Я поднялся по лестнице на свой этаж, прошел в холл, повернул ключом в замке, вошел. И тут в мой живот врезался чей-то кулак с такой силой, что я рухнул на колени и меня вырвало. Я услышал, как за мной захлопнулась дверь.
– На тебя попало? – спросил хриплый голос. Он имел в виду мою рвоту.
– Черт... да.
Чья-то рука скользнула по моей спине, а я все еще стоял, сложившись пополам, меня тошнило. Передо мной растеклась густая лужа из мяса, картофеля, редиски, горошка. Она пахла кислятиной и немного ромом.
Кто-то схватил меня за запястье и оттащил от лужи. «Значит, на них ничего уже больше не попадет», – подумал я. Я поднял взгляд... В офисе было темно, только неоновый отсвет проникал внутрь и бросал оранжевые отблески на смутный, расплывчатый силуэт человека в шляпе, стоявшего передо мной. Второй парень находился сзади меня. Он заломил мне руки и оттащил в сторону, хотя я все еще оставался на коленях. Парень в шляпе держал в руке что-то вроде куска гибкой трубы, которая медленно покачивалась, словно большой фаллос.
Парень замахнулся, и эта самая штуковина со свистом рассекла воздух. После такой демонстрации он обрушил ее уже на мою грудь.
Это оказался резиновый шланг.
– Мать твою! – прохрипел я. Сзади меня крепко держали за руки, поэтому я не упал.
– Прими это как мужчина, – произнес голос. – Прими свои лекарства...
Меня били резиновым шлангом по груди, животу, плечам. Но не по лицу.
Потом меня приподняли, поставили на подкашивающиеся ноги. А парень с неоновым лицом принялся обрабатывать мои ноги. Я принимал это как мужчина. Глаза готовы были вылезти на лоб от боли.
Сквозь невыразимую боль я слышал дыхание моих гостей и свист шланга. Казалось, это продолжалось долго, по крайней мере, минуты три – а затем я услышал чей-то голос.
Голос Барни.
– Барни! – закричал я, с трудом подняв голову. Барни заглянул в дверь. Ночной свет и слабые неоновые всполохи позволили ему, наконец, понять, что происходит. Он ворвался в комнату и уложил на пол того парня, который держал меня за руки. Он ударил его в живот. А я нашел в себе силы ударить второго, с резиновым шлангом, в физиономию с такой силой, что моя рука онемела. Он взмахнул шлангом, но я принял удар на предплечье, отбил его руку с шлангом в сторону и головой ударил его в лицо.
Звук, с каким он рухнул на задницу, показался мне сущей музыкой. Оранжевые блики все еще освещали его лицо, но отчетливо было видно, что оно превратилось теперь в сплошное кровавое месиво. Должно быть, я сломал ему нос. Я хотел ударить его в пах, но он поймал меня за ногу и оттолкнул к столу. Стол пополз, стукнулся о стену, телефон и настольная лампа с грохотом полетели вниз. И он, держась за свой сломанный нос, неуверенно направился к двери. Его перепуганный здоровенный приятель вцепился в Барни, пытаясь помешать наносить удары.
Парень с окровавленным лицом уже в дверях обернулся к своему коллеге и сказал: «Отшвырни его!» Тот толкнул Барни ко мне, и мы оба свалились на пол. Однако тут же он сам поскользнулся в моей блевотине и грохнулся в нее лицом, но быстро вскочил и дал деру. Как бы мне хотелось расхохотаться, но сил не было. Барни, медленно поднявшись, встряхнулся – сильно ударился о стол. Он попытался догнать головорезов, но к этому времени звуки их шагов в коридоре уже не были слышны. Подойдя к окну, он выглянул наружу.
– Черт, их кто-то ждет внизу с машиной. Они уезжают, проклятье!
Покачивая головой, Барни прошел по комнате и включил свет. Я все еще валялся около стола и, как тряпичная кукла, выглядел полным дерьмом.
Барни со сбившимся набок галстуком-бабочкой наклонился ко мне и осторожно ощупал мое лицо.
– Ты плохо выглядишь.
Я попытался улыбнуться, но не смог.
– Я беспокоился о тебе, Нат. Подумал, что будет лучше, если зайду и проверю, как ты. Полагаю, поспел вовремя.
Я что-то промычал.
