– Все, значит? – задумчиво переспросил Стремянной.
– Все.
В палате на минуту сделалось совсем тихо.
Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:
– Товарищ подполковник, вас спрашивают!
– Сейчас приду, – сказал Стремянной и вышел из палаты.
Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад, как будто чем-то озабоченный.
Соколов это заметил сразу.
– Что случилось? – спросил он.
– Неприятная история, – ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. – Ну, да это потом. Так на чем мы остановились?
– Ни на чем. Я все рассказал. Больше прибавить нечего. – Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.
Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.
– Движок испортился, – сказал голос усатого солдата.
– Моторист, наверное, заснул, – насмешливо процедил Гераскин.
– Горючего не хватило!
Раненые засмеялись.
Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:
– Почему нет света?
Чей-то голос ему ответил:
– Сейчас узнаем!
– Принесите сюда керосиновую лампу!
– Есть! Сейчас!
За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, быстро спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и тут же исчезла.
– Сюда, сюда, – сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору. – Что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет? У меня тоже... – Он вернулся в палату, человек с лампой остался стоять в дверях. – Товарищ Соколов, у вас есть спички?
– Нет, – ответил Соколов. – Я не курящий.
– У кого есть спички?
– Возьмите, товарищ подполковник, – сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.
Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.
– Вот неприятность! – рассердился он. – Где-то около вас, Соколов, спички упали?
– Нет, – ответил Соколов. – Кажется, они упали около соседней койки.
– Вы слышите? – обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.
– Слышу, – ответил тот.
– Что вы слышите?
В дверях молчали.
– Что вы слышите? – повторил Стремянной настойчивей и громче.
Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:
– Слышу голос бургомистра города Блинова...
– Свет! – крикнул во всю силу легких Стремянной.
– Свет! – закричал в коридоре Медынский.
Но в то же мгновение Соколов вскочил с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.
Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось. Соколов лежал, крепко спеленатый простыней, завязанной на его спине узлом.
На пороге комнаты появился новый человек – фотограф Якушкин с фонарем «летучая мышь». Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.
– Узнаете меня, господин Блинов? – негромко спросил он. – Я фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались...
– Это ложь, ложь! – прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивавшей его простыни.
В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову:
– Посмотрите, господин бургомистр... Вы, несомненно, узнаете себя.
Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами – он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак...
– Не трогать! Это дело разберет трибунал!.. – сказал Стремянной.
Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.
Глава сорок первая
ТАЙНА
– Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов... виноват, Зоммерфельд.
– То есть как это – Зоммерфельд? – сказал Ястребов. – Разве он немец?
– Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый... Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова.
– Так... так...
Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую – открытый жестяной пенал с карандашами.
Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.
– А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец... Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?
– Да, товарищ генерал, – сказал Воронцов, – он в этом признался.
– Странно!
– Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.
– Какие?
Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. – Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. – Как видите, документ написан собственноручно. В конце – личная подпись. Видимо, это копия той автобиографии, которую он переслал своему начальству.
Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
– Удивительное дело! – сказал он, слегка пожимая плечами. – И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
– А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят, – усмехаясь, ответил Воронцов.
– И потом... есть еще одна странность, – сказал Ястребов: – почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или еще что-нибудь в этом роде.
– Ничего тут странного нет, – возразил Воронцов. – Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда... Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки... А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками...
– И что же, сумел он эту связь установить? – спросил Ястребов.
– Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
– А гибель пятерых – это на его совести?
– И на его, и на чьей-то еще... Впрочем, пока он свою агентуру не выдает... Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить... Все расскажет. Я в этом уверен.
– Вы правы. Улики неопровержимые. – Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. – А что он сообщил об укрепрайоне?
– Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведотдела присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.
– Хорошо, – согласился Ястребов. – Когда они должны к вам явиться?
– Минут так через сорок.
Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:
– Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
За дверью послышались голоса: «Начальника штаба к генералу!», «Подполковника Стремянного к генералу!» Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо.
– Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы...
– Да тут одно важное дело, – сказал Ястребов. – Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе... как его... – он посмотрел на Воронцова, – ну, не Соколова, а этого...
– Зоммерфельда, – подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: – Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова... Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно... По дороге...
– А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? – спросил Стремянной.
– Пусть едет начальник боепитания... Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.
– Слушаю! Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков...
– Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит.
