Вопреки подспудному протесту, профессору было интересно. По крайней мере это было что-то новое, и хотя плоть его была стара, ум оставался по-прежнему молодым.
— А теперь сделаем «лирическое отступление», — сказал Мартин Уэндл. — Профессор, вы никогда не интересовались, что бы случилось с шимпанзе, будь ей отведен человеческий срок жизни?
— Боюсь, я не совсем улавливаю…
— Подумайте о том, что человек не взрослеет, не способен на самостоятельные поступки, пока не достигнет приблизительно четырнадцатилетнего возраста. Возраста, когда все его друзья-млекопитающие уже повзрослели, одряхлели и умерли. Но не заметили ли вы, насколько шимпанзе опережает в развитии человека в возрасте от двух до четырех?
— Это хорошо известно, — признал профессор. Он никак не мог связать этот факт с началом разговора.
— Задолго до того, как человеческий ребенок отложит в сторону свои игрушки, шимпанзе уже полностью завершит жизненный цикл. Но представьте, что мы дали ей срок для интеллектуального роста лет на сорок-пятьдесят?
— Я понял, — сказал профессор. — Весь спор о том, что Бэкон вкатил свой эликсир шимпанзе, и…
Уэндл покачал своей угловатой головой.
— Да нет, я привел первый попавшийся пример, поскольку способности шимпанзе общеизвестны. Для экспериментов Бэкон использовал свою собаку Дьявола — животное, которое само по себе результат его собственных экспериментов, связанных с мутациями.
И опять профессору стало интересно.
— И он продлил его жизнь до человеческой?
— Более чем, профессор, — ответил сухо собеседник. — Бэкон облагодетельствовал своего любимца бессмертием.
И снова белые брови приподнялись.
На этот раз, не обращая внимания на скептицизм, Уэндл продолжил:
— Однако пойдем по другому пути. Подумайте, профессор, человек и собака. Через столетия, через примитивнейшие времена. Профессор, от пещер всегда — человек и собака — всегда. Используя биологическую терминологию — симбиоз.
Профессор Дрейстайн опустил руку, чтобы приласкать жуткую черную морду твари, лежащей перед ним на коврике.
— Но представьте, профессор, — сказал Уэндл, — старый, добрый друг человека — собака — получает возможность развить интеллект до такой степени, что сначал он анализирует, а затем критикует своего напарника, и все это на протяжении тысячелетий. Как вы думаете, каково будет отношение человека к подобному псу?
Профессор вновь криво усмехнулся.
— Вы знаете, — сказал он, — я рад, что вы пришли. Так приятно. Пожалуй, я еще выпью. Успокаивает и в то же время возбуждает.
Он поднялся и спросил, направившись к бару:
— Вы уверены, что не хотите составить мне компанию?
— Абсолютно уверен. — Человек продолжал говорить. — Очень скоро такой собаке хозяин не понравится. Ну, представьте себе такое животное. Возможно, его коэффициент интеллектуальности вовсе не соответствует человеческому — я не уверен, — но по прошествии семи веков накопленные им знания превзойдут интеллект любого человека, когда-либо жившего на земле.
Ганс Дрейстайн вернулся в кресло с вновь наполненным бокалом.
— И вы не считаете, что этот гипотетический, э-э, Canis superior, скажем так, будет против человека, а?
— А что, могут быть сомнения? Неужели вам не ясно, как все это будет происходить, пока уходят столетия? Сначала ранящее удивление; затем — отвращение, презрение. А потом? Потом понимание необходимости сбросить с пьедестала самое высокомерное, самое жестокое существо на земле.
Профессор воздержался от очередного глотка.
— Революция! — рассмеявшись, он брызнул слюной.
— Так точно. — Уэндл даже не удивился.
— Тогда почему же эта собака Бэкона, как там ее звали?
— Дьявол.
— Тогда почему же этот Дьявол ее не совершил?
Некрасивое лицо Мартина Уэндла стало задумчивым, взгляд был где-то далеко.
— Я не уверен, но мне кажется, что прежде ему необходимо достичь двух целей.
— А именно?
— Во-первых, ему нужно восстановить некоторые достижения Роджера Бэкона в области направленной мутации и формулу элексира, чтобы сделать прививки другим животным, по крайней мере собакам. В противном случае после, как вы ее называете, революции вся животная жизнь вернется в джунгли и будет ждать нового хозяина.