– Нет, я собираюсь опустить кровать Мерфи, тебе лучше лечь, чтобы прийти в себя.
Я вновь промычал.
Потом Барни осторожно уложил меня поверх одеяла на кровать. Свет бил мне в глаза, и я отвернулся. Он отошел от меня, быстро поставил стол на место, поднял с пола телефон, настольную лампу и включил ее.
– Как бы то ни было, – сказал он, – ничего не сломано.
Необходимости в верхнем свете не было, и он выключил его. Потом прошел в ванную, смочил полотенце и освежил им мое лицо, единственное место, по которому меня не били; прикосновение мокрой ткани было очень приятным.
– В «Моррисоне» есть врач, – сказал Барни, – я позвоню ему и попрошу прийти.
Я попытался возразить, но рот был словно набит ватой.
Он уже поднял трубку, когда я сумел выдавить из себя:
– Не надо.
Он оглянулся на меня в изумлении, потом присел на край кровати:
– Не надо врача?
– Кости не сломаны, – сказал я, – только ушибы...
– Я думаю, тебе следует показаться врачу.
– Завтра.
Ему это не понравилось, но настаивать он не стал.
– Хочешь, вызову полицию? – спросил он.
– Это и былиполицейские.
– Полицейские?
– Резиновый шланг. Это копы. Из Восточного Чикаго, думаю.
– Хочешь, вызову чикагских копов?
– Они только поблагодарят... ребят из Восточного Чикаго.
Он грустно улыбнулся.
– В связи с этим ты говорил о своей работе? Что побеждаешь людей ударом своей головы?
– Не натянул... перчатку на свою голову, – с трудом ответил я.
– Не разговаривай больше. Отдохни. Он снова пошел в ванную за тряпкой, чтобы убрать блевотину. Как раз за этой уборкой его и застала Салли.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – рассерженная и напуганная, требовательно спросила она.
Барни все рассказал.
Тут я отключился, а когда очнулся, они помогли мне встать с постели и выйти из офиса вниз в холл. Я благополучно миновал все ступени. Салли оказалась такой же сильной, как Барни. Тоже своего рода атлет. Танцовщица.
Потом они усадили меня на заднее сиденье такси.
Я слышал, как Барни спросил:
– Вы полагаете, все будет в порядке?
– Все будет хорошо. Я позвоню вам завтра. Салли тоже села в машину и сказала водителю:
– На Дрэйк, – и мы тронулись.
– Какого... – начал я.
– Ты останешься на ночь у меня, – сказала она. – Там тебя никто не потревожит.
Я опять погрузился в сон, с последней мыслью – как приятно она пахнет своей пудрой-тальком.
15
Звонил звонок.
Я медленно открыл глаза. Круглые хромированные часы на ночном столике Салли Рэнд показывали четыре часа дня. Лучи солнца лились сквозь прозрачные занавеси. Я купался в солнечном свете и боли.
Звонок продолжал звонить.
Я попытался сесть, но на это ушло время. Болело все тело. Ноющая, тупая боль окутывала меня. Рано утром, когда я проснулся, Салли накормила меня завтраком и дала аспирин. Оказывается, она давала аспирин и ночью, но я этого не помнил. Потом меня снова разбудили: приходил доктор – его вызвал Барни – и рекомендовал побольше аспирина и сон. Я и спал.
Звонок продолжал звонить. Я понял, что это не телефон, а звонок в дверь.
Пододвинув ноги на край кровати, я опустил их на пол. Боль усилилась, глаза слезились, но я даже не пытался их вытереть, потому что руки были избиты сильнее, чем ноги. Я взглянул на них, они были в темных синяках разных размеров. На мне были шорты и нижняя рубашка. Ноги, как я заметил, тоже были покрыты ссадинами и синяками. Большие сине-черные кровоподтеки – следы от ударов резиновым шлангом.
Звонок продолжал звонить.
Я встал. Ноги подкашивались, но я постарался не упасть, иначе уже не смог бы подняться. Двигаясь по мягкому ковру медленными, неуверенными шагами, превозмогая острую боль, я подошел к входной двери.
Глядя на нее и переговорное устройство со звонком, которым сейчас надо было воспользоваться, решил проверить, смогу ли говорить.
– Кто? – выдавил я. Выговорить это оказалось не так уж трудно. Голова у меня от этого сильнее не заболела, наверное, аспирин сделал свое дело.
