Тютрюмов в двадцатом году, видать, чувствовал: вот?вот закончатся боевые действия, чекисты вновь возьмутся за него, припомнят его связь с перебежчиком Яковлевым, чего доброго, заглянут и в полицейские архивы. Потому, наверно, и не спешил сдать Советской власти добытые в боях драгоценности, припрятывал, чтобы в удобный момент удрать на безбедную, спокойную жизнь за границу.
Ему, безусловно, с лихвой хватило бы на долгие годы содержимого шкатулки купца Шагалова. Однако он не был ювелиром, откуда бы ему знать, что шкатулка весомее нескольких десятков пудов колчаковского золота.
– Егор Калистратович, вы говорили, что все?таки заглядывали в шкатулку.
– Ну заглядывал. Камушки да монеты…
– И Тютрюмов тут же подъехал, забрал шкатулку?
– Ну. Забрал и помалкивать велел о ней: военная тайна. Я же говорил тебе.
– Все?таки успели заметить, много было камушков в шкатулке?
– Много.
– Крупные?
– Которых много – не шибко. А вот какой на кольце, тот очень большой камень был.
– Больше? Меньше? – Зимин вынул из кармана, показал продолговатую подвяленную шиповниковую ягоду, подобранную в доме Бражникова.
– Такой. Только не красный камень.
– Белый?
– Не. Как вода. Прозрачный…
Зимин перехватил веселый взгляд Нетесова. Сергею было чуднo слушать этот разговор о временах и событиях, для него, за давностью, почти нереальных.
– Очень дорогие камушки были, Егор Калистратович, – продолжал Зимин. – Если б вы тогда кому?нибудь рассказали «военную тайну», Тютрюмову неизбежно был бы трибунал и расстрел. Потому что шкатулку он присвоил.
– А ты откуда знаешь? – Мусатов посмотрел с подозрительностью.
– Знаю. И говорю к тому, что Тютрюмов обязательно вскоре после того, как забрал у вас шкатулку, должен был попытаться избавиться от вас. Мог, например, попытаться застрелить под шумок в бою. Отправить на задание, откуда заведомо живым не вернуться.
– Не было, – отвечал Мусатов.
– Было. Должно было быть, – настаивал Зимин. – Не помните день, когда он вручил часы перед строем?
– Уж на исходе зимы. В феврале – марте, – подумав, ответил пихтовский ветеран.
– Так вот, с февраля – марта и по август, уверен: Тютрюмов пытался всячески от вас избавиться, – гнул свое Зимин.
– Тут ты ошибаешься, парень.
– А вы все?таки попытайтесь вспомнить.
– Что вспомнить. – Ветеран, поднявшись, прошаркал к шифоньеру. – Всё вспомнено.
Зимин приготовился увидеть знакомую потертую кожаную папку с газетными вырезками.
Вопреки ожиданиям, старик вынул незнакомую Зимину толстую книгу. По тому, как держал в руках, как сохранилось выпущенное тридцать лет назад юбилейное издание, на красочной суперобложке которого стояло «1917–1967 гг. Революционеры родного края», можно было понять, насколько бережно и с каким благоговением относился к книге Мусатов, как редко извлекал из недр шифоньера. Если что?то святое для него существовало в этом мире, безошибочно можно было сказать – эта книга.
– Вот тут читай. – Пихтовский почетный гражданин раскрыл книгу на странице, где была закладка в виде почтовой открытки с изображением в невских волнах крейсера «Аврора», просекающего ночную тьму лучом прожектора, цепляющего кончик Адмиралтейской иглы. – Тут все правда, слово в слово, как было со мной в гражданскую войну, написано.
– И про полковника Зайцева?.. – машинально, тут же прикусив язык, спросил Зимин.
– Ты читай, – не обиделся хозяин квартиры…
Мусатов
«В Пихтовое, едва успели схлынуть рассветные мартовские фиолетовые сумерки, прискакал гонец. Мальчишка лет двенадцати, завернув взмыленного коня к бывшему купеческому особняку на бывшей Большой Московской, где находились командир и бойцы части особого назначения, легко соскользнул с седла, кинул повод на столбик посреди двора и бегом устремился по натоптанному сапогами чоновцев и конскими копытами снегу к крыльцу.
Увидев мальчишку из окна, начальник ЧОНа понял: что?то стряслось, – и, загасив самокрутку в пепельнице, поспешил навстречу.