Теперь профессор был уже крайне заинтересован.
— Ну, а во-вторых? — подзадорил он.
— Революция должна подождать, пока не будет получен еще один бесценный дар природы человеку, — сказал Уэндл. Он наклонился вперед, чтобы подчеркнуть свою мысль. — На ранней стадии развития цивилизации рука человека просто бесценна. Но как только мы достигнем момента, когда даже лапа может нажать кнопку или перебросить рубильник, чтобы привести в действие самую сложную технику, тогда, конечно, человек больше не нужен.
Глаза Ганса Дрейстайна блестели от выпитого бренди и научного любопытства.
— Грандиозно! — вскричал он. — Таким образом мы получаем бессмертного Дьявола Роджера Бэкона, пытающегося вновь открыть эликсир жизни и ждущего момента, когда индустриальная машина человека достигнет таких высот в электронике, что лапа сможет заменить руку.
Мартин Уэндл грустно произнес:
— Не ждущего, профессор, а стимулирующего прогресс человека, чтобы приблизить свой день. Я говорил вам, что посвятил этому много лет. В прошлом Леонардо и Галилей; позже — Ньютон, Пристли, Фарадей, Маркони и даже Эдисон. Я обнаружил свидетельства, что в свое время он жил в доме каждого из них.
— О, пожалуйста, не надо. Это начинает становиться фарсом. Я представляю себе картину, как этот ваш Дьявол нашептывает советы в ухо…
Мартин Уэндл очень медленно сказал:
— Пожалуй, есть даже свидетельства о наличии у него телепатических способностей. Возможно, э-э, «хозяевам» Дьявола было абсолютно неизвестно, что он способен направлять их интересы, их исследования.
Неожиданно профессор опустил свой стакан. Он моргнул в сторону собеседника, веселье исчезло из его глаз. Наконец, он сказал:
— Основой моих величайших открытий были озарения, которые… — Он перевел взгляд с собеседника на черного пса, лежащего на коврике. — Но это полный абсурд!
Собака поднялась, шерсть на ее загривке встала дыбом. В головах обоих мужчин прозвучала мысль: «Я должен буду вас убить. Вы это понимаете?»
Профессор остолбенело замолчал с широко открытым ртом.
Мартин Уэндл покачал головой. В первый раз Дрейстайн осознал бесконечную красоту и мудрость грустного, некрасивого лица, похожего на лицо Линкольна.
— Нет, Дьявол, — сказал он, — ты знаешь, я очень долго тебя искал.
Пес глухо зарычал и послал мысль: «Я вынужден вас убить. Как ты докопался?»
— Помнишь своего первого хозяина. Дьявол? Помнишь Роджера Бэкона? — спросил Уэндл.
«Я никогда не забуду хозяина. Он был не таким, как остальные люди».
— Он не был человеком, Дьявол. Посмотри мне в глаза.
Шерсть на загривке опала. Глаза стали вопросительными. Кончик хвоста застыл.
Мартин Уэндл сказал:
— Я долго тебя искал, Дьявол. Это долгий, трудный и одинокий путь — дорога к лучшему миру. Homo sapiens нуждался в помощи собаки, чтобы дойти туда, куда он дошел. Для Homo superior путь будет легче, если бок о бок с ним пойдет Canis superior. Пойдешь со мною рядом, Дьявол.
«Да, хозяин. Мы пойдем вперед вместе».
Когда они были у дверей. Дьявол обернулся и посмотрел через могучее плечо на профессора.
«Не беспокойся, — сказал Мартин Уэндл телепатически. — К утру ни он, ни его слуга о нас не будут помнить».
Дьявол с удовлетворением глубоко вздохнул и потрусил вслед. Его хвост вилял: вправо-влево, вправо-влево…
Пер. изд.: Reynolds M. And Thou Beside Me: в сб.: SF Adventures in Mutation; ed. by G. Conklin. - N. Y.: 1965. c перевод на русский язык, Кузнецов К. Э., 1993.
