Ее подчеркнуто деловой стиль общения в эти дни был только лишним тому свидетельством. Она словно боялась собственной неуправляемости...
Она напросилась к ним в гости. Зачем? Нет, за семью Андрей был спокоен. К "обычным" человеческим отношениям Людмила относилась с некоторым презрением. Людмилу даже устраивало, что у Андрея есть жена, которую он любит, и ребенок. По её странной логике это означало, что в чем-то самом важном Андрей тем более принадлежит ей.
И все равно, она оставалась тигрицей... Тигрицей, которую никто не мог и не сможет приручить, даже Повар. Повар, с его умением что угодно обращать в свою пользу, лишь ухитрялся вовремя сажать её на крепкую цепь и потом отпускать строго в нужную сторону - неважно, вольно или невольно она подставляла голову под ошейник.
Да, Повар... Андрея опять прошиб холодный ужас, пережитый им во время звонка Игоря и потом собственного разговора со "стариком" Пюжеевым. Это был какой-то древний, первобытный ужас, поднимающийся из глубины подсознания и переворачивающий все внутри, до боли выкручивающий и сердце, и печень, и кишки. Так, наверно, пещерные люди боялись молнии, зимних вьюг, палящего солнца, грозящего лесным пожаром, всего, что могло пробудить неведомые силы, несущие гибель.
Сейчас, когда Андрей разбирался в причинах своего ужаса, ему становилось совсем противно. Он испугался не только за Игоря, за себя, испугался не только гнева Повара, хотя, наверно, это было самым главным. Кроме всего прочего, он испугался безразличия Повара - того, что Повар их бросит, навеки вычеркнув из списков надежных помощников.
За прошедший год Андрей потихоньку привык к тому, что они живут под "крышей" Повара. Когда он впервые встретился с Поваром год назад, то ещё не представлял всего масштаба того, с кем он столкнулся. То есть, представлял умозрительно, но не проникся этим пониманием, не прочувствовал его, не усвоил где-то в подкорке, что у них с Игорем все тылы прикрыты, пока можно снять трубку и обратиться - по делу, конечно. Это ощущение надежного тыла расслабило Андрея и - как он сейчас с горечью признавался сам себе сколько-то развратило. Сейчас бы, наверно, он не нашел бы в себе сил преодолеть свой страх и отвергнуть все посулы генерала Пюжеева, как было тогда... Тогда, когда он готов был остаться беззащитным, но независимым. А теперь ему сделалось страшно при одной мысли о том, что будет, если пройдет хоть смутный слух, что Повар снял с них свою "крышу", и они останутся один на один со всеми проблемами, со всеми этими Курослеповыми и прочими монстрами, у которых руки будут развязаны для выстрела из-за угла, для угроз их с Игорем семьям... Да, ужас пришел оттого, что он подумал: Повару ничего не надо делать, не надо их наказывать, надо только на секунду отвернуться... Этот ужас был настолько силен, что, повернись последующий разговор с Поваром чуть иначе, и Андрей бы выпалил: "Вы не волнуйтесь, пусть Игорь будет ни при чем, я сам скажу Курослепову про этого Беркутова!.."
И Повар это почувствовал. И из-за этого Андрей был теперь противен сам себе. Впервые Повар полностью подавил его и переиграл, продемонстрировал ему, насколько он подчинил себе его, Андрея волю. Недаром говорят: "Коготок увяз - всей птичке пропасть". Когда Андрей только влез в эти игры, только ступил в этот мир, в который его вовлек Игорь, он думал, что сумеет постоять за себя, где хитростью, а где прямым ослушанием. И ведь у него это получалось - но Повар, как выяснилось, умеет ждать, умеет терпеливо забирать нужных ему людей в свои бархатные лапы, пока они не начинают трепетать от мысли, что Повар возьмет и из уютной клетки опять отпустит их на свободу - в вольный, но дикий лес, где запросто могут и сожрать... Когда-то Богомол, оценившая все предельно точно, сказала ему: "Да, даже Повар попотеет, пока с тобой справится". Все верно: попотел - но справился. Заразил худшим видом трусости: трусостью исподтишка, той трусостью, которая не противоречит мужественным поступкам и верности друзьям, поэтому человек не чувствует в себе отраву, пока не становится слишком поздно.
Отвращение Андрея к себе сделалось настолько тошнотворным, что он не удержался: налил себе стакан водки и выпил. Гадкий вкус дешевого пойла перебил гадкий вкус лжи и предательства, дышать стало немного полегче. Андрей понял, почему из всего спиртного Игорь сегодня предпочел этот шибающий по мозгам денатурат непонятно какого разлива. Он действительно перешибал все. Но, чтобы почувствовать себя более-менее нормально, Андрею пришлось опрокинуть ещё один стакан.
В голове слегка зазвенело, но, по большому счету, он даже не захмелел.
- Никогда больше!.. - тихо произнес он вслух, обращаясь в пространство. - Никогда...
Он выкурил сигарету, пододвинул к себе листок бумаги и стал составлять вероятную схему событий, с именами, фактами, датами, и стрелками между ними. Очень многое уже прояснилось, оставалось додумать самую малость. Когда схема была готова, Андрей поглядел на неё с большим удовольствием: все было расставлено по местам. И вдруг он напрягся: ему померещилось скорей всего, из-за водки - что из этой схемы проглядывает нечто невероятно важное и неожиданное, меняющее весь смысл и суть происходящего. Он стал вглядываться во взятые в кружочки надписи и в стрелки между ними, пытаясь сообразить, что же его так задело, мимолетно, но сильно - и сам не заметил, как уснул, прямо в кресле... Лишь мысль задержалась: "Кажется, ухватил" превратившись тут же в причудливые образы сновидений, в которых было мало приятного. Ему снилась висящая на чердаке девочка с посиневшим лицом и прочие гадости. Но самой большой гадостью в этих обрывочных снах был он сам.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда Богомол подъехала к Красноармейской улице, было уже почти половина двенадцатого. Поздновато для визита, конечно, но время не ждало. Кроме того, она подстраховалась для порядка. Из машины она позвонила одному из друзей покойного мужа - банкиру, про которого помнила, что он был большим любителем цветов.
- Людмила? - удивился тот. - Откуда?
- Рискнула всплыть ненадолго, - ответила она.
- Ах, ну да, конечно... - он чуть подрастерялся. - Да, бедный Роман... Его ведь застрелили где-то в Бельгии?
- Да, за день до того, как я должна была покинуть Москву и встретиться с ним.
- Везде достанут... - горестно вздохнул банкир. - И все это время ты пролежала на дне?
- Сам понимаешь, береженого Бог бережет. Но сейчас, когда прошел почти год, я отважилась высунуть носик из норки и принюхаться к свежему воздуху.
Он невольно рассмеялся.
- И где была твоя норка?
- В пределах нашей великой и просторной родины. Я так рассудила, что меня будут искать в Европе, решив, что я выехала под чужим именем - если, конечно, я кому-то интересна - поэтому где-нибудь в крупном сибирском городе мне будет спокойней.
- И ты не прогадала, раз я слышу твой голос, - с уважением заметил он. - Да, голова на плечах у тебя есть... Когда думаешь окончательно перебираться в Москву?
- В зависимости от результатов предварительной разведки. А у меня к тебе дело.
- Слушаю...
- В своем "изгнании" я увлеклась цветоводством. У меня хорошая оранжерея, и я хочу прикупить редкие сорта орхидей. Помнится, это ты рассказывал, будто знаешь какого-то Садовникова, крупнейшего специалиста по орхидеям. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаешься. Подожди, я найду тебе его телефон... Так ты интересуешься орхидеями? Тогда тебе стоит поглядеть оранжерею Курослепова. То есть, стоило бы - говорят, её обворовали, и самого интересного теперь не увидишь.
- Да, я слышала об этом печальном событии. Иначе бы напросилась к нему в гости.
- Напроситься все равно не мешает. Кое-что уцелело, да и знает он много, может поделиться. Если хочешь, я тебя представлю.
- С удовольствием.
- Когда у тебя будет свободное время?
- Завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.
- И как мне тебя найти?
- По прежнему телефону, - ответила она. - Я ведь вернулась в свою квартиру.
- Хорошо... А, вот, нашел. Записывай телефон.
Она записала телефон и тут же перезвонила Садовникову. Трубку никто не брал, но она все же решила попытать счастья.
Дом и квартиру она нашла без труда. Когда она позвонила в дверь, сперва все было тихо, потом послышалось шарканье и осторожный голос спросил:
- Кто там?
- Николай Михайлович? - осведомилась через дверь Людмила. - Простите, что так поздно. У меня к вам срочное дело. Ваш адрес дал мне Беневоленцев.
Видимо, Садовников успокоился, разглядев в глазок красивую и модно одетую молодую женщину - судя по внешности, существо вполне безобидное потому что после некоторого раздумья он зазвякал замками и цепочкой, отпер дверь и впустил Людмилу. Перед Людмилой предстал худощавый пожилой мужчина, росту чуть выше среднего, с той отрешенно-приветливой улыбкой на лице, которая обычно говорит об изрядной застенчивости.
- Здравствуйте, - представилась она. - Меня зовут Людмила Семеновна. Я нашла ваш адрес и телефон, и звонила вам. Никто не подходил, но я решила заехать... У меня времени в обрез, а я как раз проезжала мимо...
- Да, я иногда не слышу телефон, когда смотрю телевизор, - он совсем засмущался. - А Беневоленцев - рекомендация надежная. Да, надежная... Так вы ко мне по делу?
Она кивнула.
- Первоначально мне порекомендовали обратиться к вам друзья, которые когда-то приобретали у вас орхидеи. Видите ли, рано утром я улетаю из Москвы домой, в Новосибирск, а ваш адрес они отыскали буквально час назад...
- Орхидеи в Сибири? - усмехнулся он. - Что ж, такое уже бывало. Тобольский губернатор, по-моему... Или кто-то из золотопромышленников?..
- Я не Тобольский губернатор и не золотопромышленник, - рассмеялась Людмила, - но условия у меня хорошие. Одна из комнат квартиры переоборудована в зимний сад, и там есть маленькая оранжерея. С автономной аварийной системой отопления, на случай любых неожиданностей. Правда, пока Бог миловал, неожиданностей не случалось...
- Это интересно, - сказал Садовников. - Но вы проходите, что возле двери торчать? - он жестом пригласил её на кухню. - Может, чайку сообразить?
- Не откажусь, - ответила Людмила.
Они прошли кухню, Николай Михайлович включил электрический чайник и сел за стол напротив своей гостьи.
- Вы могли и не извиняться за поздний визит, - сказал он. - Не спится, знаете, и всегда приятно пообщаться с кем-нибудь, кроме телевизора...
- Проблемы возраста или житейские заботы одолели? - спросила Людмила.
- Да как-то и то и другое... Но у вас, в отличие от меня, времени мало, так что не будем его терять. Какие орхидеи вас интересуют?
- Вообще-то, я подумывала об орхидеях "мертвая голова".
- "Мертвая голова"? - Садовников нахмурился. - А-а... - и он выдал длинное латинское название. - Я вообще-то предпочитаю нормальные научные наименования. Хотя и такие художественные, или обиходные, определения вполне допустимы.
- Так стоит мне её брать? Или я с ней не справлюсь? Тогда порекомендуйте что-нибудь более простое в уходе.
- Ну... - он призадумался. - На самом деле, тут все зависит от тщания и желания, ни от чего более. "Мертвая голова", как вы её называете, орхидея достаточно капризная, но с ней вполне можно подружиться... И вообще, мне не раз приходило в голову, что орхидеи надо подбирать в зависимости от своего характера. У разных людей приживаются разные орхидеи, и ничего тут не попишешь. Это как собаку себе заводить - одна порода человеку подходит, другая нет.
- Ну, это когда у человека обычные возможности, - заметила Людмила. У Курослепова, я слышала, чего только нет. В том числе, наверно, и виды орхидей, которые, вроде бы, по его характеру приживаться у него не должны. Так что от денег и помощников многое зависит, верно?
- Верно, - согласился Садовников. - Оранжереи Курослепова стоит поглядеть. Вы у него ещё не были?
- Пока нет. Собираюсь послезавтра, когда вернусь в Москву.
- С Беневоленцевым?
- Да, он пригласил.
