— С тобой случилось бы то же самое.
— Ну нет! Ему не удалось бы безнаказанно подкрасться ко мне.
— Мы ведь сами в то время выслеживали бледнолицего, который удрал. Могли ли мы знать, что он встретит в пустыне друга? И что этим другом окажется непобедимый Шеттерхэнд?
— Знать вы не могли, но все равно должны были быть осторожнее.
— Мы старались. Заметив костер, мы слезли с лошадей и бесшумно двинулись вперед, чтобы увидеть лица сидящих у огня. Никто из них не заподозрил бы о нашем присутствии — никто, кроме Олд Шеттерхэнда, который знает все. Он догадался, что мы станем преследовать того бледнолицего, и заранее вышел нам навстречу. Он сидел и слушал. Ночь была очень темной, и увидеть его мы не могли — так же, как не смог бы и ты, о вождь. А когда мы поравнялись с ним, он вскочил и свалил нас обоих двумя ударами. Мои братья слышали о силе его руки?
Все подтвердили, что им это известно.
— Думаете ли вы, что кто-нибудь другой, окажись он на нашем месте, смог бы вовремя заметить Олд Шеттерхэнда или уклониться от его нападения?
Ответом ему было дружное «нет!».
Меня восхищало самообладание этого воина. Он защищался настолько умно, что привлек на свою сторону всех старейшин, и гнев вспыльчивого вождя теперь не мог иметь большой поддержки. Почувствовав это, он спокойно продолжал свой рассказ, и никто не перебивал его до самого конца. В заключение он произнес:
— Вот как поступил Олд Шеттерхэнд, которого команчи называют своим врагом. Но известно ли кому-нибудь из вас имя другого бледнолицего, чей скальп мы должны были принести?
Никто не ответил.
— А между тем мы все часто слыхали о нем.
— Я видел его в тот миг, когда он промчался сквозь ряды наших воинов, избежав каким-то чудом смерти или хотя бы раны. Но имени его я не знаю, — заметил Вупа-Умуги.
— У него очень длинные волосы, белые, как снег на вершинах гор. Вождь помнит об этом?
— Да.
— Более девяноста зим избороздили морщинами его лицо. На свете есть только один бледнолицый, который прожил столько лет, у которого такие волосы и который так владеет конем, что может уйти невредимым даже от нескольких сотен вражеских всадников.
— Уфф! — воскликнул пораженный вождь. — Мой брат говорит об Олд Уоббле?
— Да, я говорю о нем.
— Значит, это был он?
— Да.
— Верно, верно! Милостивые духи покинули племя команчей, иначе старику не удалось бы ускользнуть в то утро. Ни один из живущих ныне бледнолицых не пролил столько крови наших братьев, как эта беловолосая собака. Будь он убит, радость пришла бы в вигвамы всех команчей. Но удрал он в последний раз. Скоро мы опять увидим его — и больше не упустим! Быть может, это произойдет уже завтра.
— Вождь хочет послать за ним других воинов?
— Нет!
— Но что тогда?
На этот дерзкий вопрос вождь ответил еще в достаточно дружелюбном тоне, сопроводив свои слова пренебрежительным жестом:
— Мой брат, простой воин, желает знать, что задумал великий вождь ракурроев? Тебе не пристало спрашивать меня, но я отвечу, ибо хочу показать, что простил вам вашу неудачу. Так вот: мы не станем преследовать Олд Уоббла, он сам явится к нам!
— Он не придет, — твердо заявил воин.
— А я говорю — придет! — убежденно воскликнул Вупа-Умуги. — Он искал подмогу, чтобы освободить своего друга, который сейчас лежит, связанный, на острове. И нашел десятерых бледнолицых с Олд Шеттерхэндом во главе. Они придут сюда!
— Но они потеряли рассудок, если думают победить нас таким числом своих воинов!
— С ними Олд Шеттерхэнд. Под его руководством бледнолицые отважатся на что угодно.
— Но им неизвестно, где наш лагерь!
— О, это они легко узнают.
— Как? Кто может выдать нас?
— Ваши следы.
