Повернувшись к капитану Катлеру, она с милой улыбкой произнесла:
— Я очень ценю ваш подарок — это ведь ваши любимые цветы. Но букет будет не полным, пока в нем нет моих любимых цветов. Знаете, здесь за углом есть цветочный магазин, прошу вас, сходите и купите ландышей. С ними букет будет просто изумителен.
Благодаря этому тактическому ходу тут же была достигнута первая цель: удаление со сцены взбешенного Бруно. Он как раз царственным жестом, точно скипетр, вручил свое копье жалкому Паркинсону и собирался воссесть, словно на трон, на одно из обложенных подушками кресел, когда этот открытый знак внимания, обращенный к сопернику, пробудил в нем вовсе не царскую обидчивость. Опаловые глаза его тут же вспыхнули, огромные смуглые кулаки на миг сжались, и в следующую секунду он, едва не выбив дверь, скрылся в своей гримерной. Тем временем попытка мисс Рим привести в действие английскую армию оказалась не такой успешной, как можно было ожидать. Катлер действительно вскочил и, словно получив приказ, безропотно направился к двери, даже позабыв надеть цилиндр. Но, возможно, некоторая нарочитая непринужденность в позе Сеймура, стоявшего у одного из зеркал, заставила его насторожиться. У самого выхода он остановился и покрутил головой, как сбитый с толку бульдог.
— Нужно объяснить этому болвану, куда идти, — шепнула Аврора Сеймуру и выбежала на порог, чтобы побыстрее спровадить гостя.
Сеймур, продолжая стоять в элегантной свободной позе, внимательно прислушался к тому, что происходит на улице, и, похоже, обрадовался, когда леди, выкрикнув последние указания капитану, засмеялась, повернулась и убежала в противоположную сторону проулка, в ту сторону, которая выходила на бульвар, идущий вдоль Темзы. Однако через пару секунд лик Сеймура снова омрачился: у мужчины в его положении так много соперников! К тому же с той стороны проулка находилась дверь в соседнюю гримерную Бруно. Не теряя чувства собственного достоинства, он вежливо перебросился с отцом Брауном парой слов о Вестминстерском соборе [13]и возрождении византийской архитектуры, после чего и сам вышел за дверь и повернул в сторону дальнего конца проулка. Отец Браун и Паркинсон остались одни. Оба не имели склонности к пустым разговорам. Костюмер прошелся по гримерной, выдвинул из стены пару зеркал, задвинул обратно. Его жалкие темные сюртук и брюки производили еще более убогое впечатление из-за того, что в руке он держал сверкающее волшебное копье Оберона — царя эльфов. Каждый раз, когда он брался за раму и выдвигал из стены очередное зеркало, в гримерной появлялась новая облаченная в черное фигура отца Брауна. Зеркальная комната наполнилась отцами Браунами, которые парили в воздухе, словно ангелы, правда, вверх ногами; исполняли головоломные кульбиты, как цирковые акробаты; или стояли, повернувшись ко всем спиной, как отъявленные невежи.
Сам отец Браун, похоже, не замечал всей этой армии своих двойников, он лениво наблюдал за передвижениями Паркинсона, пока тот вместе с несуразным копьем не удалился в комнату Бруно. Оставшись один, священник предался одному из тех совершенно бессмысленных занятий, которые неизменно доставляли ему скрытое удовольствие, — стал подсчитывать углы наклонов зеркал, углы каждого из отражений, угол, под которым зеркала уходят в стену… Но вдруг он совершенно четко услышал громкий, внезапно оборвавшийся, словно подавленный, крик.
Священник вскочил и настороженно прислушался, и в тот же миг в комнату снова ворвался сэр Уилсон Сеймур, белый, как стена.
— Что это за человек в проулке? — крикнул он. — Где мой кинжал?
Отец Браун и слова не успел вымолвить, а Сеймур уже принялся обыскивать комнату в поисках кинжала. Но прежде чем он успел найти это или какое-либо другое оружие, с улицы донесся частый топот и в дверь просунулось квадратное лицо Катлера. В руке он сжимал пучок ландышей, выглядевших совершенно нелепо.
— Это что такое? — загремел он. — Что это за образина там в проулке? Это ваши фокусы?
