С этими словами она вложила мне в руку пятьдесят долларов, все свои сбережения.
— Не возвращайся никогда, Джонни, -прошептала она, целуя меня на прощанье.
Я понял, что никогда не забуду ее прощальный поцелуй, и этот запах цветов от ее волос, и прохладную нежность ее губ, и сияние этих мягких темных глаз, светящихся любовью и невыплаканными слезами. Я знал, что никогда не увижу Малуйю, и это разрывало мне сердце сильнее, чем мои раны. Когда лодка тихо скользнула от причала в темноту, я сел на корме и печально оглянулся на невидимый остров, вспоминая вновь все, что пережил.
— Возвращайся в свой мир, -сказал мне Кахану. — Никому не говори, кто ты на самом деле, иначе они обязательно найдут тебя. Живи новой жизнью. Теперь ты стал взрослым, мой мальчик. Боги дали тебе возможность начать эту новую жизнь.
Я смотрел, как величественный бронзовый гигант ведет лодку сквозь пролив, и подумал, как странно сложилась моя судьба: именно Джек Кейн «предоставил» мне свою лодку-путь к свободе.
Я думал, что мне делать с этим неожиданным подарком. Я не покидал Калани десять лет. Я никогда не видел города. Я даже не был в Гонолулу или Мауи. Сердце мое сжалось, когда я подумал, что Арчер был прав. Я-дикарь и не знаю, как вести себя в цивилизованном обществе.
Я смотрел на приближающийся остров Мауы, У меня в кармане было пятьдесят долларов, которые дала мне Малуйя, и узелок с чистыми рубашками, которыми она тоже снабдила меня.
И я был свободен.
Глава 29
Кахану собирался сказать Арчеру, что я сбежал на лодке Джека. Он сказал мне, что утопит лодку и скажет, что я, наверное, пропал в море. Не знаю, поверили они ему или нет, но никто не разыскивал меня. Семья Кахану заботилась обо мне, словно я был их собственным ребенком, и я завидовал размеренному течению их жизни, когда каждый день плавно перетекал в следующий.
Они были счастливыми людьми, и я все еще помню, как они собирались на веранде дома и долгими теплыми вечерами сидели там, приветствуя проходящих друзей и соседей, которые иногда поднимались к ним выпить чашечку чая или поесть вместе с хозяевами. Кто-то приносил «укулеле», и они пели чудесные старинные баллады и песни, а женщины танцевали. Даже старушки не могли удержаться, услышав зовущий ритм. Я завидовал им, но знал, что мне нужно идти дальше.
Пять недель спустя, с многочисленными прощаниями и поцелуями, я был посажен на маленькую лодку, следующую в Гонолулу.
Остров Мауи и семья Кахану были для меня передышкой. Я полюбил их и стиль жизни на острове. Более того, я очень сильно привязался к ним, моя «настоящая» семья была адом по сравнению с ними. Но Гонолулу оказался шумным, многолюдным городом, слишком деловым и пугающим для меня, маленького островитянина. А когда я увидел, что знаменитое имя Кейнов написано повсюду-на бортах кораблей, в названиях улиц, -то я понял, что нахожусь на вражеской территории. Я, не тратя время, изобрел себе новое имя Джон Джонс и устроился на работу на первое же судно, перевозящее скот и курсирующее между Гонолулу и Сан-Франциско. По иронии судьбы, это судно называлось «Ранчо Канои», но никто не знал меня. В конце концов, никто ведь и не видел никогда Джонни. Леконте. Я должен был смотреть за скотом, больше ничего во мне не интересовало хозяев.
Я распрощался с Гонолулу, но вперед маячил грозный Сан-Франциско. Я никогда не видел тчких высоких домов, так много автомобилей и толпы людей, шумных, резких, занятых собой. Я не решался переходить улицы, не зная в какую сторону смотреть. Я не знал, как заказывать обед в дешевых кафе и как платить. Люди на улицах с интересом оглядывались на меня, показывая пальцами на мои оборванные лохмотья. Устыдившись, я зашел в магазин и купил две рубашка и первую в своей жизни пару брюк. Потом я постригся у парикмахера и, посмотрев на себя в зеркало, увидев совсем другого человека. Но я знал, что все еще осталось глупым деревенским парнем в большом городе.