— Олд Шеттерхэнд обещал, что не будет нас выслеживать.
— И все-таки он это сделает.
— Нет, он не лжец. Никто не слышал, чтобы он хоть однажды нарушил свое слово.
В глазах вождя вспыхнули огоньки злости, и он произнес:
— Думаю, моему юному брату было бы полезно помолчать и не спорить с вождем в присутствии старших воинов.
Это была неприкрытая угроза, но, как я уже говорил, Вупа-Умуги, несмотря на свою храбрость и силу, не пользовался особой любовью племени. Поэтому сейчас, ощутив безмолвную поддержку во взглядах остальных команчей, воин смело продолжал:
— Я знаю, что молод и не могу сравниться мудростью с теми, кто сидит у этого костра. Но вчера ни один из них не был со мной и не говорил с Олд Шеттерхэндом. Поэтому пусть мне будет позволено передать то, что я сам пережил и услышал.
Ему ответил седовласый воин, сидевший рядом с вождем. Он сказал:
— Мой юный брат может говорить, ничего не опасаясь. Когда вырыт топор войны, нельзя упускать ни одной мелочи, неважной в дни мира. А встреча с Олд Шеттерхэндом — не мелочь. К тому же неподалеку от него всегда оказывается вождь апачей — Виннету.
— На этот раз он тоже был там? — спросил вождь.
— Нет, Виннету там не было, — уверенно ответил воин.
— Но, может быть, он был где-нибудь поблизости?
— Мы не замечали ни одного признака, который говорил бы об этом.
— Скажи, какие слова употребил Олд Шеттерхэнд, когда давал свое обещание? — поинтересовался старик. Воин подумал, припоминая, и медленно проговорил:
— Я спросил у него: будете ли вы выслеживать нас, чтобы узнать, куда мы поедем? Он ответил мне: «Нет, я даю тебе слово». Вот что было произнесено, не больше и не меньше.
— Раз Олд Шеттерхэнд так сказал, то это столь же надежно, как если бы ты выкурил с ним трубку клятвы. Он сдержит слово и не поедет по вашим следам. Хау! Мои молодые братья могут удалиться. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.
Оба моих знакомых отошли от костра, а вместе с ними и все любопытствующие, давно уже теснившиеся вокруг. Я забыл сказать, что еще раньше сюда перебрались воины и из той группы, за которой должен был вести наблюдение Олд Уоббл. Таким образом, мой напарник остался без дела и, скорее всего, предпочел вернуться, наскучив бесцельным лежанием в темноте. Моя догадка тут же подтвердилась — издалека донеслось четырехкратное кваканье.
Не пора ли и мне подумать об отступлении? Момент был подходящий, поскольку индейцы, оживленно беседуя, расходились по местам, и вряд ли кто из них обратил бы внимание на чуть шевельнувшийся пучок камышей. Но мне не хотелось покидать столь выгодную позицию, и к тому же сейчас должен последовать обмен мнениями между вождем и его приближенными. Я решил остаться, рассудив, что смогу улучить удобную минуту и позже. В лагере еще не ужинали, и это внушало мне определенные надежды. При раздаче мяса не обойдется без шума и суеты, все будут заняты мыслью о еде — тут я и ускользну. А пока можно возобновить наблюдение.
Вождь, видимо, был немало раздражен тем, что старик вмешался в его беседу с молодым воином, и сейчас обратился к нему с такими словами:
— Мой брат, наверное, не подумал о том, как страдает достоинство вождя, если кто-то осмеливается спорить с ним, да еще получает в этом споре поддержку?
— Достоинство вождя может пострадать только от действий самого вождя, — спокойно ответил седоволосый индеец. — Все мы убеждены, что Олд Шеттерхэнд всегда остается верен своему слову, и лишь ты уверяешь, будто это не так.
— Просто я знаю эту белую собаку.
— Но ведь и мы его знаем. На его языке еще никогда не жила ложь.
