Когда наступила невесомость — стало чуть веселей. Все-таки каждый в душе хотя бы раз завидовал космонавтам, слушая их рассказы о потере собственного веса, наблюдая по телевизору, как кувыркаются в воздухе здоровенные дядьки...
— Ну что, Коля, вот и мы теперь космонавты! — обратился, наконец, Алексей к своему спутнику.
Колька, однако, не разделил его радости по такому неординарному поводу.
— Я домой хочу, — тихонько проскулил мальчишка. Глаза паренька начали наливаться слезами, которые в невесомости и не думали скатываться вниз, отчего Колька смешно заморгал, но тут вдруг какая-то мысль пришла в его голову, отчего мальчик дернулся в сторону Алексея и, если бы не ремни, вылетел бы из своего кресла.
— Дядя Леша! — горячо зашептал он. — А давайте полетим домой, на Землю!
У Алексея даже защипало в горле от этого наивного детского порыва. Он даже вынужден был прокашляться прежде чем ответить:
— Милый Коля! Да где ж она, Земля-то?
— Ну, она ведь тоже в космосе... — сказал Колька уже потухшим голосом, понимая, что сморозил глупость.
— Космос, Коля, большой! — вздохнул Алексей. — Он настолько большой, что мы себе этого даже представить не можем! И где, как далеко от Земли мы сейчас находимся — никому не известно! Вот если бы были видны звезды...
— И что тогда?! — сразу встрепенулся Колька.
— Тогда по рисунку созвездий можно хотя бы было определить — в нашей ли мы хотя бы части Галактики находимся! — ответил Алексей. — Если мы вообще в нашей Галактике... — добавил он тише, а затем еще тише: — И в нашей Вселенной...
— Но ведь на этом... на Вакле мы сможем посмотреть на звезды? — не унимался Колька.
— Надеюсь, что сможем.
— И вы сможете определить, где Земля?! — в голосе мальчика прозвенела такая надежда, что Алексей просто не смог ее разрушить грубыми словами правды и пробормотал:
— Посмотрим...
Колька заметно приободрился и начал весело щебетать. Он рассказывал Алексею о своей деревенской жизни, о друзьях-приятелях, о школе, рыбалке, еще о чем-то... Под журчание мальчишеского голоса Алексей стал задремывать. Вскоре утомился от своей безудержной говорильни и Колька — и тоже стал засыпать. Через минуту оба космонавта крепко спали и видели в своих снах одно и то же — Землю.
До Вакла было двое суток лету, поэтому уж чего-чего, а наговориться Алексей и Колька успели. Впрочем, кроме разговоров им и заняться было нечем. Кабина была настолько тесной, что даже отвязавшись от кресла, от него некуда было отлететь, так что, к великому Колькиному сожалению, покувыркаться в невесомости ему не удалось. Хотя и без этого было интересно наблюдать, как принимает форму шара вытряхнутая из фляги вода, удивляться тому, что не падают, а продолжают висеть выпущенные из руки предметы... Было бы еще интересней, если бы все это можно было потом рассказать друзьям, ребятам в школе! Вспоминая о доме, Колька вновь начинал грустить, впадая в состояние, из которого Алексей старался побыстрее вывести мальчика всевозможными веселыми историями и просто анекдотами.
Когда вновь появилась тяжесть, Колька сначала неожиданно чего испугался. Алексей же сразу понял, что это включился двигатель торможения — стало быть полет подходил к концу. По крайней мере — его первая часть! И тут с ужасающей отчетливостью Алексей понял, что каким бы ни оказался неведомый Вакл — на Рег он возвращаться не хочет. И не будет! Алексей решил, что, в случае чего, если условия на Вакле окажутся непригодными для жизни, он отправит назад одного Кольку, а сам останется. От принятого решения стало отчего-то очень легко и радостно на душе, хотя это в общем-то было приговором самому себе. Очередным приговором...
Однако рычание реактивного двигателя прекратилось. Это означало: космический корабль — уже возле поверхности планеты. Касание с грунтом было настолько плавным и мягким, что если бы не наступившая вдруг полная, звенящая тишина, момент приземления можно бы было и прозевать.