Я пересчитал деньги и понял, что у меня осталось всего пять долларов. Мне необходима была работа, но все, что я знал, -это как управляться со скотом. Я как раз размышлял, что мне делать, когда молодой парень, продавец хот-догов на Маркс-стрит, заговорил со мной. Он был одет в красивую униформу-короткий красный жакет и черные брюки-и сказал, что работает слугой в отеле. Он осмотрил меня дружески с ног до головы и сообщил, что я как раз подойду — есть интересная работа. Последний раз я общался с людьми на грузовом судне, и этот парень был первым человеком, который заинтересовался мной. Его звали Аугустус Стивенс. — Зови меня просто Гус, — сказал он дружески, когда мы вместе шли к отелю. Он был ниже меня и такой же худой. Гус рассказал, что приехал с Восточного побережья сюда на запад в поискав своей фортуны. В то время ему было шестнадцать лет, а много лет спустя я увидел его имя вновь-он стал президентом известной нефтяной компании. Значцт, он все же нашел свою фортуну. Но тогда он едва сводил концы с концами, как и я, поэтому мы заключили союз.
В тот знаменательный день я стал слугой отеля. Мое собственное имя Джонни было Написано на карточке, прикрепленной к лацкану моего красного форменного жакета, и я должен был выполнять разные поручения, открывать двери, носить багаж. Начальная плата была крошечной, но Гус сказал, чпю ее поднимают, и был прав. Я нашел себе крохотную дешевую комнатку без мебели в китайском квартале и понял, что, питаясь рисом и шпротами в местном ресторанчике, смогу прожить.
Я обосновался в китайском квартале. Я понимал обычаи китайцев лучше, чем они сами-мрачные служащие того же отеля, с которыми я вместе работал. Но между мной и «семьей» на островах все же было недостаточно безопасное расстояние. Я знал, что Джек и Арчер часто наведываются в Сан-Франциско, и я постоянно был настороже, оглядывался на улицах, рассматривал жильцов отеля. Мне нужно было, чтобы нас разделяло не меньше тысячи миль, только тогда я почувствовал бы, что сбежал от них.
Я мечтал скопить немного денег, чтобы поехать во Францию, на виллу «Мимоза». Я надеялся, что Нэнни Бил еще там и помнит мальчика, которого она оставила на Калани много лет назад. Но тут я прочел в газетах, что в Европе началась война, и Франция оккупирована Германией. И я понял, что Нэнни и вилла так и остались мечтой.
Был 1941 год. Я привык к своей работе в отеле и уже получал удовольствие от своей проворности и благодарность и чаевые от клиентов. В выходные я обследовал город, глядя на все глазами человека, впервые увидевшего пирамиды. Я катался на подножках трамваев, иногда на пароме переправлялся через залив, чтобы посмотреть на леса и холмы. Иногда я ходила в кинотеатр вместе с Тусом. В основном на вестерны. Мне нравились лошади и съемки.
Но 7 декабря японцы атаковали Пирл-Харбор, и США были втянуты в войну. Я с ужасом подумал об Оаху-этом чудесном мирном острове, его причалах и величественных кораблях. Все это теперь объято пламенем. И так много погибших. Воодушевленный, я немедленно вместе с Гусом отправился записываться добровольцем в Военно-Морской флот.
— Тебе сколько лет, сынок?-спросил, прищурившись, сержант.
— Восемнадцать, сэр, -ответил я уверенно, так, как учил меня Гус.
— Ты правильно поступаешь, сынок, — сказал он мягко, — но тебе надо бы подождать еще пару лет, чтобы встать за свою страну.
Я был горько разочарован. В глубине души я надеялся, что меня пошлют в Европу. Гус оказался счастливее. Каким-то образом ему удалось обмануть сержанта, и он вышел из пункта записи новобранцев полноправным членом войск Военно-Морского флота.
Гус был не единственным служащим, уволившимся из отеля. Мужчины призывались и немедленно отправлялись на обучение, и с должности мелкого служащего отеля я вдруг сразу поднялся до официанта. Я учился всему очень быстро, наблюдая за другими, но в глубине души все еще не понимал основных законов жизни. Я по-прежнему был дикарем с острова.
Прошло два года. Сан-Франциско был полон военных моряков, они заселили все отели, а их подруги и жены. приехали в город, чтобы быть ближе к ним. Мне было семнадцать лет. «Еще год, -уговаривал я себя, -и я могу быть с полным правом зачислен в войска». Я следил за новостями с фронтов, все еще надеясь быть отправленным на Средиземноморье. А тем временем я нашел себе новую работу.