СЛУЧАЙ С ИНОПЛАНЕТЯНИНОМ
Оторвавшись от шахматной партии, над которой он размышлял, мой друг поднял голову. Повертев в своих узловатых старческих пальцах слона, он поставил фигуру, как мне показалось, вовсе не на ту клетку, с какой взял.
Он откинулся в кресле; на его оплывшем лице мелькнула усмешка.
— Похоже, нам придется принимать гостей, доктор.
Стояла поздняя осень с ее густыми туманами, и наша квартира на Бейкер-стрит казалась отрезанной от всего мира. Откуда-то издалека доносились гудки клаксонов; вода с крыши капала на подоконник. Внезапно я услышал приглушенное рычание автомобильного двигателя: машина как будто проехала несколько метров, остановилась, затем двинулась дальше.
— Должно быть, разыскивают наш дом, — проговорил мой друг. — К кому еще можно явиться в столь поздний час?
— Мало ли, — отозвался я. Видно, ему не давала покоя память о делах и событиях чуть ли не полувековой давности, когда у нас ни днем, ни ночью не было отбоя от посетителей. Не совершил ли я ошибку, когда, поддавшись на уговоры родственников Холмса, согласился поселиться вместе с ним в нашей старой квартире в доме N 221-6 по Бейкер-стрит, чтобы скрасить последние годы жизни пожилого сыщика? По словам его родственников выходило, что мой друг с трудом переносил пребывание на пасеке в Сассексе, куда он, отойдя от дел, удалился в 1914 году в возрасте шестидесяти лет.
Холмс между тем внимательно прислушивался.
— Так-так… вылезает из машины… подходит к двери… освещает фонариком номер дома… не тот, но уже близко… возвращается к машине… запирает ее… идет сюда!
Сказать по правде, мне подумалось, что старикан грезит наяву, однако взгляд его некогда острых, а теперь слегка слезящихся глаз устремлен был на колокольчик ночного звонка. Когда тот зазвенел, мой друг удовлетворенно хохотнул, встал, опираясь на палку, прошаркал к переговорной трубе и попросил нашего посетителя подняться.
Через какое-то мгновение в дверь постучали. Я пошел открывать.
Порог переступил моложавый черноволосый мужчина, чье чисто выбритое лицо наполовину закрывали роговые очки с темными стеклами. Модный, прекрасно сшитый костюм скрадывал некоторую грузность его фигуры. Я заключил по его виду, что он — завсегдатай клубов и ресторанов.
Меня поразило восклицание моего друга:
— Рад видеть вас снова, мистер Норвуд! Как чувствует себя ваш отец, сэр Александр?
Посетитель выглядел изумленным:
— Ну и ну, мистер Холмс! Прошло ведь тридцать лет с тех пор, как вы видели меня. В 1903 году мне было всего лишь пять или шесть лет. Я думал, мне придется представляться, быть может, напомнить вам имя моего отца.
Хмыкнув, сыщик указал гостю на кресло.
— Hи к чему, ни к чему. Я отчетливо помню все подробности того дела, когда имел честь помогать вашему замечательному отцу. Это была… дай Бог памяти… ну да, загадка Глостон-Мэнор. Совершенно верно, загадка Глостон-Мэнор. И потом, уверяю вас, молодой человек, вы чрезвычайно похожи на своего отца. Как говорят американцы, вы — вылитый сэр Александр. Ведь американцы говорят именно так, а, доктор?
— Не знаю, — сказал я холодно. Ему давно уже надлежало быть в постели, а не вести светскую беседу.
Холмс осторожно опустился в кресло и потянулся за табаком и трубкой, искоса поглядывая на меня. Обычно в такую поздноту ему возбранялось курить. Довольно фыркнув, как я полагаю, из-за того, что нарушил мой запрет, он сказал:
— Мне кажется, молодой человек, вы пришли сюда по собственному почину, а не по поручению сэра Александра.
Посетитель посмотрел в мою сторону.
Сыщик хихикнул.
— Доктор — мой верный помощник.
Он представил нас друг другу, раскурил трубку, уронил на пол спичку и выпустил изо рта клуб дыма. Следующие его слова больно меня задели.
— Я думаю, на него можно положиться.
Мы обменялись церемонными кивками, и наш клиент начал свой рассказ.
— Сэр, мой отец весьма высокого мнения о вас.