– Слушаю! – повторил Стремянной.
Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.
– Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную... – повторил он, останавливаясь перед Стремянным. – Я убежден, что Зоммерфельд знает многое... И это нам будет весьма, весьма полезно... Между прочим... – обратился он к Воронцову, – мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?
– Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, – сказал Воронцов. – При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были очень обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и не смог уехать... Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.
– Картины? – удивленно переспросил Ястребов.
– Да, картины, – повторил Воронцов.
– Многое начинает проясняться!.. – сказал Ястребов. – Ну, а показывали вы ему нашу находку?
Воронцов засмеялся.
– Да, мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и назад! Я теперь с закрытыми глазами сундук открою. А вы не обратили внимание на то, какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд что-то еще от нас прячет.
В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.
Командиры прислушались.
– Наверное, проверяют оружие, – решил Стремянной и обратился к Воронцову: – Что же дальше?
– А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера – агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.
– А кто скрывается под этим номером?
– Неизвестно.
– Странно... Почему он знает только номер, а не человека?
– Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, что он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились окончательно. Мейер говорил о Т-А-87 как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также, мужчина это или женщина.
– Ну хорошо, – сказал Стремянной, – а какое значение эти показания имеют для вас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.
– В том-то и дело, что не ушел, – возразил Воронцов. – Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад. Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.
Ястребов задумчиво покачал головой:
– Из этого надо сделать все выводы. Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии – обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.
– Слушаю! – сказал Стремянной и встал.
Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:
– А знаете, Егор Геннадиевич, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе.
– Почему? У вас есть данные? – живо спросил Стремянной.
– Нет, данных пока нет никаких. Но давайте рассуждать... Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет...
– Но ведь и самого Мейера нет, – сказал Стремянной. – Картины дороже того, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче... Унести десяток рулонов не представляет большого труда.
Воронцов пожал плечами:
– Возможно. Дело это еще во многом неясно.
– Это верно, – сказал Стремянной, поразмыслив, – но и в ваших словах тоже есть своя логика. Я думаю, Морозов и Громов хорошо сделают, если поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом?
– Поговорите.
В этот момент за стеной хлопнула дверь, кто-то быстро вошел в соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова.
Воронцов вскочил и распахнул дверь:
– Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда.
Он пропустил мимо себя в комнату старшего сержанта, невысокого, худощавого, совсем молодого человека. Его безусое, поросшее светлым пушком лицо было ярко-пунцовое, должно быть от смятения и быстрого бега. Он стоял перед командирами растерянный, весь взъерошенный, без шапки.
– Где ваша шапка? – спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось что-то скверное.
Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него.
– Бургомистра застрелили! – выдохнул он.
– Что-о? – крикнул Ястребов и в то же мгновение оказался между Воронцовым и сержантом. – Кто посмел?..
– При попытке к бегству, – сказал сержант, невольно отступая к дверям. – Его на допрос вели... А он, собака, решил проходными дворами в каменные карьеры уйти... Сбил с ног конвоиров – и бежать!..
– Так неужели же нельзя было его взять живьем? – спросил Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами. – Черт побери! Хуже и придумать нельзя! Так глупо упустить...
– Никак нельзя было, товарищ подполковник, – виновато сказал сержант. – Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту города выходил. Думаем, заберется в карьеры – и поминай как звали! Каких-нибудь сто метров оставалось... А мы изо всех сил живьем его хотели взять!
Воронцов, все это время стоявший молча, с бледным лицом, схватил портфель и устремился к двери:
– Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло!
– Есть!
Оба быстро вышли.
А командир дивизии и начальник штаба остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели в окно, за которым лежал город. Уже курились над домами трубы; белый в темном небе, поднимался к облакам дымок. Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в котором продавали хлеб. В город возвращалась мирная жизнь... А им предстоит еще длинный путь... Пройдет день, другой – и рассвет встретит их где-нибудь на опушке села, в маленькой глинобитной хатке. Останется позади этот город, с которым у Стремянного связаны самые дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?..
– Что ж, Стремянной, – сказал Ястребов, гася папиросу, – поезжай, пожалуй, куда наметил. Я дождусь твоего возвращения, а потом отправлюсь в полки.
Стремянной ушел. Через минуту его вездеход проехал мимо окна, но Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой, намечая, как лучше подготовить части дивизии к тому моменту, когда будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении...