– Если есть желание, – неопределенно ответил Владимир, не поворачиваясь.
Феодора вошла в гардеробную, и у нее разбежались глаза. Что надеть? На улице подмораживало, выпавший снег не таял. Она выбрала белый трикотажный костюм, белые сапоги с высокими голенищами и манто из серебристой норки. Съездить на бывшую работу, что ли? То-то бабы от зависти будут скрипеть зубами! Неплохо бы и нового начальничка проведать, нанести, так сказать, дружеский визит.
Нарядившись, она спустилась вниз, сопровождаемая настороженным взглядом Матильды. Водитель уже вывел джип из гаража, встретил хозяйку, заученным движением помог ей усесться в машину. Всю дорогу до Москвы он молчал, словно воды в рот набрал. Феодора замирала от предвкушения – какой фурор произведет ее появление на работе! Как у всех челюсти отвиснут!
Правду говорят, что ожидание счастья бывает приятнее самого счастья. На складе, которым до недавнего времени заведовала Феодора Евграфовна, ее не сразу узнали. Поохали, поахали, полезли с расспросами и фальшивыми объятиями. Позеленели от зависти. Новый начальник, которого назначили вместо нее, угодливо заглядывал в глаза, сыпал комплиментами. Распили привезенное госпожой Корнеевой шампанское, закусили икоркой, балычком, фруктами. И как только в горле ни у кого не застряло?!
Феодора не испытала долгожданной радости. Вместо ощущения удовлетворения она отчего-то расстроилась, на улицу вышла огорченной, растерянной. К кому еще поехать покрасоваться, похвастаться обретенным статусом жены Корнеева, дорогущими шмотками, бриллиантовым кольцом на пальце? Оказалось, что наведаться особо некуда. К родителям, что ли, нагрянуть?
Рябовы остолбенели при виде дочери, дар речи потеряли. Отец был под хмельком, понес всякую чепуху. Мать робела, как чужая.
– Угостить тебя нечем, – развела она руками. – Наша-то еда простая, ты небось отвыкла.
– Я сыта, мама. Вот, кушайте!
Феодора стала вынимать из пакета копченую колбасу, банки с дорогими консервами, сыр, виноград, коньяк, конфеты. Мать заплакала, словно в жизни ничего подобного не видела.
– Ты что? – опешила дочь. – Вы что, голодные? Я же всегда помогала, покупала вам продукты.
– Я не потому. От радости слезы текут. Какая жизнь у тебя теперь! Словно сказка... Хорошо, что не поторопилась замуж-то. Волшебная судьба тебе выпала!
Визит к родителям принес Феодоре странное чувство неловкости и сожаления. Словно она не их дочь, выросшая в двухкомнатной хрущевке, не они провожали ее в первый класс, не они ее воспитывали. Поделиться с ними сокровенными мыслями она не могла, да они бы и не поняли.
Из дома Феодора позвонила Корнеевым, предупредила, что заедет. Трубку взяла свекровь, отвечала холодно, сквозь зубы. С трудом сдержалась, чтобы не нагрубить настырной невестке. Проведать надумала! Одна, без Владимира, явится!
Петр Данилович встретил жену сына с искренним радушием. После времени, проведенного в поместье в Рябинках, московская квартира Корнеевых уже не подавляла Феодору непомерной роскошью, помпезностью. Она постепенно привыкала к богатству.
– Это супруга старается, – словно извинялся за «дворцовый» интерьер свекор. – У меня вкус простой, строгий.
Свекровь через силу улыбалась, позвала Глашу накрывать на стол. Феодора вежливо отказалась от угощения. Расспрашивала о здоровье, о текущих делах. Отвечал Петр Данилович, ссылался на возраст, бурно прожитую жизнь.
«Выглядят неважно, – думала невестка. – Особенно Александра Гавриловна. Скоро их деньги перейдут к Владимиру».
Она не ощутила удовольствия от этого. Неизвестно, чем обернется наследство для молодого Корнеева. Феодора вспомнила его молчание, углубленность в себя, тусклый взор. Свекор в свои шестьдесят был гораздо живее. Оказалось, что с ним интересно поболтать – Петр Данилович совершенно не напоминал одетый в дорогую одежду манекен, напичканный спесью и снобизмом.
