— Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание!
— Ты этого требуешь?
— Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить нас. Тогда ты был храбрым. Хватит ли тебе теперь храбрости, чтобы сражаться со мной?
— Я сражаюсь только с вождями!
— Я и есть вождь!
— Как это ты докажешь?
— Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной.
Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью:
— Собака, я заколю тебя!
— Хорошо, но только в честном поединке!
— И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом!
— А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус!
Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету.
— Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова?
Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей.
— Я подумаю, — ответил уклончиво Тангуа.
— Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом.
— Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце!
— Я так скажу, — гордо и спокойно произнес Виннету, — если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду.
— Сдержу!
— Значит, ты готов сразиться с ним?
— Да.
— Немедленно?
— Немедленно! Я жажду его крови!
— Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться.
— Кто должен решить?
— Сэки-Лата.
— Почему?
— Потому что ты его обидел.
— Нет, это я должен выбирать оружие.
— Ты?
— Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его.
Я решил спор:
— Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его.
— Ты не победишь меня! — крикнул Тангуа. — Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу?
— Что же ты выбираешь?
— Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце!
— Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа?
— Нет.
— Тангуа подтвердил, что я сражался с Ножом-Молнией, чтобы освободить апачей; до сих пор Тангуа отрицал это. Видишь, я имею право называть его лжецом!
— Лжецом? — крикнул Тангуа. — Ты поплатишься жизнью. Поскорее дайте ему ружье! Пусть поединок начнется немедленно, я заткну глотку этой собаке!
Свое ружье Тангуа держал в руке. Виннету послал воина в пуэбло за моим карабином и патронами, которые я всегда носил с собой, пока был на свободе. Все сохранялось в полном порядке. Виннету хоть и считал меня врагом, заботился о моих вещах.
— Пусть мой брат скажет, сколько раз и с какого расстояния вы будете стрелять, — обратился ко мне Виннету.
— Мне совершенно все равно, — ответил я. — Кто выбирает оружие, тот пусть и ставит условия.
— Да, я решу, — сказал Тангуа. — Стреляться с двухсот шагов до тех пор, пока один из нас не упадет и не сможет подняться.
— Хорошо, — согласился Виннету. — Я буду следить за соблюдением правил. Стреляете по очереди. Я встану рядом и пристрелю того, кто осмелится нарушить условия. Кто стреляет первым?
— Я, конечно, — выкрикнул Тангуа.
Виннету холодно произнес:
— Тангуа пытается получить все преимущества. Первым будет стрелять Шеттерхэнд.
— Нет! — ответил я. — Пусть будет, как ему хочется. Он выстрелит один раз, потом я, и все будет кончено.
— Нет! — возразил Тангуа. — Мы будем стрелять до тех пор, пока один из нас не упадет!
— Конечно, именно это я и хотел сказать, потому что мой первый выстрел свалит тебя.
— Хвастун!
— Посмотрим! И знай: хотя я должен убить тебя за твою подлость, я не сделаю этого. Я накажу тебя тем, что прострелю твое правое колено.
— Вы слышали? — расхохотался Тангуа. — Этот бледнолицый, которого его друзья называют гринхорном, предупреждает, что с двухсот шагов размозжит мне колено! Смейтесь, воины, смейтесь!
Он посмотрел вокруг, но никто не рассмеялся, и Тангуа сказал:
— Вы боитесь его, а я с ним разделаюсь! Пойдемте, отмерим двести шагов!
Принесли мой флинт. Я осмотрел его и убедился, что все в полном порядке, а стволы заряжены. На всякий случай я выстрелил из обоих стволов и зарядил ружье повторно. Тут подошел ко мне Сэм и сказал:
— Мне бы хотелось задать вам сто вопросов, но у меня нет ни времени, ни возможности. Поэтому спрошу только об одном: вы действительно собираетесь прострелить ему колено?
— Да.
— Только колено?
— Такого наказания вполне хватит.