— Мои фокусы? — зашипел его соперник и, бледнея еще сильнее, шагнул к нему.
Все это заняло не больше нескольких секунд, но отцу Брауну хватило этого времени, чтобы выбежать из гримерной на улицу, бросить взгляд вдоль улочки и быстрым шагом направиться к тому, что он увидел.
Остальные двое тотчас прекратили ссору и устремились за ним следом.
— Вы что делаете? — крикнул Катлер на ходу. — Вы кто такой?
— Моя фамилия Браун, — с грустью в голосе произнес священник после того, как склонился над чем-то лежащим на земле и снова выпрямился. — Мисс Рим просила меня прийти, и я пришел, как только смог. Но, как оказалось, слишком поздно.
Трое мужчин посмотрели вниз, и в тот миг по крайней мере для одного из них жизнь кончилась. Вечерний свет золотой дорожкой струился по узкому проулку, и посреди этой дорожки в сверкающем синевой и зеленью сценическом наряде, устремив мертвое лицо к небу, лежала бездыханная Аврора Рим. Платье ее было порвано, как будто в борьбе, правое плечо обнажилось, но рана, из которой струилась кровь, находилась с другой стороны. Медный кинжал лежал, поблескивая, на мостовой примерно в ярде от тела.
Какое-то время мужчины стояли молча. Откуда-то со стороны Чаринг-Кросс донесся далекий смех цветочницы, на одной из улиц рядом со Страндом кто-то громко засвистел, призывая такси. И тут капитан движением столь молниеносным, что оно могло означать либо истинную страсть, либо искусное притворство, схватил сэра Уилсона Сеймура за горло.
Сеймур спокойно повернул к нему лицо, и в глазах его не было ни гнева, ни страха.
— Вам нет нужды меня убивать, — ледяным голосом произнес он. — Я сделаю это сам.
Рука капитана дрогнула и опустилась. Второй мужчина добавил с прежней искренней уверенностью:
— Если мне не хватит мужества заколоться кинжалом, за месяц я прикончу себя выпивкой.
— Ну нет, — сказал на это Катлер, — я выпивкой не обойдусь. За это должна пролиться чья-то кровь… Не ваша… Но, похоже, я знаю чья.
И прежде, чем остальные смогли понять его намерения, он схватил с земли кинжал, подскочил к другой двери в нижнем конце проулка, вышиб ее одним ударом и набросился на Бруно. В эту минуту из гримерной своей шаркающей походкой вышел старый Паркинсон. Увидев лежащий в проулке труп, он, покачиваясь, подошел к нему и остановился. Пока старик смотрел на тело, лицо его подергивалось. Потом он вернулся в гримерную и неожиданно сел на одно из кресел. Отец Браун тут же бросился к нему, не обращая внимания на Катлера и громадного актера, которые уже схватились не на шутку, вырывая друг у друга кинжал, и комната гудела от звуков их борьбы. Сеймур, который все еще сохранил здравый рассудок, выбежал из переулка и стал свистеть, призывая полицию.
Когда полицейские прибыли, первым делом они с трудом разняли дерущихся, которые вцепились друг в друга, точно обезьяны. Потом, задав пару формальных вопросов, арестовали Бруно, открыто обвиненного взбешенным противником в убийстве. Полицейские, не лишенные журналистского чутья, несомненно, оценили тот факт, что герой нации, человек, имя которого известно в каждом доме, собственными руками задержал преступника. К Катлеру они отнеслись с глубочайшим почтением, выслушали его внимательно и указали капитану на небольшой порез у него на руке. Похоже, когда в пылу борьбы Катлер через опрокинутые стул и стол тащил к себе Бруно, тот вывернул у него из руки кинжал и полоснул по запястью. Рана была несерьезной, но, пока его не увели, полудикарь не сводил глаз с окровавленной руки и с лица его не сходила усмешка.
— Форменный каннибал! — сопровождая его взглядом, шепнул констебль Катлеру.
На это замечание Катлер ничего не сказал, но через пару секунд произнес:
— Нужно позаботиться о… о трупе… — И голос его осекся.
— О двух трупах, — послышался из дальнего угла комнаты голос священника. — Когда я к нему подошел, этот несчастный был уже мертв.
