нет, но, думаю, против вашего присутствия никто возражать не станет.
— Пусть только попробуют, — сказал Коэлли, обращаясь к Тито.
Они посмотрели друг на друга тяжелым взглядом. Им обоим было важно сохранить репутацию «крутых» парней. Блэйк жестом отказался от услуг парковщика и сам поставил машину на стоянку.
— А у них здесь совсем неплохо, — заметил Коэлли. Агенты вошли в комнату и принялись с интересом глазеть по сторонам. В дальнем конце зала играл бразильский ансамбль — гитара, саксофон и три вида барабанов разных размеров. Разряженные музыканты напоминали бабочек-махаонов в брачный период, а солистка — черноволосая красавица с умопомрачительными грудями — пела таким томным и хрипловатым голосом, что у Коэлли кое-что зашевелилось в штанах. Стиснув зубы, он отвернулся.
— Ага, — произнес Блэйк, — а вот и хозяин вечеринки.
Гусман приблизился к агентам и пожал им руки.
— Рад видеть вас у себя, мистер Блэйк.
— Мне здесь нравится, — сказал Блэйк. — Все нормально?
— О да. Разумеется. Вы тут всех знаете?
— Кто вон та смазливая дамочка в черном бархатном платье?
— Мерседес Бранниган. Она работает на Багамскую корпорацию.
— И сейчас тоже? — полюбопытствовал Блэйк.
— А тот ссутулившийся парень с озабоченным лицом, — продолжал Гусман, это Блэквелл, партнер одного нашего общего знакомого, мистера Фрамиджяна.
Блэйк кивнул с глубокомысленным видом.
— Я хотел бы поговорить с тобой наедине. Ты не против, Ал? — И, повернувшись к Коэлли, приказал: — Жди меня здесь.
Проводив глазами Блэйка и Гусмана, Коэлли взял у проходившего мимо официанта запотевший бокал с ромом. Через пару минут к нему подошел Хуанито.
— Добрый вечер, — поздоровался он. Коэлли кивнул в ответ.
— Кто тут Блэквелл? — спросил он.
— Вон тот тип у противоположной стены. Коэлли окинул Блэквелла изучающим взглядом. Ничего особенного. Справиться с таким — раз плюнуть.
Блэквелл был вынужден признать, что вечеринка удалась на славу. Едва он переступил порог, как ему тут же сунули в руку две сигареты с марихуаной. Потом откуда ни возьмись перед ним появилась девушка. Симпатичная, улыбающаяся, с упругими грудами, которые едва не выскакивали из глубокого выреза красного бархатного платья.
— Ты как раз вовремя, — сообщила она.
— Вовремя для чего? — удивился Блэквелл.
— Для этого, — ответила она и сунула ему в рот оранжевую капсулу.
Блэквелл попытался вытащить ее из-за щеки пальцем, но капсула лопнула. Он почувствовал на языке горьковатый привкус.
— Что это такое? — спросил он, но девушка уже ушла запихивать капсулы в рот другим гостям.
Не один Коэлли оказался облапанным. Хотя Мерседес в дни своей юности не пропускала ни одной вечеринки, такого веселья она еще никогда не видела. Она переходила из комнаты в комнату, постоянно держа Блэквелла в поле зрения. Потные руки шарили по ее телу, когда она проходила мимо бесчисленных гостей. Мерседес чувствовала, как в ней постепенно закипает злость. В самом начале она приняла немного кокаина и не обращала на приставания никакого внимания, но потом действие наркотика прошло, что, разумеется, сказалось на ее настроении.
Пузатый мужчина с черными кучерявыми волосами крепко схватил ее за левую грудь и что-то пробормотал на каком-то непонятном языке, очевидно, гуарани, судя по фрикативному «т». Повернувшись к мужчине, Мерседес схватила его за яйца. Тот расплылся в улыбке, но, когда чувство боли все-таки пробилось в мозг, затуманенный дикой смесью кокаина, амфетаминов и ЛСД, у него закатились глаза, и он рухнул на пол.
Наркотиков на вечеринке было видимо-невидимо. Что за радость считаться богачом и преступником, если ты не можешь как следует угостить своих гостей отборными наркотиками? Взять, к примеру, марихуану. Каких сортов тут только не было, включая два вида «орегонских бутончиков», один из которых для пущего эффекта вдобавок пропитали химикатами.
Вдоль стены стояли пластиковые мешки для мусора, доверху набитые самыми популярными сортами травки: красная панамская, золотая акапульская, зеленая мичоасканская, рыжая ньюджерсийская. ЛСД был представлен в двух видах — в порошке и разведенный в алкоголе. К некоторым вещам Гусман относился очень консервативно, даже с некоторой долей тоски по прошлому.
От капсулы, которую девушка в красном бархатном платье сунула Блэквеллу в рот, ему внезапно сделалось очень хорошо. Он вдруг поймал себя на том, что может одновременно следить за ходом доносящихся со всех сторон разговоров, которые показались ему преисполненными глубочайшего смысла.