– Командира мне, – столкнувшись с начальником отряда в коридоре, запаленным голосом потребовал мальчишка, утирая шапкой талый снег и пот с лица.
– Он перед тобой, – сказал командир части.
– Ермолая убили, дядя командир, в Нижней Шубиной. Шестеро их. Все в белогвардейской форме, офицеры двое. Антип мне велел ехать к вам, передать, чтобы срочно приезжали.
– Погоди, – остановил мальчишку командир. – Кто такие Ермолай, Антип? Сам кто будешь?
Из дальнейшего рассказа выяснилось: убитый Ермолай – комбедовец, Антип – его брат, прячется сейчас в кедраче около деревни, а мальчишка – Пронька или, если по?взрослому, Прохор – живет с Ермолаем по соседству. Белые вооружены винтовками, револьверами, гранаты есть. Никто из них не ранен, но выглядят сильно утомленными, не похоже, что быстро уйдут из деревни, расположились на отдых в доме у местного мельника. Белые не видели, как ускакал мальчишка.
Командир, взглянув на карту, расспросив гонца как следует, прикинул, что в Нижней Шубиной, скорее всего, горстка разбитого колчаковского отряда, просочившаяся из соседнего уезда. И направляются белые в губернский город, где легко затеряться. Впрочем, важно было их истребить, по возможности взять в плен, а не гадать об их планах.
Кого послать? У командира не было раздумий. Он велел кликнуть Егора Мусатова.
Худой голубоглазый парень явился тут же. Он был из местных и самым молодым в отряде бойцом, и товарищи потому чаще называли его не Егором, а Егоркой. С его слов, ему исполнилось семнадцать. На самом же деле – на два года меньше. Когда раскрылось, хотели отчислить из отряда. По малолетству. „Выручил“ Мусатова бой с бандитами в Остоцкой тайге, на Орефьевой заимке. Бандиты были разбиты в пух и прах, среди трофеев, кроме оружия, оказалось несколько пудов награбленного золота и серебра. Егор Мусатов отличился особо: сначала уничтожил гранатой засевшую в доме верхушку банды, а затем, преследуя в одиночку главаря, застрелил и его. Командир после боя отметил перед строем смекалку и храбрость полноправного бойца?чоновца Егора Мусатова, наградил именными часами и оставил при себе для выполнения личных поручений.
– Бери десять человек и гони в Нижнюю Шубину, – приказал командир.
Двойное численное превосходство плюс внезапность не вызывали ни у Мусатова, ни у его начальника сомнений в легкой победе над противником.
Выступили немедленно. До Нижней Шубиной три часа быстрой верховой езды. Так были уверены в успехе операции, в легкости ее проведения, что даже не выслали вперед разведки.
И быть бы непоправимой беде, когда б верстах в трех?четырех от Нижней Шубиной отряду случайно не встретился житель заимки охотник Богданов. От него узнали: не шестеро беляков в деревне, а много больше – за семьдесят. Белый отряд ротмистра Воропаева расположился в деревне. Не столько сами устали, как лошади у них измотаны. Из?за необходимости дать отдых лошадям перед очередным выступлением и задержка.
Несколько человек колчаковцев сидят в окружающем деревню кедровнике в дозоре, на случай если со стороны Пихтового появятся красные. Пулемет у находящихся в кедровнике воропаевцев.
Возвращаться в Пихтовое за подмогой? Недобитые колчаковцы могут тем временем сняться с места, ищи?свищи их потом.
Егорка после недолгих размышлений на свой страх и риск принял решение идти к деревне. Что?что, а с засевшими в кедровнике белыми он справится, пулемет у них заберет. Заодно и потреплет, сколько получится, белогвардейский отряд.
Расчет его был прост. У ротмистра в подчинении солдаты хоть и обученные, но пришлые, не таежники. А в его подчинении трое из одиннадцати – пихтовцы, бывалые охотники. Сам Егорка первую школу в тайне прошел, с отцом по глухим урманам месяцами пропадал, ночевал в балаганах и на снегу на хвойном лапнике у костров, где ночь застанет; половину из короткой жизни своей птицу?зверя выслеживал, уж и с медведем в поединок вступал, из бердана за сотню шагов белке в глаз попадал.
Умение, как дома, управляться в тайге и решил противопоставить Егорка обученному, численно превосходящему врагу.
Велев чоновцам из уральцев медленно ехать прямиком по дороге к кедровнику, сам с тремя бойцами, местными уроженцами, на рысях пошел к деревне вкруговую.
