Вскоре после этого явился хозяин кур и говорит своему товарищу:
– Вот в этом месте я оставил своих кур.
Услыхал это р. Ханина и говорит:
– А можешь ли ты указать их приметы?
– Могу.
Указал тот человек приметы кур – и р. Ханина отдал ему коз. (
«И тварь бессловесная»
Однажды воры увели у р. Ханины осла, поставили его у себя во дворе на привязи и дали ему сена, ячменя и воды. Но осел стоял, не дотрагиваясь ни до корма, ни до воды.
«Не стоит, – решили воры, – и держать его дальше: того гляди, еще околеет и весь двор заразит».
Отвязали осла и прогнали. Послелся бедный осел домой.
Услышал крик его сын р. Ханины.
– Отец! Отец! – позвал он, – похоже на крик нашего животного.
– Открой поскорее ворота, – откликнулся р. Ханина, – бедное животное давно умирает от голода.
Впустили осла во двор, дали ему сена, ячменя и воды, и он принялся есть и пить.
Правду говорят: «В старину безупречны были не только сами праведники, но даже их животные»[143]. (
Спор о новолунии
В доме у р. Гамлиеля висели на стене две таблицы с изображениями лунных фаз, и по ним он проверял покаазания свидетелей о новолунии[144].
Однажды между р. Гамлиелем и р. Иошуей вышел спор относительно момента новомесячия и, в зависимости от этого, поста Иом-Кипур. Послал р. Гамлиель к р. Иошуе и велел сказать ему:
– Приказываю тебе явиться ко мне с посохом в руке и деньгами в кармане в тот самый день, когда, по твоему утверждению, имеет быть Иом-Кипур.
В это время к р. Иошуе заходил р. Акиба и, видя его глубоко огорченным, спрашивает:
– Чем огорчен ты, учитель?
– Акиба, – отвечает р. Иошуа, – лучше бы мне год целый лежать больным в постели, чем исполнить повеление патриарха.
– Я же, – сказал на это р. Акиба, – считаю неоспоримым одно: всякое постановление р. Гамлиеля должно оставаться в силе. Ибо сказано: «Вот праздники Господни, священные дни, которые
Лишение патриаршества[146]
Между р. Гамлиелем и р. Иошуей возник спор по вопросу богослужебного ритуала; именно: следует ли считать вечернюю молитву («Маарив») обязательной, или нет. Во все время спора рабан Гамлиель сидел на своем председательском месте, заставляя р. Иошую продолжать прения стоя. Такое явное пренебрежение к противнику вызвало взрыв негодования среди всех присутствующих. В виде протеста они прервали речь тургемана[147], и со всех сторон стали раздаваться голоса:
– До каких пор еще он будет оскорблять и тиранить р. Иошую? Пора, наконец, лишить его патриаршего звания!
Тут же стали обсуждать вопрос о заместителе.
– Выберем, – предлагали одни, – р. Иошую.
– Неудобно, – возражали другие: – он же послужил причиной смещения рабан Гамлиеля.
– Изберем, быть может, р. Акибу?
– Нет, он человек не знатного рода.
Избрать решили р. Элазара бен Азарию, человека мудрого и богатого, к тому же потомка, в десятом колене, пророка Эзры.
Пришли ученые к Элазару бен Азарии и говорят:
– Соблаговолит ли учитель стать главою академии?
– Я должен, – ответил р. Элазар, – посоветоваться с домашними моими.
Спросил он совета у жены.
– Опасаюсь, – заметила жена, – чтобы и тебя не сменили также, как и твоего предшественника.
– Пословица гласит, – сказал р. Элазар: – «День один пей из дорогого бокала, хотя бы он завтра и разбился».
– Но ты еще так молод, – продолжала жена, – ни одного седого волоса не имеешь.
В то время р. Элазару было всего восемнадцать лет. И совершилось чудо: восемнадцать рядов седых волос венцом окружили чело его.
В тот же день был устранен привратник академии и всем желающим учиться был открыт свободный вход. Не так, как было при рабан Гамлиеле, который, не довольстуясь внешним благоприличием слушателей, требовал доказательства их нравственной безупречности.
Немедленно же академия наполнилась целыми рядами новых слушателей.
Видя это, пал духом рабан Гамлиель:
[148].
В тот же день, когда р. Элазар бен Азария был избран патриархом, приступлено было к составлению свода решений «Эдуиот», и ни одной галахи, установление которой зависело от Синедриона, не осталось нерешенной.
Рабан Гамлиель и после устранения его от патриаршества не переставал посещать академию и принимать участие в ее работах.
[Споры его с р. Иошуей по-прежнему возникали нередко. Но, споря с ним как равный с равным и высоко ценя его обширные знания] рабан Гамлиель решил попросить у р. Иошуи прощение за все нанесенные ему обиды. С этой целью рабан Гамлиель отправился к нему на дом.
Пришел он и видит – стены в доме черны от дыма и копоти.
– Судя по виду этих стен, – сказал рабан Гамлиель, – ты, должно быть, занимаешься кузнечным ремеслом?
На это р. Иошуа ответил:
– Горе поколению, которому ты вождь, и горе кораблю, которому ты кормчий! Ибо не знаешь ты, в какой нужде живут обыкновенно ученые и каким мучительным трудом добывают себе пропитание.
– Я виноват перед тобою, – сказал рабан Гамлиель, – прости меня!
Р. Иошуа не отвечал.
– Из уважения к предку моему сделай это.
Смягчился р. Иошуа и помирился с ним. (
Затем, я пожелал сыну твоему жить и расти, а тебе заботиться о нем, то и дело восклицая:
«Ах, горе мне, я еще сына не накормила!
«Горе мне, я еще сына не напоила!
«Горе мне, я еще в школу его не отправила!» (