Спустя час, дабы не тяготить своим присутствием Александру Гавриловну, Феодора решила откланяться. Прошлась по магазинам, но только устала и заработала головную боль. В течение недели до вступления в брак она потратила столько денег на одежду, обувь, украшения и разные мелочи, что в данный момент покупать ей было нечего.
«Я могу себе позволить и это, и то, – размышляла госпожа Корнеева, прохаживаясь по торговым залам. – Но у меня уже есть нечто подобное. Зачем столько тряпок? Солить?»
Дорогостоящая бытовая техника и посуда тоже потеряли всю свою привлекательность. Во-первых, кухней, уборкой и прочими бытовыми процессами занималась Матильда; во-вторых, дом буквально ломился от различных приспособлений для облегчения домашнего труда.
Феодора поняла, что, когда все есть, покупать становится неинтересно. Обеспеченная жизнь имеет свои недостатки: о деньгах заботиться не надо, о хозяйстве тоже, работать – нет смысла. Чем же развлекаться? Детей госпожа Корнеева рожать не собирается: поздно уже и ни к чему. Владимир ведет себя отшельником, его словно подменили. Где тот изнеженный, элегантный денди, с которым она познакомилась на Крите?
Молодой муж по утрам иногда уделял время физическим упражнениям, прогулке, а потом долго стоял под душем, затем облачался в легкий спортивный костюм и уединялся. И к обеду, и к ужину он выходил в той же спортивной одежде. Его, казалось, ничто не интересовало.
«Странные перемены!» – думала Феодора. Ее повергало в уныние не столько невнимание Владимира, сколько несоответствие жизни в браке с тем, чего она ожидала.
Несколько раз они выезжали вместе на светские вечеринки, чтобы, главным образом, дразнить публику. Владимир становился нежным до тошноты, предупреждал каждый каприз супруги, сорил деньгами – словом, изображал влюбленного безумца. Шокированное общество перешептывалось, закатывало глаза и с сожалением вздыхало. Такой богатый, блестящий жених «ушел на сторону»! И к кому? К какой-то неизвестной, ничем не выдающейся бабенке не первой молодости. Увы! Судьба умеет дарить не только улыбки, но и гримасы.
Феодора чувствовала себя чужой этим людям, она подыгрывала Владимиру, наслаждаясь их презрительным недоумением, их высокомерной завистью, ибо, как выяснилось, бывает и такой вид сего малопочтенного чувства.
– Спектакль удался! – говорил Владимир, расплываясь от удовольствия, и целовал ей ручки на глазах изумленных девиц на выданье. – Ты выхватила у них из-под носа лакомый кусочек, милая. Это не каждому удается! Их пленительная юная внешность обманчива: на самом деле под оперением голубок скрываются беспощадные когти стервятниц.
Сарказм Владимира, его циничные замечания коробили Феодору, но она привыкла скрывать свои эмоции. Маска греческой богини или минойской принцессы – кому как нравится – прочно приросла к ее лицу.
Домой в Рябинки супруги Корнеевы возвращались в тягостном молчании. Реплики водителя разряжали царящее в салоне напряжение. И новый день как две капли воды повторял старый, словно и не было никакой поездки, никаких сладких речей мужа, нарочитого ухаживания, приторных ласк напоказ.
«Зачем ему все это?» – спрашивала себя Феодора и не находила ответа.
Богатые развлекаются по-своему, их улыбки и слезы порой приобретают мертвый блеск золота. И лишь немногим дано пройти через это испытание без потерь.
Жизнь в замкнутом мирке поместья начала оказывать на Феодору нездоровое влияние. Временами ей казалось, что в доме обитает кто-то незримый и опасный.
Охранник и водитель оказались на редкость неразговорчивыми. Они общались преимущественно с хозяином, он отдавал им распоряжения и улаживал возникающие проблемы. Феодора могла попросить шофера Илью отвезти ее в город или по другим делам, а с охранником она только здоровалась, когда им приходилось сталкиваться. Матильда скользила по комнатам, как тень, молчаливая и сосредоточенная, стараясь не попадаться на глаза хозяйке.
Однажды, проводив мужа на прогулку по лесу, госпожа Корнеева решила обследовать дом. А нет ли здесь неприметных дверок, ведущих в укрытые для посторонних глаз помещения, или потайных лестниц? Подозрительных дверей она не обнаружила, но некоторые оказались просто запертыми на ключ. Феодора посетовала на собственную непредусмотрительность – ведь, как хозяйка, она давно могла потребовать у Матильды набор ключей для личного пользования.
Ломиться в закрытые двери госпожа Корнеева сочла неуместным и решила подумать, как ей стать обладательницей ключей, не роняя своего достоинства.
Глава 10
Москва. Октябрь
Смирнова разбудил ранний звонок Эдика.
– Секундочку, я еще не проснулся, – он зевнул. – Погоди... как ты сказал? Нана тебе позвонила?
– Не Нана! Кто-то другой. Голос был мужской, приглушенный, без всяких интонаций. Он заявил, что смерть Олега – предупреждение мне, чтобы я держал язык за зубами.
– Все-таки это убийство, – пробормотал сыщик. – Я не ошибся.
– К сожалению, ты оказался прав: выходит, авария была подстроена.
– А о чем ты должен молчать?
– Я сам толком не понял, – признался взволнованный Проскуров. – Наверное, они откуда-то пронюхали, что я обратился к тебе. Или просто пугают.
– Кто «они»?
– Если бы я знал! Думаю, люди, похитившие Нану.
– Так ее похитили?
– Куда же она, по-твоему, делась?! – взорвался Эдик. – Что ты дурака валяешь? Неужели сомневаешься?
– Сомневаться и проверять все без исключения факты меня заставляет моя профессия. То, что твою жену похитили, – лишь одно из предположений. Она могла уйти сама, или... ее уже нет в живых. Будь же мужчиной, в конце концов! Я не собираюсь обращаться с тобой, как с чувствительной барышней, которая вот-вот хлопнется в обморок.
– Нана... мертва? – выдохнул Проскуров. – Не-е-ет... не может быть! Зачем ее убивать? Кому она мешала? Никто мне не звонил, не предъявлял никаких требований.
– Вот позвонили же.
– Это совсем не то!
Смирнов решил не спорить.
– Ладно, что тебе еще сказали? – нарочито спокойно спросил он.
– Ну... сказали, чтобы я сидел тихо, не рыпался. Дескать, не только мотоциклы ломаются в неподходящий момент, но и машины тоже, даже такие надежные, как «Ауди». Ты понимаешь? Мне угрожают!
– Понимаю, только не все.
– Нана оставила сумочку... ей удалось забросить ее под диван, чтобы... чтобы я догадался: она не по своей воле покидает квартиру. А теперь мне звонят и требуют прекратить поиски! Ради этого они убили Олега, чтобы показать, насколько серьезны их намерения.
– Не проще ли им было убить тебя? – резонно заметил Всеслав. – Тогда бы ты точно перестал представлять для них опасность.
На том конце связи повисла долгая, напряженная пауза.
– Похоже, я запутался, – угрюмо пробормотал Эдуард. – Выходит, я им нужен? Они хотят получить выкуп, а покойник уже не заплатит.
«Или ты сам убил Нану и Олега, – неожиданно подумал Смирнов. Ева успела посеять семена подозрений в его уме. – И пытаешься водить меня за нос. Выдумываешь телефонные звонки и прочие глупости! Зачем кому-то убивать Хованина, чтобы закрыть рот его брату, когда проще и надежнее убить самого Проскурова? Смерть гарантирует молчание».
– Но ведь тебе не ставят условий, – сказал он вслух. – Не требуют каких-то действий, денег. Если ты нужен, то кому и зачем?
– Это хуже всего! Я не понимаю...
«Я тоже, – продолжал внутренний монолог сыщик. – Если Нана решила уйти сама, то почему не заявила об этом открыто? Почему не позвонила, не оставила записки, наконец? И потом, эта ее выпотрошенная сумочка под диваном. Может, она оставила знак вовсе не супругу, а правоохранительным органам? Мол, не верьте Проскурову? Ищите! Олег мог что-то знать или случайно увидеть, поэтому пришлось его убрать. А телефонный звонок с угрозами Эдик придумал для меня лично. Значит, надо сделать вид, что я верю».
– Будем думать, – сказал он. – Ты не паникуй, но веди себя осторожнее. Проверь машину на всякий случай! Или пользуйся пока услугами такси. И давай не встречаться открыто, береженого бог бережет.
Ева внимательно прислушивалась к разговору.
– Эдуарду угрожают? – спросила она, когда Смирнов положил трубку.
– Пытаются. Предупредили, чтобы он прекратил поиски жены.
– Ты ему веришь?
Сыщик пожал плечами:
– С одной стороны, у меня пока нет оснований подозревать Проскурова во лжи, а с другой – как-то странно все это выглядит. Словно баловство какое-то. И в то же время Олег Хованин погиб не понарошку.
– Приведи свой аргумент! – с вызовом произнесла Ева. – Я же вижу, что он вертится у тебя на языке. Дескать, если Нана исчезла не без ведома Проскурова, то зачем он обратился к тебе? Тем более если он же потом убил брата?
– Есть такое.
– Проскуров поступает так для отвода глаз, – вздохнула она. – Ты обязан ему жизнью и не станешь его подставлять. Он в тебе уверен! Долг платежом красен, а боевое братство священно. Зато перед окружающими прекрасный повод оправдаться – мол, я все сделал для спасения любимой супруги, даже частного детектива нанял.
– Опять ты за свое.
Смирнов встал и отправился в ванную.
– Ну, хорошо! – воскликнула Ева, босиком последовав за ним. – Допустим, ты докопался до истины и твой товарищ кругом виноват! Что ты сделаешь? Донесешь на него?
Сыщик включил горячую воду. Или лучше встать под ледяной душ? Слова Евы впивались в его сердце острыми шипами.
– Не знаю, – мрачно ответил он. – Приготовь, пожалуйста, кофе с коньяком. И покрепче.
Она молча удалилась, загремела на кухне посудой. Запахло кофе, разогретым маслом. Ева поджарила яйца «в мешочке», как любил Смирнов.
Сыщик уселся за стол чернее тучи, поковырял вилкой яичницу, но кусок не лез ему в горло.
– Поеду, поговорю с Уваровой, – сказал он, доливая в чашку с кофе коньяк.
– Удалось дозвониться?
– Да. Она ездила к родителям в Мытищи, развеяться после похорон Олега. Вчера вечером вернулась.
– Слава богу, – улыбнулась Ева. – А я уж подумала...
– Эдик не маньяк какой-нибудь!
Донельзя расстроенный, господин Смирнов встал из-за стола, машинально натянул на себя одежду, хлопнул дверью. Ева допивала вторую чашку кофе. Она сочувствовала Славке, но не собиралась этого показывать. Он справится!
Подозревала ли она Проскурова на самом деле? Отчасти. Уж очень нелепо выглядела эта история с его скоропалительной женитьбой. Если бы не гибель брата, то... Да, сюжет разворачивается, как у плохого драматурга, – не хватает накала, подбросим труп.
– Люся Уварова, – представилась худощавая брюнетка в светлой куртке и полосатом шарфе после того, как Смирнов назвал себя.
– Родственники Олега уполномочили меня выяснить обстоятельства его гибели. Прошел слух, что он покончил с собой. Поговорим на улице? – с вежливой улыбкой спросил он. – Или лучше в кафе?
– Прогуляемся по свежему воздуху, – предложила девушка. – У меня осталось три дня отпуска, так что я никуда не спешу. – Ее глаза наполнились слезами. – Мы будем говорить об Олеге? Господи! Я не хотела идти на его похороны, думала, не смогу. Но ничего, выдержала. А вас там, кажется, не было?
– Не было, – кивнул сыщик.
Он не придерживался мнения, что убийца непременно является проводить жертву в последний путь, и без особой необходимости не посещал печальные церемонии.
– Я ужасно не люблю мотоциклы, – сказала Люся. – Боюсь на них ездить. Олег даже обижался на меня из-за этого. Говорите, он мог совершить самоубийство? Почему?
Смирнов пробормотал нечто неопределенное о проблеме суицида в больших городах.
– Вы любили его? – спросил он.
– Любила? – Девушка подняла на Всеслава покрасневшие глаза. – Не знаю. Он мне нравился, очень. Но любви между нами не было, в том смысле что... В общем, мы были хорошими, близкими друзьями. Олег часто обращался ко мне за помощью: он изучал городские подземелья, а я находила для него архивные данные. Я работаю в архитектурном отделе фирмы «Мос-Эксперт», мы постоянно берем из архивной базы разные справки. У нас есть свои геофизики, связь с Институтом археологии... Ой! – Уварова испуганно прижала пальцы к губам. – Это нарушение с моей стороны, то есть я не должна была добывать сведения для постороннего лица. Если на работе узнают, меня уволят. Хотя... по сравнению со смертью все житейские неурядицы выглядят чепуховыми. Найду другую работу. Вот Олега уже не вернуть!