Служение Отчизне - Скоморохов Николай Михайлович 10 стр.


— А тёперь оцените эти же воздушные бои с точки зрения своих промахов и упущений.

Вот тут я и запнулся. Мне до этого и в голову не приходила подобная мысль. И никто в полку ее не подсказывал. Считалось, что победителей не судят. Онуфриенко как будто прочитал мои мысли:

— Запомните, Скоморохов, победителей судят! И прежде всего — они сами себя, и таким образом как бы очищаются ох груза собственных просчетов, которые неизбежны в период становления воздушного бойца. Надо уметь видеть свои недостатки и избавляться от них. Самокритичность — первая черта коммуниста. Кстати, вы член партии?

— Пока нет.

— Пора подумать и об этом. Партийность повышает ответственность перед самим собой и перед коллективом. Для вас сейчас это очень и очень важно.

Двадцать минут разговора, и я ушел со стройной и ясной программой своей дальнейшей жизни, боевой деятельности.

Бывают же такие люди на свете! Последствия этой встречи я буду ощущать очень и очень долго.

Одно упоминание об Онуфриемко производило на меня какое-то магическое действие, пробуждало в душе предчувствие каких-то больших для меня перемен, связанных именно с этим человеком. Это предчувствие не обмануло меня. Григорий Онуфриенко стал главным человеком в моей фронтовой биографии, занял в ней прочное место на всю жизнь.

Нас еще сведет судьба с ним на крутых поворотах.

Но для начала мне пришлось пережить далеко не радостное событие, связанное именно с Онуфриенко. В очередной свой приезд он изъявил желание отправиться на боевое задание на моем самолете. У него была встреча с «мессерами», одного он сумел подбить и вернулся на аэродром. А тут у меня вылет. Быстро сменяю Онуфриенко в кабине, иду на взлет. Когда колеса оторвались от земли и я поставил кран шасси на уборку, заглох мотор. В доли секунды машина оказалась на краю оврага. Я попробовал вылезти из кабины — самолет опускает нос, опрокидывается. А овраг глубокий — перспектива неважная. Пришлось ждать, пока прибыли мотористы, механики, поддержали истребитель за хвост. С машиной ничего особенного не случилось — ее быстро ввели в строй, а вот мотор… Оказалось, что темпераментный летчик-инспектор просто-напросто перегрел его в жаркой схватке, на взлетных оборотах его и заклинило, что чуть-чуть не стоило мне жизни.

Но даже этот случай «работал» на авторитет Онуфриенко, потому что он учил: «В бою побеждают не только тактическим и огневым мастерством, но и умелым владением техникой, способностью брать от нее все, на что она способна».

Правда, много позже я найду и ошибки у своего кумира. И первой будет то, что, выжимая из техники все, надо все-таки грамотно ее эксплуатировать, ибо она может в очень неподходящее, трудное время подвести воздушного бойца.

После совета Онуфриенко мы стали более внимательно читать газеты, обмениваться мнениями о прочитанном. Бог весть откуда взялась подшивка нашей армейской газеты «Защитник Отечества». Листая ее, мы уже совершенно по-другому читали скупые строки фронтовых заметок о боевых буднях своих соседей. Там мелькали знакомые имена, которые называл Онуфриенко. Мы позже узнаем, что этот полк возглавляет дважды Герой Советского Союза майор Зайцев, что у них очень хорошие боевые традиции. В одной из заметок я случайно обратил внимание на слово «волжанин». Дальше шло: Иван Никитич Сытов, волжанин Сытов. Тогда я стал снова перелистывать эти газеты, более того, даже изучать их.

И передо мной вырисовывался пока еще туманный образ моего земляка-волжанина. Откуда он родом, из какого он района? Может быть, где-то близко от нашего?