«Сан-Франциско» был огромным отелем с богатой клиентурой: офицеры и их женщины, богатые и роскошные. Одна из них, которой я постоянно прислуживал, жила в отеле бессрочно. Она говорила, что ее мужа, офицера, отправили «в какую-то дыру», в лагерь Пен-длетон на морской базе возле Сан-Диего, а она отказалась ехать в такое место.
— Это же черти где, -подслушал я ее объяснение друзьям, когда она, как обычно, пила свой шестичасовой коктейль и любезничала со всеми.
Она была немолода, привлекательна и готова на любой флирт. У нее были голубые глаза и очень бледная кожа. Она была натуральной платиновой блондинкой, а рот ее, крупный и чувствительный, был цвета той бабочки, которая прилетала на перила веранды в Калани.
Я заметил ее, потому что она была красивой и всегда веселой, всегда шутила и смеялась со своими друзьями и офицерами, которые ее сопровождали. Но в ней было и еще кое-что. Я заметил, как она быстро осматривает комнату, продолжая говорить, словно ищет чего-то. Иногда я чувствовал, как ее глаза в задумчивости
останавливаются на мне.
Я вспыхнул, увидев, как она рассматривает меня издалека с ног до головы. Я был юн и невинен: едва ли я когда-нибудь разговаривал с девушкой. Но теперь я вырос, стал мускулистым, и мне казалось, что она смеется над моими черными форменными брюками в обтяжку и красным жакетом.
Она взглянула мне в лицо, когда я осторожно ставил мартини напротив нее, и я отвернулся под ее веселым взглядом, потому что знал, что отнюдь не красавец. Лицо мое было слишком худым, черты слишком резкими, и благодаря Джеку мою левую щеку украшал огромный шрам от глаза до подбородка. Но миссис Де Сото я почему-то понравился.
— Мне кажется, ты хороший официант, Джонни, -сказала она.-Неплохо было бы, если бы ты прислуживал мне. Все прочие так медлительны и вечно все путают, все забывают.-Она вздохнула.-Жаль, что из-за этой проклятой войны официанты превращают нашу жизнь в ад.
Она вновь улыбнулась мне, алый рот приоткрыл яркие белые зубы. «Как жемчужины», -подумал я смущенно.
— Спасибо, Джонни, -сказала она, величественно кивнув мне и взглянув каким-то сокровенным взглядом, от которого я опять вспыхнул.
Потом я часто прислуживал ей в баре, и она всегда благодарила и улыбалась мне. Qua касалась моей руки, давая мне доллар чаевых, и это прикосновение бросало меня в жар.
Несколько недель спустя я работал на обслуживании комнат. Было далеко за полночь. Никто не любил подниматься из подвала, потому что приходилось вести все бутылки, но я справлялся и с этим, наверное, потому, что был молод. Позвонила миссис Де Сото: она желала немедленно бутылку джина, бутылку вермута и лед.
— Я рада, что это ты, Джонни, -сказала она, открывая мне дверь и улыбаясь.
Я прошел мимо нее в комнату и поставил поднос на столик. Потом я взглянул на нее. Она была в длинном, обтягивающем красном вечернем платье, собранном на бедрах, и в ожерелье из бриллиантов и рубинов над низким v-образным вырезом, который приоткрывал белые округлости ее грудей.
— Откроешь для меня бутылки, Джонни?-сказала она, садясь на софу.-А потом налей мне в бокал. Подожди, я покажу тебе, как я люблю.-Она взмахнула ресницами и снова улыбнулась.-Чтобы ты знал в следующий раз.
Комната была полна ароматом ее духов, тяжелого сладкого муската. Я подал ей бокал дрожащей рукой мо она потянулась ко мне и приложила стакан к моим губам.
— Попробуй, Джонни, -прошептала она, -тогда ты действительно узнаешь, как я люблю.
Я сделал глоток, и алкоголь обжег мне горло. Я начал кашлять, а она стояла надо мной, держась за бедра, и смеялась.
— Вижу, ты никогда прежде не пробовал алкоголь, — сказала она. Сев на софу, она взяла бокал:
— А теперь подойди, Джонни, и расскажи, Что еще ты никогда не пробовал. Чтобы я знала, чему научить тебя.