На опушке спешились, неслышно, по?лисьи заскользили с оружием в руках от ствола к стволу туда, где дорога, ведущая в Нижнюю Шубину, прорезает кедровник.
Все точно сказал охотник?заимочник Богданов насчет заслона.
По запаху махры, витавшему в морозном воздухе, по следам сапог?валенок в снегу и по снегу, упавшему с хвойных лап, засекли прежде всего пулемет и обслугу из двух человек при нем.
Не теряя друг друга из виду, таежники?чоновцы продолжали глазами выискивать в кедровнике солдат из дозора противника. Третий… Четвертый… Четвертый забрался на кедр, удобно расположился на крупных крепких сучьях. Внимание белогвардейцев было обращено на дорогу, где, очевидно, вдали уже показались в виду бойцы разделенного на две части чоновского отряда.
Белых в лесу всего четверо? Возможно, больше. Медлить нельзя, чего доброго, себя обнаружат. Если еще кто?то есть, выявится при начале стрельбы.
Мусатов подал знак – и после метких выстрелов пулеметный расчет был уничтожен. Следом, мгновениями позже, не успев даже понять, в чем дело, повалились, сраженные пулями чоновцев, другие двое. У того, который сидел на кедре, шинель полой зацепилась за сук, и он повис, распластавшись телом по стволу, вверх ногами, головой вниз с открытыми остекленелыми глазами, мертвыми пальцами сжимая метящий невесть куда в пространство карабин.
Смотреть на нелепо распластанное по кедровому стволу тело было недосуг. Глядели по сторонам, вслушивались: может, объявятся еще участники сторожевого заслона?
Еще один заерзал на кедре и тут же, пораженный пулей, плюхнулся в рыхловатый снег.
Пятеро. Все? Нет. Последний остававшийся в живых белый счел за благо не вступать в бой, побежал к деревне. Точные выстрелы уложили в снег и его.
Стрельба, с тех пор как засекли белых, длилась совсем?совсем недолго. Однако достаточно для того, чтобы, заслышав ее, в деревне обеспокоились. У околицы появилось несколько всадников. Замерли на взгорке, вглядываясь в кедровый лес, поскакали вниз, в ложбинку, где протекала речушка Шубинка. Лишь когда подкованные копыта отстучали по ее льду и белые приблизились шагов до полутораста, Мусатов, доселе сдерживавший своих подчиненных, приказал открыть огонь. Один всадник упал, под другим лошадь была убита. Оставшийся без лошади попытался встать из сугроба, однако сразу несколько пуль свалили его. Белые повернули обратно, ускакали в деревню.
Деревня, где расположился противник, долго никак не реагировала. Мусатов знал: главные события впереди. И не ошибся. Опять взгорок ожил. На нем возникло сразу десятка три белогвардейских всадников. Однако теперь и чоновцы были в полном составе (подъехали, расположились уральцы), и трофейный пулемет недобрым зрачком глядел в сторону Нижней Шубиной.
Колчаковцы пока смутно понимали, что случилось в кедровнике, не имели представления, какая скрытая сила им противостоит, поэтому не торопились предпринимать какие?то действия.
В бинокль, взятый у одного из убитых солдат, Мусатов разглядывал противника. Заприметил, выделил сразу среди остальных, всадника в светлой бараньей папахе, в белом романовском полушубке, перехваченном ремнями. Очевидно, это и был ротмистр Воропаев.
Колчаковцы после долгого топтания на взгорке наконец пришли в движение, поскакали через ложбинку к речке Шубинке, к кедровнику.
Тот, кого Мусатов считал белым командиром, остался на месте. Мусатов попросил попробовать достать его выстрелом самого меткого стрелка?чоновца Никодима. Мудрено с расстояния почти в версту, однако Никодим кивнул, прицелился, выстрелил. В бинокль Мусатов увидел, как сильно, из стороны в сторону, точно приводимый в движение небрежной рукой маятник, качнулся, но удержался в седле человек в папахе и полушубке. Непонятным осталось, то ли он сам сделал такое движение, то ли ужаленный пулей. Второй раз выстрелить по нему возможности не представилось: он развернул коня и исчез из поля зрения.
Устремившиеся к кедровнику белые между тем приближались. Подпускать так же близко, как подпустили в предыдущий раз с четверть часа назад малую группу вражеских всадников, было опасно. Достигнут кедровника и сомнут чоновцев, порубят шашками. Мусатов сам с расстояния метров в триста повел огонь из пулемета. Остальные бойцы последовали его примеру, передернув затворы винтовок.