– Инспектор Коули, мистер Геллер. Сэм Коули. Могу я поговорить с вами?
Я повернул ручку замка и приоткрыл дверь.
– Мистер Геллер? Можно зайти? – его круглое, мрачное, серьезное лицо под серой шляпой было влажным от пота.
– Опять жаркий день? – спросил я. Легкая улыбка промелькнула на его лице.
– Более жаркий, чем вчера.
– Это еще одна причина для меня не выходить из квартиры.
– Так могу я войти?
– Пурвин с вами?
– Нет. Я один и никто не знает, что я здесь. Я впустил его.
Боль снова вернулась и заполнила все мое тело от шеи до пальцев на ногах. Я чувствовал себя отвратительно.
Коули снял шляпу. На нем был тот же серый костюм, да и цвет лица не изменился. Он внимательно оглядел меня и медленно покачал головой.
– Господи, вы зверски избиты.
– Где-нибудь на Юге за обеденным столом меня не обслужили бы, не правда ли?
– Ваш друг мистер Росс сказал мне, что вас избили, но я не мог и представить...
– Как вы нашли меня? Через Барни?
Он кивнул.
– Когда сегодня утром я не нашел вас в офисе, пришлось всех обзвонить. Росс не стал мне говорить по телефону, где вы, так что я пошел к нему и уговорил дать ваш адрес.
– Он хорошо разбирается в людях.
– Это означает, что вы не собирались увидеться со мной?
– Нет, идти к вам я собирался. В любом случае хотел поговорить с вами, но хорошо, что вы сами пришли ко мне. Кое-кому не понравился бы мой визит к вам...
– Вы имеете в виду тех, кто избил вас?
– В том числе. Может, мы присядем? Или вы предпочитаете дождаться, чтоб я упал?
– О черт, извините... вы нуждаетесь в какой-либо помощи? – озабоченно спросил Коули.
– Нет. Позвольте с этим мне самому справиться. Давайте посидим на кухне. Это сюда...
В маленькой белой современной кухне на плите стоял кофе. Благословенное сердце Салли. Сейчас у нее дневное представление. Она танцует со своим пузырем.
Я сел за стол, а Коули по моей просьбе налил нам немного кофе. Он поставил передо мной чашку, сел и сделал глоток из своей.
С выражением отвращения на лице он сказал:
– Я знаю последствия избиения резиновой дубинкой, мне приходилось это видеть.
– Что ж, вы коп. Возможно, вам приходилось и использовать ее.
Он не стал отрицать этого.
– Приходилось, но не по отношению к невинному человеку.
Я рассмеялся, и смех болью отозвался во всем теле.
– Я слышал много определений, но «невинный» слышу впервые!
Коули хрипло захохотал.
– Более или менее невинным... Это были копы?
– Да, если я не ошибаюсь, ребята из Восточного Чикаго.
– Заркович и О'Нейли?
– Нет. Но уверен, что за этой акцией стоит Заркович. Он привел с собой в город каких-либо людей?
Снова на лице Коули появилось выражение отвращения, и он кивнул:
– Да, группу из четырех человек, не считая его самого и его капитана.
– Я не смог хорошо разглядеть тех мерзавцев, которые избили меня.
– Почему же вас избили, Геллер?
Я вздохнул и опять почувствовал резкую боль.
– Думаю, они не собирались меня убивать, просто хотели на несколько дней вывести из дела.
Я отхлебнул кофе, он был горячим, крепким, я любил такой.
– Для них я уже выполнил свою миссию.
– В чем она заключалась?
– Указать им на Диллинджера. В частности, установить контакт с вами, с федами. Коули раздраженно спросил:
– Вы намерены, в конце концов, рассказать мне обо всем? Хотя мне и так уже многое известно. Но хотелось бы услышать от вас подробности и знать ваши соображения.
– Расскажите мне тогда, в каком состоянии находится расследование по делу Диллинджера.
Он задумался, потом официальным тоном сказал:
– Несколько часов назад, в моем отеле «Грейт Норферн» на Дирборн, Мелвин Пурвин и я встретились с Мартином Зарковичем. – Он чеканил каждое слово, словно рапортовал начальству. – Мы договорились о встрече вечером с Анной Сейдж.
– И она собирается отдать вам Диллинджера? – прервал я его.