Алексей вылез из кресла и, стоя на четвереньках, принялся откручивать запор люка. Руки предательски задрожали — сработало подсознание: ведь если снаружи нет кислорода — жить им осталось от силы пару минут. Но первый же порыв воздуха, хлынувшего в открытый люк развеял все опасения: этим воздухом не только можно было дышать — дышать им было одно наслаждение!
Алексей высунул голову из люка и тут же зажмурился от слепящих лучей яркого солнца. А когда открыл глаза снова — вслед за ними разинул и рот: прямо перед его взором раскинулось изумрудно-зеленое поле с драгоценными искрами многочисленных цветов; за полем поднимал свои густые, удивительно полно насыщенные темной зеленью кроны лес; вдали возвышались синие-синие, с перламутровыми вершинами, горы, а над всей этой волшебной, неестественной красотой сочилось нарисованной голубизной высокое, чистое небо!
Вакл был родиной Илмы!
Во-первых, он думал об Илме. Впрочем, он думал о ней постоянно, но сейчас, находясь совсем может быть рядом с ней... Вот именно, что «может быть рядом»! Это и было второй, самой на данный момент беспокоящей Алексея мыслью. Теория вероятности сделала уже сегодня один невероятнейший подарок. По этой же самой теории, вероятность того, что приземлились они где-то поблизости от селения Илмы — тоже ничтожно мала. А уж чтобы два ничтожно маловероятных события произошли одно за другим! На такое лучше не надеяться! Но Алексей надеялся по крайней мере встретить любое поселение, чтобы разузнать у местных жителей направление дальнейших поисков. Пусть хоть год, хоть два придется идти, он, Алексей, готов... Впрочем, какой год? А Колька? Его-то ведь надо вернуть домой как можно скорей! И потом — как общаться с местными жителями? Эх, не успел он обучиться у Илмы ее языку! Хотя, по крайней мере, поздороваться он все же сумеет, а это уже хорошо! С этой успокаивающей мыслью и погрузился Алексей в тревожный, беспокойный сон.
Сначала Алексею приснилась Илма — застывшая, полупрозрачная, но с живыми, прекрасными и в то же время очень печальными глазами, из которых катились слезы. Алексей пытался отогреть девушку своим дыханием, но вдруг с ужасом увидел, что от его дыхания Илма тает, словно льдинка, и не слезы катятся по ее щекам, а талая вода! И вот уже в его руках, на которых только что лежало тело любимой, покоится только бесформенный кусок льда, который на глазах крошится, распадается на мелкие кусочки, которые выскальзывают из пальцев и мелким градом падают на землю, покрывая ее слой за слоем... Вот уже Алексей стоит по колено в крошеве льда и снега, а перед ним возвышаются заснеженные горы. Алексей понимает, что он — на Алтае, что он ищет засыпанную лавиной Ларису. Но снег не пускает его, не дает сделать ни шагу, он начинает засасывать Алексея в свою ледяную пучину. Снег забивает рот, ноздри, не дает сделать вздоха... Алексей пытается холодными, негнущимися пальцами освободить нос от снега, но слышит сердитый голос Митрича:
— Куда полез?! Там у тебя фильтры! Хочешь опять дерьмецом подышать?
— А ему этот запах стал уже родным! — раздается смех Лекера. — Он уже по уши в дерьме!
— Думаешь, это смешно? — угрюмо спрашивает Алексей у предателя.
— Ага, это шутка такая! — хохочет Лекер, а потом протягивает руку и легко, совсем без усилий, выдергивает Алексея в какую-то совершенно пустую пустоту — без цвета, запахов, звуков, без ощущений вообще. Только лишь голос Лекера звучит прямо в мозгу:
— Да ладно тебе! Хватит дуться! Ну, виноват я, очень виноват! Но ты же не знаешь всего... Я не оправдываюсь, только очень хочу, чтобы ты поверил мне еще раз! Прости, а?
— Как у тебя это легко получается! Предать, попросить прощения, снова предать...