— …Сказал Маноло, что бык зайдет слева, но нет, он даже слушать не стал. Смотри, говорит он, и все на Пласа Мехико повскакивали с мест, крича во всю глотку, и тут…
— …Разогнался до ста пяти миль в час, и катер просто заскользил над волнами, как летающая тарелка, а легавые на своих лодках остались далеко позади. У них-то скорость не больше сорока пяти миль, и я уже стал приближаться к Уотервею, когда вдруг вижу, что впереди они заблокировали путь бочками. Тогда я…
— …И тогда он мне говорит: «Что, крошка, попробуем сделать это по-кубински?» — а я говорю:
«Что значит по-кубински?» — а он говорит: «Пойдем со мной, крошка» — и тащит меня в комнату, где стоит чан с бобами и один парень с мачете лущит стручки. Ты понимаешь, что мне вдруг все это разонравилось, но он…
— …Вылетает бык, этакая тонна мяса, копыта, как штамповочные машины, рога — как кинжалы, а Маноло лежит себе на спине и улыбается, а мулету держит пальцами ног, а толпа просто беснуется, потому что бык…
— …Резко бросаю катер в сторону, окатив их водой с ног до головы, лечу к мосту, а наперерез мне мчатся еще несколько полицейских. Мало того — они еще и с берега открыли стрельбу, а движок у меня уже раскалился докрасна…
— …Слава Богу, бобы оказались едва теплыми, и он залез со мной в этот чан. Там бобов было ему по волосатую задницу, а дружки его стали растирать нас маслом. Я себе говорю, на что только не пойдешь ради пяти сотен…
-..Мчится, как локомотив по смазанным жиром рельсам, крик стоит, как в судный день, люди падают от сердечных приступов, а Маноло стоит на голове, зажав мулету в зубах…
-..Ладно, говорю я себе, хотите по-плохому — будет вам по-плохому, И направил катер прямо на корабль береговой охраны, а сам прыгнул в воду. К счастью, на мне был противоперегрузочный летный костюм, потому что удар о воду на скорости больше ста миль в час — удовольствие не из приятных…
— … Тут одним махом он вскакивает, подпрыгивает в воздух, бык проносится под ним, и в этот момент Маноло, черт побери этого сукиного сына, вонзает быку шпагу прямо в то место на затылке размером с четвертак. Лезвие прошло как раскаленный нож сквозь масло, на трибунах творится нечто невообразимое, и в этот самый момент генерал Обрегон решил начать революцию…
— …Приходи еще, говорит он и засовывает в вырез блузки еще пару сотен, мы попробуем это по-монгольски в котле с горячей водой…
— Ну как, мистер Блэквелл, вам нравится здесь?
— Все отлично, — ответил Блэквелл. пытаясь перекричать пуэрто-риканский оркестр, который сменил бразильцев.
— Развлекайтесь, — сказал Гусман, похлопал Блэквелла по плечу и скрылся в толпе.
Тут Блэквелл внезапно осознал, что вряд ли ему представится лучший случай прикончить свою Жертву. Он пошел за Гусманом через кухню, где суетились слуги, разнося подносы с жареной на вертеле свининой, дымящейся юккой: выставляя бутылки с качосой, которую доставил Гусману его собственный бутлегер из Баии, размешивая в здоровенных котлах рис и фасоль, поджаривая маис, одним словом; делая все то, что положено делать слугам.
Блэквелл чувствовал себя не очень уверенно. Он никак не мог сообразить, зачем ему понадобилось принимать столько наркотиков. Во время тренировок в лагере «Охоты», ему постоянно вдалбливали, что в ответственный момент он должен полностью контролировать свои чувства. Но человеческим существам всегда хочется чего-то большего, хочется ощутить себя этакими полубогами — а что лучше вселяющего уверенность кокаина, расширяющего границы сознания ЛСД и умиротворяющего эффекта марихуаны?
Но Блэквелл должен был отказаться от всего этого. По крайней мере сделать такую попытку. Насколько Блэквелл сейчас мог припомнить, он нюхал кокаин всего лишь раза три-четыре, чтобы не выглядеть белой вороной. Так, еще капсула, а потом он выкурил косячок марихуаны размером с сигару «Монте-Кристо Император», затем проглотил пригоршню амфетаминов. Ага, еще он пробовал гашиш, черный из Афганистана и золотистый из Кашмира. Порядочно загрузился, но ничего страшного. Все будет в порядке.
Блэквелл шел по залу, вернее, летел, потому что у него появилось ощущение, что он парит над толпой, двигаясь лишь усилием мысли. В голове у него звучали два разных оркестра — тот, который играл на сцене, и тот, что орал из стереосистемы.
Лучше места для убийства и не придумаешь. Большая толпа, телохранители не успевают за всем углядеть, все либо пьяные, либо накурившиеся, грохочущая музыка заглушит выстрелы из его двухзарядного «ролекса», который был не только смертельным оружием, но мог еще показывать время даже под водой на глубине в двести футов.
Итак, Блэквелл передвигался из комнаты в комнату, а вернее, плыл по воздуху за Гусманом. Внезапно он почувствовал, что у него удлиняется шея и он стал видеть далеко вперед. Затем шея снова приняла нормальный размер, и тут Блэквелл обнаружил, что потерял Гусмана из виду. Наверное, тот ушел вперед. Перед Блэквеллом тянулась нескончаемая анфилада комнат, как в книге «Последний год в Мариенбаде». Он прошел мимо расположенного прямо в доме плавательного бассейна и оказался перед двойной дверью, из-за которой доносился мужской голос. Блэквелл снял «ролекс» с предохранителя и вошел в комнату.