– По-видимому, да.
Я подумал, не дать ли ему адрес Джимми Лоуренса на Пайн-Гроув. Но вспомнил совет Фрэнка Нитти оставаться в постели. И вспомнил о резиновом шланге, рассекающем со свистом воздух. И сказал:
– Хочу рассказать вам, что, по моему мнению, происходит. Это мои предположения, поэтому пусть они останутся между нами. Вы согласны?
Он кивнул.
Я рассказал ему о разъездном коммивояжере, который явился ко мне. О том, как следил за Полли Гамильтон и Джимми Лоуренсом. Об Анне Сейдж. Обо всем, что привело меня к встрече с Пурвином.
– Контакт с Пурвином и был моей задачей в этом деле, – сказал я. – Детектив, работающий по частному делу, которому случайно удалось наткнуться на Диллинджера. Это куда лучше, чем если бы коп из Восточного Чикаго, вроде Зарковича, осуществил бы первый контакт. По сравнению с коррумпированной полицией Восточного Чикаго, копы Чикаго выглядят священниками. Ваши ребята знают репутацию Зарковича, и им не понравится, если инициатива будет исходить от него. Вчера вы прямо сказали, что предпочитаете иметь дело со мной, а не с ним, что вам нравится идея иметь меня в качестве независимого источника.
Коули снова медленно кивнул.
– Никаких сомнений. Вы убедительно изложили рассказ о Диллинджере.
– Принимаю. Теперь кто-нибудь, оказавшийся на моем месте, пошел бы скорее к капитану Стеги, нежели к Пурвину. Стеги имеет солидное имя в этом городе, в то время как Пурвин стал объектом насмешек после случившегося в Маленькой Богемии. Но хорошо известные всем мои былые расхождения со Стеги давали возможность легко предугадать, что я не пойду к нему с этой информацией. А если бы я все-таки пошел, то, скорее всего, получил бы пинка под зад.
– Вы говорите так, словно думаете, что существует какой-то... заговор. Что кто-то сознательно выбрал вас, чтобы все привести в движение.
– Именно так!
– Тогда кто же?
– Я точно не знаю, кто выбрал меня на эту роль. Возможно, Пикет. Но для меня вполне очевидно, кто запустил в действие всю эту машину.
– Кто?
Ярассказал ему о своей встрече с Нитти.
– Если команда Капоне хочет смерти Диллинджера, – сказал Коули, – почему бы им просто не убить его если они знают, где он скрывается?
– Верно, скорее всего, им это известно с самого начала. На Норд-Сайд ничего не происходит без ведома Фрэнка Нитти. А Диллинджер скрывался в этом году на Норд-Сайд несколько раз.
– Что означает...
– Что означает, он делал это с ведома Нитти и. более того, с его благословения.
– Вы думаете, Диллинджер связан с командой, и тогда...
Я пожал плечами. Это вновь причинило боль.
– Не уверен. И тем не менее, вспомните, что «Детское личико» Нельсон – бывший торпеда[49] Капоне. Они не в одной организации, но являются членами одного клуба.
– Каков же ваш вывод?
– Вывод сделал Нитти: «Некоторым лучше быть мертвыми». Он держит Диллинджера на поводке. И хотя Диллинджер имеет репутацию человека, который не вступает в перестрелку с полицией, но после неоднократных побегов из тюрьмы меры безопасности будут усилены, и Джонни больше не удастся вырваться из заключения.
– Тогда это тривиальный случай из серии «он слишком много знал».
Я кивнул, превозмогая боль.
– Вот почему они хотят, чтобы Диллинджером занялся Пурвин, который согласился на то, на что Стеги никогда не пойдет: застрелить Диллинджера, как только тот объявится. В конце концов ваш босс Гувер дал на это добро: «К черту захват. Убейте его».
Коули мрачно смотрел на свой кофе и молчал.
– Тут с самого начала действует Синдикат, Коули. Анна Сейдж – «мадам», а Синдикат всегда имеет свой кусок каждого борделя в любом городе. Заркович связан с группой Капоне уже в течение десяти лет. Он сборщик денег, посредник между борделями и разными преступниками. Луи Пикет, способный предать своего собственного клиента, у Синдиката в кармане. Нужно, чтобы я сказал вам по буквам: Фрэнк Нитти устраивает все так, чтобы вы для него убили Диллинджера.