— Почему ты думаешь, что ему легко? — звучит уже совсем незнакомый голос. Он не просто звучит, а словно колокол звенит в ушах. Нет, даже не в ушах, а по-прежнему внутри головы, от чего черепная коробка, кажется, готова расколоться! Впрочем, какая коробка?! Нет у Алексея никакого черепа, нет никакой головы, даже самого тела нет. Есть только этот грохочущий голос, который, правда, становится уже потише и воспринимается именно как голос, а не как звук колокола изнутри его же:
— Так почему ты думаешь, что ему легко?
— Потому что жить без совести гораздо легче, чем с нею!
— Ты провел следствие, свершил суд, вынес приговор?
Алексей отчего-то подумал, что это уже не сон. Причем, он был даже уверен в этом, хотя то, что сейчас с ним происходило, казалось невероятнее любого сна. И еще он понял вдруг, что не может ответить на заданный вопрос. Вместо этого он сказал:
— Самый страшный суд — это суд собственной совести, если она есть, конечно...
— Своей совестью незачем судить чужие поступки — только свои.
— Разумеется.
— Ты говоришь искренне, — похвалил Голос. — С тобой можно иметь дело.
— Какое дело?
— Любое. Кроме того, что отвергает твоя совесть. Например, ты можешь убить человека?
— Нет, конечно!
— А врага, наставившего оружие на тебя или на твоего друга?
— Но...
— Вот видишь! Ты чересчур категоричен. Однако, в мире нет ничего, имеющего только одну сторону.
— Лента Мебиуса, — отчего-то брякнул Алексей.
— Фикция, игрушка. Одно движение ножницами — и это простая полоска. Когда я спросил: «А врага?» я так же легко разрезал твое категоричное «не убий».
— Хорошо, что вы хотите?
— Я думал, это ты чего-то хочешь!
— Я много чего хочу!
— На самом деле — не так уж и много. Пищи телесной и пищи духовной — вот лишь чего по большому счету хочет человек. Все остальные желания — лишь производные от этих двух. К телесной пище можно отнести заботу о здоровье своего физического тела, заботу о продолжении своего рода — вообще все инстинкты. Ну, а духовная пища — жажда знаний, тяга к искусству, самовыражению, та же самая совесть, наконец...
— Хлеба и зрелищ, — сказал Алексей.
— Довольно точно.
— Прежде, чем сказать, что я хочу, могу я задать вопрос?
— Наверное, ты хочешь знать, кто я такой?
— Да.
— Скажем так: я Маг, — в ответе прозвучало именно слово с заглавной буквы.
— Как Туунг?
— Нет, Туунг — один из моих учеников, миссионеров, если так можно выразиться.
— Вы... местный?
— Нет, если ответить в том смысле, который придаешь ты этому понятию. Но я — часть этого мира, этой вселенной — в таком случае, да.
— Вы можете все? — вспыхнула в Алексее надежда.
— Разумеется, нет! Но — многое. Например, мне понравился этот мир — и я сделал его красивым. Ты заметил, как необычны в нем краски?
— Да, но это...
— Не столь существенно, ты хочешь сказать? А еще я дал местному населению — где сам, где с помощью своих наместников-магов — необходимые для безбедной жизни знания, навыки, некоторые способности. Причем, я не подталкивал их к какому-то особому пути развития — это по-прежнему их личное дело. Ты, наверное, заметил и сам: с виду — дикари, но культурные, грамотные и даже интеллектуально развитые!
— Хм, а еще я заметил, что вы, извиняюсь, хвастун...
— Ну, знаешь ли! — Голос, казалось, обиделся, но затем совершенно неожиданно громогласно расхохотался: — А впрочем, ты прав — есть немного! Но, к делу. Так что же ты хочешь?
— У меня всего два основных желания: вернуть в нормальное существование девушку и отправить домой мальчика.
— А вернуться домой сам ты разве не хочешь?
— Я сказал: основные желания! Есть правда, еще одно... Я хочу, чтобы моя жена... была жива.
— Есть вещи... — начал Голос, подбирая слова.
— Все ясно, — прервал его Алексей.