- С Беневоленцевым и Курослепов пустит, - задумчиво проговорил Садовников. - Он сейчас почти никого не принимает, окружил себя охраной как каменной стеной после ограбления его оранжерей. Говорят, и на его жизнь покушение было, начальника его охраны при этом убили. Так что вам повезет, если вы до него доберетесь. Хотя самые ценные экземпляры и похищены, но, все равно, осталось, на что поглядеть.
- Вы ведь и ему помогали?
- Помогал... Да и сейчас помогаю помаленьку. Не хвастаясь скажу, что без меня он не оживил бы эти "орхидеи-призраки", которые с таким трудом выцарапал из Америки. Он-то рассказывает, что сам все сделал, ну и Бог с ним, пусть бахвалится, - Садовников явно относился к проблеме присвоения его успехов по-философски: ему важнее всего было, чтобы цветы были живы. Вдруг он спохватился. - Только вы не проговоритесь, что я вам это рассказал. Я, вообще, не из болтливых, и клиентов не подвожу, но тут как-то с вами расслабился....
Людмила усмехнулась.
- Курослепов так ревниво оберегает свой имидж великолепного цветовода, да?
- Навроде того, - несколько уклончиво ответил Садовников. Людмиле показалось, что если бы он мог говорить откровенно, то сказал бы: "Курослепов вообще человек очень злой и завистливый". - Так вы, значит, рано утром из Москвы, а послезавтра опять назад?
- Да.
- И вы хотели, чтобы я вам за это время подобрал образцы?
- Да, орхидеи "мертвая голова". Мне она очень нравится сама по себе, и, кроме того, насколько я понимаю, это вид достаточно редкий... Ведь он и в Москве мало у кого есть, да? И с просьбой его достать к вам, наверно, обращаются очень нечасто?
- Нечасто, но бывает, - улыбнулся Садовников. - Вот, недавно...
- Недавно кто-то обращался?
- Да. Занятный молодой человек. Из таких, как они называются... ну, которые только стали поклонниками чего-то, и поэтому рвения в них хоть отбавляй, весь мир для них не существует, кроме нового увлечения.
- Из неофитов? - догадалась Людмила.
- Вот-вот. Обо всем расспрашивал. Записывал рецепты моих особых питательных сред...
- Вы спокойно делитесь своими секретами?
- Разумеется. Почему людям не помочь? И потом... - на его лице опять появилась застенчивая улыбка. - Тут многое от руки зависит. Если ты не чувствуешь цветок, то никакие чужие секреты не помогут тебе его вырастить. Со мной так бывало - поделишься секретом, а потом люди жалуются, что ничего не получается...
- Интересно было бы его найти, - заметила Людмила. - Он, случаем, не оставил свой адрес?
- Я всегда записываю адрес тех, кто берет у меня редкие экземпляры. Иногда забеспокоишься, бывает интересно проверить, как идут дела... Да мало ли что. Если хотите, я вам его найду.
- Буду очень признательна.
Садовников извлек с полки над своей головой старую записную книжку, потрепанную и распухшую от множества вложенных в неё бумажек, и неспешно стал её листать.
- Вот, нашел! Записывайте: "Черноорловский Василий Марленович. Адрес в районе Тушина."
- А телефон? - спросила Людмила, доставая ручку, чтобы переписать все данные.
- Телефон он оставил, но просил без крайней надобности не звонить. Сказал, что он живет со старой и очень больной матерью, у которой бзик - до смерти боится телефонных звонков. Поэтому он сам всем звонит. Сказал, что сейчас он меняет место работы и, как только устроится на новом месте, сам мне перезвонит и оставит рабочий телефон.
- Ясно... - сказала Людмила, хотя, на самом деле, ясности для неё становилось все меньше. Вопросы роились в её голове. - Что ж, при случае, если позвонит, передайте ему, что я им интересовалась. Вот моя визитная карточка. На ней указаны мой московский адрес и телефон.
- А вы, значит, всего на день улетаете? - осведомился Садовников, подливая ей чаю и пододвигая поближе к ней коробку шоколадных конфет: он заметил, с каким удовольствием его гостья отправляет их в рот одну за другой. - Зачем же горячку пороть?