Священник смотрел на Паркинсона, который бесформенной черной грудой полулежал на роскошном кресле. Старик отдал не менее красноречивую дань погибшей женщине.
Наступившую тишину нарушил Катлер, которого, похоже, тронула печальная судьба преданного слуги.
— И я бы хотел так, как он… — хриплым голосом промолвил он. — Помню, как он смотрел на нее, глаз буквально не сводил… Она была для него как воздух. Ее не стало, и он просто задохнулся. Умер.
— Мы все умерли, — непонятным голосом произнес Сеймур, глядя на дорогу.
С отцом Брауном они попрощались на углу, извинившись, если где-то позволили себе грубость. Лица у обоих были не только трагические, но и загадочные.
Разум маленького священника был похож на кроличий садок, по которому дикие мысли носились так быстро, что он не успевал их ухватить. Вот и сейчас, словно белый кроличий хвостик, у него в голове промелькнула мысль, что в скорби этих двух мужчин он не сомневался, но вот насчет их невиновности еще надо подумать.
— Лучше нам всем уйти, — сдавленно сказал Сеймур. — Мы уже ничем не поможем… Мы сделали все, что в наших силах.
— Поймете ли вы меня правильно, — негромко спросил отец Браун, — если я скажу, что вы сделали все, что в ваших силах, чтобы навредить?
Оба мужчины вздрогнули, как будто были в чем-то виноваты, и Катлер, повернувшись к нему, голосом, в котором зазвучали железные нотки, произнес:
— Навредить кому?
— Себе, — ответил священник. — Я бы не стал тревожить вас, если бы не считал, что обязан вас предупредить. Вы сделали почти все, что было в ваших силах, чтобы отправить себя на виселицу. Конечно, если этого актера оправдают. Меня наверняка вызовут в суд как свидетеля, и мне придется рассказать, что после того, как раздался крик, вы оба в огромном волнении вбежали в комнату и начали ссориться из-за кинжала. Если основываться на моих показаниях, убийцей может быть один из вас. Вот почему я и говорю, что вы навредили сами себе. К тому же капитан Катлер порезал себе руку кинжалом.
— Порезал себе руку? — насмешливо воскликнул капитан. — Да это же простая царапина!
— Вот-вот, всего лишь царапина, — согласно кивнул священник и добавил: — Тем не менее кровь из нее пошла и осталась на кинжале. Теперь мы не можем узнать, была ли она там до этого.
Какое-то время все молчали. Потом заговорил Сеймур, и голос его зазвучал так взволнованно, как никогда раньше:
— Но в проулке я видел человека.
— Я знаю, — с непроницаемым лицом ответил клирик. — Капитан Катлер тоже видел там человека, это и кажется неправдоподобным.
И прежде чем они поняли смысл этих слов и смогли что-то ответить, отец Браун вежливо попрощался и ушел, неся под мышкой свой старенький потрепанный зонтик.
В наше время самые правдивые и важные новости в газеты поступают от полиции. Если в двадцатом веке в прессе больше места отводится убийствам, чем политике, то происходит это потому, что убийство — дело намного более серьезное. Но даже это вряд ли объясняет ту невообразимую шумиху, которую лондонские и провинциальные газеты подняли вокруг «дела Бруно», или, как его еще называли, «тайны переулка». Этот случай вызвал такое волнение в обществе, что несколько недель пресса действительно снабжала своих читателей правдивыми сведениями, поскольку протоколы допросов и свидетельских показаний — чтиво хоть и довольно утомительное, можно даже сказать, невыносимое, тем не менее, это достаточно надежный источник информации. Истинной причиной подобного интереса, безусловно, оказались громкие имена, связанные с этим происшествием. Жертвой была знаменитая актриса, подозреваемым — знаменитый актер, к тому же подозреваемого прямо на месте преступления задержал не кто-нибудь, а прославленный военный герой, гордость нации, о котором газеты трубили весь прошлый сезон. При таких исключительных обстоятельствах прессе поневоле пришлось придерживаться истины и соблюдать предельную точность, так что обо всем, что случилось потом, вполне можно судить по опубликованным отчетам о слушаниях дела Бруно.