Интересно было бы с ним познакомиться. И вот мне такая возможность представилась. Это было позже, августовским днем 1943 года. В составе эскадрильи нашего полка я прибыл под Харьков, где базировался 5-й гвардейский полк. Там состоялась наша встреча и знакомство со многими героями боев на нашем фронте — летчиками 5-го гвардейского полка. Мы увидели некоторых уже с Золотыми Звездами. Мы по-хорошему им завидовали. Расспросив некоторых летчиков, я увидел Сытова. Мы говорили о многом. Он был старше меня, выглядел мужественно, но держался просто, как с равным. К этому времени он был уже командиром эскадрильи. Я узнал, что родился он, так же как и я, на правом берегу Волги, в Базарнокарабулакском районе, в семье крестьянина в 1916 году. После смерти отца пятнадцатилетним парнишкой переехал в Астрахань. Окончил школу ФЗУ, работал, токарем на заводе, одновременно учился в аэроклубе. Когда он рассказывал, я вспоминал свое детство и свой короткий жизненный путь, который являлся копией его пути, и разница заключалась лишь в том, что он немного раньше шел по нему. Школа, ФЗУ, с 15 лет трудовая деятельность, аэроклуб, училище. Все это роднило и сближало нас наряду со многим другим.

На фронт Сытов тоже прибыл в 1942 году, правда, раньше, чем я, и на самый ответственный участок, то есть под Сталинград, туда, куда многие из нас стремились.

В битве под Сталинградом он принимал активное участие и сбивал самолеты один за другим. Он был напористым, энергичным и очень решительным летчиком. Ни один воздушный бой, в котором участвовал Сытов, не заканчивался, как говорится, полюбовно, он всегда завершал его результативно: или сбивал, или подбивал, или помогал товарищам сбить, или запрещал подход к объекту, или создавал такие условия, при которых противник вынужден был поворачивать назад.

Подтверждением этого являются два тарана. Это был незаурядный летчик. В апреле месяце 1943 года, когда наши войска уже вступили на территорию Украины, Сытов прикрывал наземные войска в районе переправы через Северский Донец.

К этому району шла большая группа бомбардировщиков противника «Хейнкель-111». Сытов заметил группу первым.

Заняв исходное положение, дерзкими атаками летчики-гвардейцы расстроили боевой порядок фашистов, а затем сбили четыре бомбардировщика. Сытов подошел к очередному «хейнкелю» и дал длинную пушечную очередь. Стрелок был убит, однако вражеский пилот продолжал маневрировать, уходя восвояси. Сытов не отставал от него, поймал в прицел и метким огнем прошил плоскости фюзеляжа бомбардировщика. Но, несмотря на это, немец со снижением продолжал уходить. Сытов дал еще несколько очередей, но боеприпасы кончились. Тогда он решил таранить бомбардировщик. Увеличив до предела мощность мотора, он догнал «хейнкель» и плоскостью ударил по консоли самолета врага. Самолет противника накренился и круто пошел к земле.

На следующий день Сытов на маршруте в заданный район патрулирования встретил два Ме-109 и атаковал их. Метким огнем с короткой дистанции он зажег один стервятник, который после нескольких витков штопора врезался в землю.

День вступления в кандидаты партии Сытов ознаменовал сбитием еще одного стервятника. А спустя два дня после вручения ему партийного билета в одном бою уничтожил два самолета противника, о чем писала армейская газета 3 июня 1943 года:

«…Это был один из жарких боев, в котором принял участие Иван Сытов. Отважный летчик преследовал вражеские истребители до города Харькова. И над площадью Дзержинского на виду у советских граждан продолжал неравный воздушный бой с четырьмя «мессерами». Он сбил два из них. Остальные, не выдержав смелых, активных и дерзких атак гвардейца, оставили поле боя. Летчик Сытов, снизившись до бреющего полета, прошел над площадью и улицами города, сверкая красными звездами на крыльях, и взял курс на свой аэродром».

Не знаю, откуда жители города узнали его, но после освобождения харьковчане гордо повторяли имя мужественного летчика, в мрачный день фашистской оккупации вселившего в них столько бодрости и солнечной веры в победу.

8 июня 1943 года группа «лавочкиных» под командованием Сытова вблизи деревни Волков-Яр встретилась с пятью «мессершмиттами», летевшими на штурмовку одного из наших аэродромов. Сытов атаковал врага, заставил фашистских летчиков сбросить бомбы вне цели и повернуть обратно. Наши летчики преследовали противника, но в это время из-за облаков неожиданно вынырнули еще шесть истребителей противника. В завязавшемся бою четверка «лавочкиных» под командованием Сытова сбила два вражеских истребителя. Одного из них уничтожил Иван Сытов.