Я сел рядом с ней, зачарованный взглядом ее голубых глаз и ее возбуждающим ртом.
— Смотри, -сказала она, пробежав пальцем по шраму на моей щеке, -ты похож на молодого буйвола.
Она вновь улыбнулась этой своей улыбкой, и мне захотелось схватить ее, прижать, целовать.
— Такой невинный и такой красивый, -сказала она задумчиво, поднося бокал к моим губам.
Она встала и поставила пластинку. Это был Глени Миллер «Серенада лунного света». Я пил мартини и смотрел, как она движется по комнате в такт музыке.
— Это моя любимая, -сказала она, когда музыка кончилась.
Она стряхнула с волос сетку и гибко потянулась всем телом.
— Тебе нравится, Джонни, -спросила она, наливая еще мартини.
— Очень, -сказал я, глядя, как покачиваются ее бедра, когда она вновь подошла и поставила пластинку. Она повернулась и посмотрела на меня. Потом выпила мартини и швырнула бокал в камин. И вновь начала танцевать. Только на этот раз она расстегивала платье, постепенно подходя ближе ко мне. И подойдя вплотную, она вдруг сбросила его на пол.
Она была бела как снег в пурпурном шелковом белье, и я понял, что пропал. Она села рядом со мной и медленно начала снимать мою одежду, все, кроме галстука.
— Так, и что же мы теперь будем делать?-игриво притянула она меня к себе. Я до сих пор помню ее запах: густой мускатный аромат, немного-джин и ее собственный запах кожи. И я погрузился в этот запах, в ее тепло, чудесную женственную мягкость. И не мог больше ждать.
В этот первый раз я взорвался почти мгновенно, но потом она научила меня, как заниматься любовью с женщиной.
— Ты способный ученик, Джонни, -сказала она. — Я буду помнить тебя. Хотя до сих пор не знаю твоего полного имени.
Сознание мое было затуманено алкоголем, ее запахом и моим первым сексом в жизни, и я вдруг промямлил мое полное имя: «Джонни Леконте».
Она смотрела на меня широко открытыми глазами. Потом вдруг засмеялась, закинув голову. Я смотрел на нее с изумлением.
— Вот это потеха!-наконец сказала она.-Это просто невероятное совпадение. Так ты Леконте? Я знаю, что Арчер Кейн даже поменял фамилию, когда женился на этой француженке, а потом у него родился сын. Так это ты? Джонни Леконте?
Мое сердце упало, но я смотрел на нее все еще не понимая.
— Ну, конечно, -воскликнула она со смехом, -ты же не знаешь, кто я. Мой юный буйвол, я-Шанталь 0'Хиггинс. Я была второй женой Арчера. И матерью этого проклятого выродка Джека.
Я схватил мои вещи и бросился к двери, даже не оглянувшись на нее. Она все еще смеялась, словно это была самая лучшая в мире шутка.
Той же ночью я ушел из отеля и утром, соврав о моем возрасте, благополучно записался в Морской флот. Но каким-то образом я чувствовал, что история с Шанталь О 'Хиггинс для меня не закончилась.
Глава 30
Я многое узнал за то время, пока служил в Военно-Морском флоте, но познания мои касались в первую очередь премудростей ведения боя, людей на войне, жизни и смерти, -далеко не книжные знания.
Я прослужил два с половиной года на эскадренном миноносце в южной части Тихого океана. К сожалению, мне пришлось отказаться от мечты о Средиземноморье.
Мне было несложно привыкнуть к военным условиям. Ведь я провел большую часть жизни, защищаясь от нападений. Во мне все еще было прекрасно развито чувство опасности. Кроме того, годы, проведенные на Гавайях, сделали из меня первоклассного моряка. Я знал океан, его особенности.
Но это не означает, что я ничего не боялся. Я был бы дураком. Когда я наводил орудие на врага, который был в нескольких сотнях ярдов от меня, знакомый металлический привкус страха неизменно появлялся во рту. Война-это тяжелое занятие, но я познал, что такое дружба моих товарищей по оружию в этом страшном деле. Я научился, как нужно жить с людьми, как принимать дружбу и платить тем же. Я, наконец, стал более цивилизованным человеком, хотя еще и не гражданином мира, конечно. Я сомневался в том, что вообще способен на это. Психологи говорят, что характер человека формируется до наступления половой зрелости. Значит, моя жизнь была безнадежно испорчена.