Встретив фронтальный огонь, сразу потеряв ранеными и убитыми человек семь?восемь, белые отпрянули, замешкались, однако уходить вовсе не подумали, поскакали в обход с флангов.
Продолжать неравный бой не входило в намерения Мусатова. Задача, которую он ставил перед собой: как можно больше истребить белых, ослабить их – была выполнена. И теперь пора было, пока не поздно, отходить, возвращаться в Пихтовое.
Приказу пятнадцатилетнего мальчишки?командира повиновались все чоновцы беспрекословно: руководя операцией, он не потерял в схватке с врагом ни одного человека, никто не получил ни единой царапины, зато на каждого чоновца приходилось едва не по два убитых колчаковца…
Вечером того же дня Мусатов докладывал начальнику уездного ЧОНа о нижнешубинской операции.
А спустя еще два дня отряд ротмистра Воропаева, преследуемый небольшой регулярной частью Красной Армии, прекратил свое существование. Раненый ротмистр попал в плен. По его признанию, фактический разгром отряда, утрата боеспособности произошли в бою около деревни Нижней Шубиной. Сам ротмистр ранение в бок получил там же…»
Зимин оторвал взгляд от книги, спросил пихтовского ветерана?долгожителя:
– А вы лично видели, как прискакал из деревни Шубино мальчишка, гонец от Антипа?
– Сам – нет, – был ответ.
– И при разговоре его с начальником части не присутствовал?
– Командир все говорил.
– Командир уездного отряда ЧОН – это Тютрюмов имеется в виду?
– Он самый. А кто же.
– Что, его фамилию и через полвека после окончания гражданской запрещено было называть?
– Я называл. Чего?то не написали, – ответил Мусатов. – Видать, так нужно.
– Ясно… А этот комбедовец… – Зимин не сразу вспомнил имя, – этот комбедовец Ермолай, он действительно был убит белыми?
– Наверно. Я как?то не помню.
– Не интересовались?
– Не. Не до того было. Бои.
– Тут интересуйся, нет ли – все равно известно было бы. Жертв белого террора хоронили с почестями. В центре села, как правило. Тем более – комбедовцев. Есть какой?нибудь памятник в селе?
– Да самой Нижней Шубиной давно уже нет в помине. Даже на карте, – ответил вместо хозяина квартиры Нетесов.
– О гонце от Антипа, соседе Ермолая, и о самом Антипе тоже потом не справлялись, – утвердительным тоном сказал Зимин.
– Тоже… – Пихтовский почетный гражданин кивнул. – Чего там справляться?то? Тут все написано – ни убавить, ни прибавить.
Зимин не стал спорить насчет прибавить?убавить, важно, что хоть, похоже, без вранья написано. Задал еще вопрос:
– Значит, не будь этой случайной встречи с охотником, влетели бы в кедровник прямо под пулеметные пули колчаковцев?
– Так. А чего уж тут рассуждать. – Снисходительная улыбка скользнула по губам Мусатова. – В частях особого назначения служить было – самая настоящая война. А на войне, будет тебе известно, случайности на всяком шагу. Ты лучше дальше читай.
Зимин после глубокомысленной сентенции престарелого ветерана о превратностях войны обменялся взглядом с Нетесовым и продолжил чтение.
«…Не остыл еще Егорка Мусатов от схватки с противником в кедровнике под Нижней Шубиной, как подоспело новое задание. Точнее говоря, это было даже не задание – просьба.
В тот далекий год леса вокруг Пихтовского кишмя кишели недобитыми колчаковцами. И среди них особенно выделялась офицерская организация Федора Кузьминых. Организация была глубоко законспирирована, строилась по принципу „пятерок“, все офицеры имели вымышленные имена. Сам Кузьминых значился в списках как „корнет Караваев“, а руководитель разведывательно?террористического отряда этой организации поручик Нечаев именовал себя „есаулом Сибирским“. Впоследствии выяснилось, что большинству членов отряда „есаула“ прикрытием служила трудовая артель по заготовке дров в Вереевском бору. Но это известно стало впоследствии, ближе к осени, а по весне отряд „есаула Сибирского“ наносил ощутимые частые удары по прилегающим к Пихтовому селам и, что нетерпимее всего, по жизненно важным коммуникациям – в первую очередь устраивал диверсии на железнодорожной магистрали.