Особенно высокое боевое мастерство показал Сытов в воздушном бою 17 июля 1943 года в районе города Изюма. Возглавляя четверку «лавочкиных», в которую входили двое молодых, только начинающих боевые действия летчиков, Иван Сытов встретился с большой группой вражеских бомбардировщиков, шедших под прикрытием шестерки ФВ-190. В воздушном бою горстка советских истребителей разогнала строй вражеских самолетов, сбив один за другим три «Юнкерса-87».

Все три сбитых самолета пали от метких очередей командира группы. Немецкие бомбардировщики, сбросив не прицельно бомбы, удалились восвояси.

А через несколько дней Сытов сбил еще два самолета противника, увеличив свой боевой счет до 23 самолетов.

8 сентября 1943 года за высокое мужество, летное мастерство и героизм, проявленные в воздушных боях с немецко-фашистскими захватчиками, Ивану Никитичу Сытову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда.

…И снова пришли на память слова: «Самокритичность — первая черта коммуниста. Партийность повышает ответственность перед самим собой, перед коллективом».

Эти слова Онуфриенко глубоко запали мне в душу. Но достоин ли я того, чтобы влиться в ряды коммунистов? С одной стороны, три сбитых фашиста, с другой — ряд неудач. Правда, они от неопытности. Но коммунист должен служить для всех примером. Значит, надо набраться опыта, а затем лишь думать о вступлении в партию.

Так рассуждал я в майские — июньские дни 1943 года. Таким было мое окончательное решение, от которого, казалось, я не отступлю. Но, оказывается, комэска и парторг тоже думали о росте рядов партии. У них уже сложилось свое мнение относительно меня. После одного из вылетов ко мне подошел Баботин:

— Скоморохов, через неделю у нас партийное собрание. Будем рассматривать заявление о приеме в партию. Пора бы и вам подумать об этом.

— А не рано ли? К такому большому событию надо как следует подготовиться, — сказал я.

— Мы считаем вас уже подготовленным к нему.

— Коммунисту ведь не прощают промахов, неудач…

— Разве коммунистов берегут от них ангелы-хранители?

— Нет, они ведь сами созрели для того, чтобы не допускать их.

— Вы не правы, Скоморохов. Коммунисты — это люди, созревшие для того, чтобы самокритично оценивать свои действия, учиться на собственных ошибках…

Наш разговор пришел к тому же, что мне внушал Онуфриенко. Значит, я в чем-то не прав… И все-таки шаг этот чрезвычайно серьезен. А жизнь моя еще коротка. Что я сделал? В моей памяти промелькнули кадр за кадром моя жизнь, школа, ФЗУ, завод, техникум, где я был секретарем комитета комсомола. Работу комсомольской организации Астраханский горком оценивал положительно. В летной школе охотно выполнял любые поручения. Активно участвовал в соревнованиях по многим видам спорта. В боевом полку всегда выступал на комсомольских собраниях, а больше, кажется, ничего и не делал. Ну, вот спросят об этом коммунисты на собрании — что я скажу?

В таких раздумьях прошла почти вся ночь после разговора с Баботиным. А летние ночи короткие. Утром отправился со всеми на аэродром. Написал заявление и вручил его Баботину. Он очень обрадовался:

— Подбери себе двух рекомендующих, готовься к собранию. Я помогу тебе…

Готовился к собранию я, как верующий к исповеди. Десятки раз перебирал в памяти свою недолгую жизнь, наизусть заучивал целые главы из устава ВКП(б)…

Глава V

14 июня 1943 года состоялось партийное собрание. Оно проходило прямо на стоянке, многие, укрываясь от солнца, расположились под плоскостями истребителей. Я терпеливо ждал своей очереди. Наконец в центр полукруга приглашают меня, зачитывают заявление, рекомендации.

— Вопросы будут? — спрашивает председательствующий.

— Пусть расскажет биографию, — раздается голос.

— Давай, Скоморохов, рассказывай, — подбадривает Баботин. Он волнуется, переживает за меня. А у меня вроде как язык отнялся. Не знаю с чего начать, не нахожу первого слова.

— В каком году родился, — шепчет Баботин.