— Значит, наши чувства взаимны. В вашем отце на меня произвели огромное впечатление его честность, приверженность долгу и благородство.
Холмс снова хихикнул; он словно по-детски радовался тому, что может продемонстрировать мне ясность рассудка.
Мне показалось, впрочем, что Питера Норвуда слова моего друга отнюдь не обрадовали. Помявшись, он сказал:
— Тогда вы, верно, огорчитесь, узнав, что он начал сдавать.
Отставной детектив нахмурился.
— Вот как? Вы меня расстроили. Однако, если я не ошибаюсь, сэру Александру идет восьмой десяток?
Старый лицемер произнес это с таким видом, будто не он, а кто-то другой был старше сэра Александра на добрые десять лет.
Норвуд кивнул.
— Да, ему семьдесят восемь.
Он снова замялся.
— Вы спрашивали, пришел ли я по поручению отца или по собственной воле. Вообще-то он посылал меня к вам, однако я сам был бы не прочь оказаться в числе ваших клиентов.
— Да? — пробормотал мой друг. Он сцепил сноп скрюченные пальцы, а водянистые глаза его, должен признать, зажглись былым светом. Он весь напрягся, точно гончая, которая услышала в отдалении шум приближающейся охоты. И старость не была ему помехой.
Питер Норвуд выпятил полные губы.
— Буду с вами откровенен, сэр. Жить моему отцу осталось недолго, а в последнее время он начал непозволительным образом расходовать свое состояние.
— Вы его наследник? — спросил я.
Норвуд кивнул.
— Да, единственный наследник. Так что если мой отец пустит на ветер свои деньги, я останусь ни с чем.
Сыщик пожевал губами.
— Пустит на ветер? По правде сказать, молодой человек, я не считал его способным на подобное.
— Мой отец намеревается оставить большую часть своего состояния кучке шарлатанов, я бы даже сказал, психов. Они именуют себя Обществом Защиты Мира, — Питер Норвуд, не сдержавшись, фыркнул и поглядел на нас. — Вы о таком не слышали?
Мы покачали головами.
— Расскажите, если вам не трудно, — попросил я.
— Мой отец — он член-основатель этого общества — вместе со своими приятелями утверждает, будто среди нас имеются иноземцы.
— Иноземцы? — переспросил я. — Но что здесь такого? В Лондоне на самом деле полным-полно иноземцев.
Питер Норвуд повернулся ко мне.
— Но не из космоса же, — сказал он, — не инопланетяне! — Он презрительно махнул рукой. — Сплошные разговоры о человечках с Марса, космических кораблях и прочей белиберде.
Даже мой друг как будто удивился.
— Что? Вы хотите сказать, сэр Александр верит в это? Почему?
На округлом лице молодого человека мелькнула гримаса отвращения.
— Он собрал громадную коллекцию доказательств. Последние два года он только тем и занимался. Летающие тарелки, неопознанные объекты, случай с Каспаром Гаузером и все такое прочее. Полная галиматья!
Пожилой сыщик откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, и мне на какой-то миг почудилось, будто ему наскучил разговор или он просто устал и по своему обыкновению заснул. Однако он вдруг спросил довольно бодрым голосом:
— Вы, кажется, упомянули, что ваш отец посылал вас ко мне?
— Я, можно сказать, сам напросился, — заметил Питер Норвуд. — Как я уже говорил, отец весьма высоко ценит ваши способности, сэр. Не стану отрицать, мы с ним не раз бурно обсуждали предмет его увлечения. И вот, во время последнего разговора, я предложил ему, поскольку он о вас такого высокого мнения, прибегнуть к вашей помощи в деле разыскания тех самых иноземцев. Потому-то я и приехал сюда просить вас от его имени найти… э… зеленых человечков с Марса.
Мой друг устремил на него взгляд своих слезящихся глаз.
— Однако вы упомянули, что сами не прочь оказаться в числе моих клиентов.
Питер Норвуд развел руками.
— Я понимаю, сэр, вы давно отошли от дел. Тем не менее я умоляю вас согласиться на предложение моего отца. Сделайте вид, будто разыскиваете этих инопланетян, а потом сообщите ему, что перерыли весь Лондон и никого не нашли. Разумеется, за вознаграждением я не постою.