— Нет! Такую мразь надо уничтожить без пощады, чтоб мне лопнуть! Вы только вспомните, сколько несчастий произошло с тех пор, как он решил украсть лошадей апачей!
— Его подговорили какие-то белые.
— А он поддался на уговоры! Я просто всадил бы ему пулю в лоб. Уж он-то будет целиться вам в голову!
— Или в грудь. Я в этом уверен.
— Он не попадет. Хлопушка этого негодяя ни на что не годится.
Тем временем индейцы отмерили двести шагов, и мы заняли свои места. Я стоял молча, зато Тангуа безостановочно извергал потоки брани, которую и повторить невозможно. Виннету не выдержал:
— Вождь кайова должен замолчать. Начинаем! Я считаю до трех, и только тогда стреляйте. Кто выстрелит раньше, получит пулю в лоб.
Легко представить, сколь напряженно ожидали дальнейших событий все присутствующие. Они встали в два ряда, образуя широкий коридор, в конце которого стояли мы. Воцарилась тишина.
— Вождь кайова начинает, — сказал Виннету. — Один… Два… Три!
Я стоял неподвижно, лицом к своему противнику. Тот прицелился и выстрелил. Пуля пролетела рядом со мной. Никто не издал ни звука.
— Теперь очередь Шеттерхэнда, — произнес Виннету. — Один… Два…
— Минуточку, — остановил я его. — Вождь кайова повернулся ко мне боком, хотя я стоял прямо.
— Как хочу, так и стою! — ответил Тангуа. — Никто не может мне запретить. В условиях этого не было!
— Конечно, и Тангуа может встать как захочет. Он повернулся боком и думает, что я не попаду в него. Он ошибается, я обязательно попаду и могу выстрелить, ничего не сказав, но хочу поступить честно. Я обещал прострелить ему правое колено, но если он встал боком, пуля раздробит оба колена. Пусть теперь поступает как хочет: я его предупредил. Хуг!
— Стреляй пулями, не словами! — орал Тангуа, и не подумав встать прямо.
— Шеттерхэнд стреляет, — повторил Виннету. — Один… Два… Три!
Раздался выстрел, Тангуа издал громкий крик, уронил ружье, раскинул руки и рухнул на землю.
— Уфф, уфф, уфф! — раздались крики со всех сторон, и индейцы, столпившись, стали рассматривать, куда попала моя пуля.
Я тоже подошел, и краснокожие с уважением пропустили меня к Тангуа.
— В оба колена, в оба колена, — слышалось справа и слева.
Наклонившись, Виннету осматривал рану стонущего Тангуа и, увидев меня, сказал:
— Пуля прошла именно так, как предсказал мой брат: колени раздроблены. Тангуа никогда не поедет верхом, чтобы пересчитать чужие стада.
При виде меня раненый разразился ужасной бранью. Я прикрикнул на него, и он умолк.
— Я предостерегал тебя, но ты не послушался.
Тангуа старался не стонать, потому что индеец должен стойко переносить боль. Он прикусил губу и угрюмо смотрел вдаль. Потом, собравшись с силой, сказал:
— Я ранен и не смогу вернуться домой, придется пока остаться у наших братьев апачей.
Виннету отрицательно покачал головой и решительно возразил:
— Ты покинешь наше пуэбло, мы не станем держать у себя конокрадов и убийц. Хватит того, что мы взяли с вас выкуп вместо крови.
— Но я не смогу сесть на лошадь!
— Рана Сэки-Латы была тяжелее, и он тоже не мог ехать верхом, однако прибыл сюда. Думай о нем почаще! Тебе это будет полезно. Кайова собирались сегодня уехать от нас, и пусть будет так. Если завтра мы встретим на наших пастбищах кого-нибудь из вас, то поступим с ним так, как вы собирались поступить с Сэки-Латой. Я сказал! Хуг!
Виннету взял меня за руку и увел. Толпа расступилась перед нами. Подойдя к реке, мы увидели Инчу-Чуну в лодке, которой управляли два посланных к нему апача. Виннету поспешил к реке, а я подошел к друзьям поговорить.
— Наконец-то, наконец-то мы можем с вами поговорить! — воскликнул Сэм. — Скажите нам, что это за волосы вы показали Виннету?
— Те самые, что я отрезал у него.
— Когда?
— Когда освободил его и Инчу-Чуну.
— Разве вы… ко всем чертям… вы… гринхорн… вы их освободили?!
— Самой собой…
— И не сказали нам ни слова?
— А зачем?
— Как вы это сделали?
— Как любой гринхорн.
— Да говорите же толком, сэр! Это же было невероятно трудно.
— Да, вы даже сомневались, сможете ли вы сделать это.
— А вы сделали! Либо у меня совсем нет мозгов, либо они малость подпортились.
— Первое, Сэм, первое!
— Что за дурацкие шутки! Нет, посмотрите на него! Освобождает индейцев, носит при себе чудодейственную прядь волос и никому об этом ни слова! А на вид такой порядочный! О, как обманчива бывает внешность! А что же произошло сегодня? Я так и не понял. Вы утонули и вдруг опять выплыли!
Я ему все рассказал, а когда закончил, Сэм воскликнул:
— Дорогой мой человек! Что за тяга к проделкам, чтоб мне лопнуть! Простите, я вынужден еще раз спросить: вы действительно впервые на Западе?
— Да.
— А в Соединенных Штатах?
— Тоже.
— Ну тогда мне этого просто не понять. Во всем новичок — и одновременно мастер. Никогда такого не встречал! Я вынужден похвалить вас, именно похвалить. Вы очень хитро вели себя, хи-хи-хи! Только не вздумайте возомнить о себе Бог знает что. Вы еще успеете натворить глупостей, и вам очень далеко до настоящего вестмена!
Сэм отнюдь не собирался закончить на этом свою речь, но подошли Виннету и Инчу-Чуна. Старый вождь долго и испытующе смотрел мне в глаза, как до этого смотрел его сын, и наконец сказал:
— Виннету рассказал мне обо всем. Вы свободны. Простите нас. Сэки-Лата храбрый и хитрый воин, он победил многих врагов. Выкурим трубку мира?
— Да, я хочу быть вашим другом и братом!
— Сейчас мы пойдем в пуэбло, где мой победитель получит удобное жилье. Виннету останется здесь, чтобы навести порядок.
И мы — уже свободные — вошли в крепость, которую покидали пленниками, приговоренными к мучительной смерти.
Глава V
ЯСНЫЙ ДЕНЬ
Я вернулся в пуэбло и только теперь разглядел, какое это было огромное и величественное сооружение Почему-то принято считать, что народам Америки далеко до вершин цивилизации. Однако трудно согласиться с тем, что люди, которые сумели сдвинуть подобные каменные глыбы и построить из них крепость, неприступную даже для современного оружия, стоят на более низкой ступени развития. Споры о принадлежности современных индейцев к потомкам древних цивилизованных племен Америки не утихают до сих пор, и не следует делать поспешные выводы, будто путь к дальнейшему развитию им заказан. Разумеется, при условии, что их не сгонят с родных земель, иначе они просто-напросто погибнут.
По лестницам мы поднялись на третий этаж, где располагались лучшие комнаты пуэбло. Здесь жил с детьми Инчу-Чуна, и тут же выделили помещения для всех нас.
Моя комната оказалась просторной, правда, без окон, однако света, который падал через высокие и широкие дверные проемы, вполне хватало. В комнате было пусто. Ншо-Чи вскоре украсила ее шкурами, покрывалами и всякой всячиной, так что неожиданно для меня стало очень уютно.
Хокенс, Стоун и Паркер получили точно такой же «номер».