На суде председательствовал мистер Монкхаус, один из тех судей, которых злые языки называют «весельчаками», но кто в действительности намного серьезнее «серьезных» судей, поскольку несерьезность их проистекает из неприятия профессиональной судейской чванливости, в то время как причиной веселости судьи серьезного может быть только его тщеславие. Поскольку все главные персонажи дела были людьми известными, барристеров [14]для обеих сторон подбирали с особой тщательностью. Государственным обвинителем выступил сэр Уолтер Каудрей, строгий, но уважаемый адвокат, из тех, кто знает, как нужно себя вести, чтобы выглядеть настоящим англичанином и производить впечатление человека, заслуживающего доверия, и умеет говорить красиво и убедительно, но без лишней витиеватости. Интересы обвиняемого представлял мистер Патрик Батлер, королевский адвокат, которого те, кто не понимает, что такое ирландский характер… и те, кого он ни разу не допрашивал, посчитали бы обычным flaneur. [15]Медицинское освидетельствование тела разногласий не вызвало. Выводы врача, которого Сеймур прислал в тот день на место происшествия, полностью совпали с заключением видного хирурга, который впоследствии осматривал убитую. Аврора Рим погибла от проникающего ранения, нанесенного острым предметом, которым мог быть нож, кинжал или любое другое орудие с коротким клинком. Рана была нанесена прямо в сердце, и жертва умерла мгновенно. Когда прибывший на место врач осмотрел ее в первый раз, она была мертва не больше двадцати минут. Следовательно, убита она была не более чем за три минуты до того, как ее увидел отец Браун.
Далее последовало оглашение выводов предварительного следствия, главным образом касавшихся наличия или отсутствия следов борьбы. Единственным, что указывало на борьбу, было разорванное на плече платье, что, впрочем, не соответствовало ни направлению, ни характеру удара. Когда были предоставлены (но не объяснены) эти подробности, вызвали первого из главных свидетелей.
Сэр Уилсон Сеймур дал показания так же, как делал все и всегда, — не просто хорошо, а превосходно. Хоть сам он и был человеком куда более известным, чем судья, перед лицом высокого суда он держался скромно, что называется, в тени, и, несмотря на то что все присутствующие смотрели на него словно на премьер-министра или архиепископа Кентерберийского, вел он себя как обычный джентльмен, с ударением на существительном. Кроме того, показания его отличались ясностью и прямотой, как и его обычные речи на разного рода заседаниях, где ему приходилось выступать по роду деятельности. В театр он пришел, чтобы повидаться с мисс Авророй Рим; там встретил капитана Катлера; на короткое время к ним присоединился обвиняемый, который затем вернулся в собственную гримерную; кроме того, там же к ним присоединился католический священник, он тоже хотел видеть покойную и назвал свою фамилию — Браун. Затем мисс Рим вышла на улицу, в проулок, чтобы показать капитану Катлеру дорогу к цветочному магазину, где тот должен был купить для нее еще цветов, сам же свидетель в это время оставался в гримерной, где недолго разговаривал со священником. Он совершенно отчетливо видел и слышал, как покойная давала указания капитану, после чего повернулась и со смехом побежала в противоположную сторону, в тот конец проулка, где расположена дверь в гримерную подсудимого. Просто из любопытства, заинтересовавшись, чем могла быть вызвана веселость его знакомой, он тоже вышел в проулок и посмотрел в сторону двери обвиняемого. Увидел ли он там что-нибудь? Да, увидел.
Сэр Уолтер Каудрей позволил свидетелю на какое-то время прерваться. Сеймур опустил глаза и, хоть обычного самообладания не потерял, сделался бледен. Затем барристер негромко произнес голосом сочувствующим и одновременно зловещим:
— Вы отчетливо это увидели?
Сэр Уилсон Сеймур, как бы взволнован он ни был, не позволил охватившим его чувствам сказаться на работе своего отменного мозга.
— Я очень отчетливо увидел контур, но почти не разобрал, что было внутри этого контура. Тот переход настолько длинный, что любой человек, находящийся в его середине, кажется черным силуэтом на фоне света в противоположном конце. — Свидетель снова опустил глаза и добавил: — Я обратил на это внимание еще раньше, когда увидел там капитана Катлера.