С трудом, заикаясь от волнения, начал рассказывать о себе. Получилось очень коротко, несколько слов. Смутившись, снова замолчал.

— Есть еще вопросы? — обратился председательствующий к собранию.

Ну, думаю, начнут по Уставу гонять, силюсь припомнить права и обязанности коммуниста — как на грех, все вылетело из головы. Вот беда! Но оказалось, что беда не в этом. До всех вдруг донесся надоевший завывающий звук немецких моторов. «По самолетам!» Всех как ветром сдуло. Пока мы заводили моторы, на аэродром начали сыпаться бомбы. Мы с Шевыриным очутились на старте раньше других: сказались наши тренировки.

Двинулись с места, за нашими хвостами где-то сбоку начали рваться бомбы. «Прекратить взлет!» — раздалось у меня в наушниках. Но заставить меня прекратить взлет было невозможно. Скорее бы я согласился в пекло броситься, чтобы драться, чем лежать беспомощным, смотреть, как сыплются бомбы, и ждать своей участи. Только с Валькой оторвались от земли, как вокруг нас потянулись Шнуры эрликонов. «Мессеры» наседают, не дают: набрать высоту.

— Шевырин, жмись к земле, — бросил я ему.

Чуть ли не цепляясь крыльями за верхушки кустов, мы на полном газу понеслись вдоль тонкого ручейка. Разогнав скорость, резко переходим в кабрирование и на высоте метров 800—1000 вскакиваем в кучевые облака.

Облачность 8 баллов, с большими просветами. Через них осматриваем «поле боя». «Фоккеры», сделав по одному заходу, разворачиваются на обратный курс. Их семеро. Прикрытие — восемь «мессеров». А нас — двое. Мы не знали тогда, что на помощь нам взлетели истребители с других аэродромов. А пока — одна пара против 15 вражеских самолетов.

Принимаю решение вступить в бой. Смотрю, на кого лучше напасть. В то время как мы вскочили в облака, немцы потеряли, очевидно, нас. Южнее Нижней Дуванки замечаю под облаками два «фоккера». Иду на скорости к ним, сближаюсь, прицеливаюсь, открываю огонь, и — радость! Один стервятник горит, начинает переворачиваться, выставляя брюхо, как оглушенная в воде рыба.

Я отвалил, а Валька, следовавший за мной, подходит к нему и в горящего всаживает прощальную очередь. Оглядываюсь: к нам стаей несутся «мессеры». Разворачиваемся в сторону аэродрома в расчете, что кто-то еще из наших взлетел, вместе будет веселее.

Но никого из своих не видим. На маршруте вскакиваем периодически в кучевые облака, отрываемся на мгновение от преследовавших нас истребителей и с набором выходим за облака. Осматриваемся: на сером фоне ползет пара «фоккеров». Коршунами набрасываемся на них. Заметив нас, они пытаются скрыться в облаках. Но это им не удается. Очередь, вторая — самолет дымит, затем вспыхнул, я выхожу из атаки. Валька всаживает длинную очередь, «фоккер» вяло взмывает и затем валится на крыло.

Молодец Шевырин! Держится своего места, активно действует. Правда, чересчур увлекается. При первой схватке, если бы я вовремя не осмотрелся, нас накрыли бы «мессеры». А ведь по логике увидеть их должен был прежде всего он. Но пылающий «фоккер» заворожил его, он не мог отказать себе в удовольствии всадить в немца очередь, хотя нужды в этом не было. Об этом у нас состоится разговор на земле, а пока бой продолжается. Пробиваем облака вниз. Там — каша. Подоспели истребители соседних полков. Мы увидели, как один за другим устремились к земле два «мессера», а потом рухнул наш истребитель, из которого на парашюте выбросился летчик. Бой раздроблялся на отдельные очаги, немцы поспешно стремились спастись бегством.

Приземлившись, узнали, что с парашютом выбросился весь израненный разорвавшимся в кабине снарядом летчик братского полка сержант Иван Шпаченко. Он сбил два «мессера».

На аэродроме все стихло, партийное собрание продолжалось. Я, еще не успев прийти в себя, остыть после боя, снова стоял перед коммунистами в ожидании вопросов и никак не мог сосредоточиться. Председательствующий капитан Баботин поднялся с места, откашлялся:

Назад Дальше