Когда мое жилище было прибрано и я наконец-то мог расположиться в нем, Ншо-Чи принесла красивую резную трубку мира, табак, сама набила ее и зажгла. Я затянулся раз-другой, а девушка сказала:
— Эту трубку посылает тебе мой отец, Инчу-Чуна. Он сам привез священную глину, а я вылепила мундштук. Еще ничьи губы не прикасались к нему. Прими наш подарок и всякий раз, вдыхая табачный аромат, вспоминай о нас.
— Ваша доброта безгранична, и мне стыдно, что я ничем не могу вас отблагодарить.
— Ты так много сделал для нас, это мы должны быть благодарны тебе. Сколько раз ты спасал Инчу-Чуну и Виннету от смерти! Они были в твоих руках, и ты пощадил их. Сегодня ты снова мог безнаказанно лишить Инчу-Чуну жизни, но не сделал этого. Поэтому наши сердца принадлежат тебе. Позволь воинам называть тебя своим братом.
— Это мое самое заветное желание. Инчу-Чуна славный воин и великий вождь, а Виннету я полюбил с нашей первой встречи. Вы оказали мне высокую честь, и я безмерно счастлив, что такие мужи будут называть меня своим братом. Хорошо будет, если и мои товарищи удостоятся подобной чести.
— Если они пожелают, мы назовем их братьями апачей.
— Благодарим вас. Значит, ты сама вылепила трубку из священной глины? У тебя золотые руки!
Девушка покраснела, услышав похвалу.
— Ты слишком добр! — сказала она. — Я знаю, жены и дочери бледнолицых намного искуснее нас. Подожди, я еще кое-что принесу тебе.
Она вышла и вернулась с моими револьверами, ножом и патронташем, словом, принесла все то, что у меня отобрали, когда я попал в плен, оставив лишь содержимое карманов. И вот теперь я получил все в целости и сохранности.
— А моим товарищам тоже вернут вещи?
— Обязательно. Да они, наверное, их уже получили, к ним пошел Инчу-Чуна, а меня послали к тебе.
— А что с нашими лошадьми?
— Все в порядке. Ты будешь ездить на своей, а Сэм Хокенс — на Мэри.
— Ого! Ты знаешь, как зовут мула?
— Да, и название старого охотничьего ружья Сэма Хокенса тоже знаю. Мы много с ним разговаривали. Он ужасный шутник, но и отважный воин.
— Да, и главное — он настоящий и верный друг, и я очень люблю его. Но позволь мне еще кое о чем расспросить тебя. Ты скажешь мне правду?
— Ншо-Чи никогда не лжет! — гордо прозвучало в ответ. — А тебе я тем более не смогла бы сказать неправду.
— Ваши воины все отобрали у кайова?
— Да.
— И у моих товарищей тоже?
— Да.
— А почему оставили мне то, что было в карманах?
— Так приказал мой брат Виннету.
— А ты знаешь, почему он так сделал?
— Ты расположил его к себе.
— Хотя он и считал меня своим врагом?
— Да. Ты только что сказал, что полюбил его с первой минуты, и он почувствовал к тебе то же самое. Виннету очень жалел, что ты ему враг, и не только…
Она запнулась, опасаясь обидеть меня неосторожным словом.
— Говори!
— Не могу.
— Тогда скажу я. Он был сильно огорчен, думая, что я негодяй и обманщик, а вовсе не из-за того, что я враг, потому что даже враг может вызывать уважение. Верно?
— Ты правильно догадался.
— Еще один вопрос: что с Рэттлером, убийцей Клеки-Петры?
— Сейчас его привязали к столбу пыток.
— Что? Сейчас? Именно сейчас?
— Да.
— И я ничего не знаю об этом? Почему скрыли от меня?
— Так хотел Виннету.
— Но почему?
— Он подумал, что твои глаза и уши не смогут этого выдержать.
— Виннету не ошибся, но все-таки я смогу и смотреть, и слышать, хотя и с одним условием.
— Каким?
— Скачала скажи, где будет происходить казнь?
— Внизу, у реки, там, где был ты. Инчу-Чуна увел вас нарочно.