— Да, но этот язык умеет говорить так хитро, как ни один другой. Он честнее прочих бледнолицых, но когда ему нужно кого-нибудь перехитрить, он становится изворотливее любой лисы. Слова его подобны утренней заре, за которой может последовать и солнечный, и пасмурный день. Он не лжет, это верно; он держит свои обещания; но на свой лад — как желательно ему, а не его противникам. Слова, сказанные им для вражеских ушей, все равно что пороховые зерна, — их надо взвесить, прежде чем высыпать в ствол ружья.
— Значит, вождь Вупа-Умуги думает, что обещание не преследовать наших воинов может иметь и какое-то другое толкование, понятное только Олд Шеттерхэнду?
— Нет. Он не пойдет по их следам. Но он не дал бы такого обещания, если бы не знал другой дороги.
— Но ее не существует!
— Так думает мой старший брат; я же думаю иначе, хотя также не видел ее. Вспомни, что говорят об Олд Шеттерхэнде: ему известно все, что он хочет знать. Или ему и вправду помогают злые духи? Я уверен: существование нашего лагеря у Саскуан-куи для него не тайна.
— Невозможно! Кто мог бы рассказать ему об этом? Но даже если бы он каким-то образом узнал о нашем лагере — разве это достаточная причина, чтобы он стремился сюда попасть?
— Он хочет освободить пленника.
— Разве они знакомы?
— Не знаю.
— Неужели они столь близкие друзья, что Олд Шеттерхэнд готов ради него рисковать собственной жизнью?
— Он готов идти на выручку любому бледнолицему.
— Даже имея при себе лишь одиннадцать человек против ста пятидесяти воинов?
— Олд Шеттерхэнд никогда не считает своих врагов. Да и зачем ему это? У него волшебное ружье, стреляющее без остановки. И все же он часто уклоняется от боя — не из страха, а потому, что не любит проливать кровь. Но тогда он идет на хитрость, а это еще опаснее, чем пули его волшебного ружья. Он скоро появится здесь — не затем, чтобы сражаться с нами, а чтобы с помощью какой-нибудь уловки выкрасть нашего пленника.
Старик задумался; уверенность вождя смутила его. Наконец он покачал головой и произнес:
— Слова доблестного Вупа-Умуги не изменили моих мыслей. Но когда вырыт топор войны, надо предвидеть любой поворот дела, как хороший, так и плохой, и как следует обдумать каждый из них. Я говорю, что Олд Шеттерхэнд не придет, ты же утверждаешь, что он придет обязательно. Так согласимся с твоим мнением и примем меры предосторожности. Если они окажутся излишними — тем лучше.
— Тем лучше? Неужто мой старший брат боится этой собаки? Я страстно желаю его прихода и надеюсь на него. Мы схватим Олд Шеттерхэнда и поставим у столба пыток, где он и умрет вместе с Олд Уобблом.
— Можешь ли ты схватить ветер, даже если пальцы твоей руки чувствуют его дуновение?
— Олд Шеттерхэнд — не ветер. Или ты забыл, что он уже не раз бывал в плену у команчей?
— Твои слова справедливы, но разве он всякий раз не ускользал от нас, подобно бесплотному духу?
— От меня он не ускользнет!
— Так будь наготове, когда он появится, и не упусти его.
— О, мне даже известно время его прихода.
— Когда же ты его ждешь?
— Завтра. Наши воины ускакали от него ночью, а сам он, конечно, выступил на рассвете. Значит, они опередили его на несколько часов. Сегодня вечером они приехали в лагерь, следовательно, он доберется сюда к завтрашнему утру.
— Прямо сюда?
— Нет, я позабочусь о том, чтобы перехватить его еще на Рио-Пекос.
— Ты знаешь место, где он будет переправляться через реку?
— Да. Там есть только один брод, и он наверняка известен Олд Шеттерхэнду. А если неизвестен, он все равно быстро его найдет.
— Олд Шеттерхэнду не нужны броды — он непревзойденный пловец.
— Я подумал и об этом. Наши воины займут участок берега по обе стороны от брода. Он не уйдет. Будь здесь Нале Масиуф со своими людьми, цепь получилась бы длиннее, но они вернутся только через три дня.
В этот момент кто-то произнес:
— Еда готова!
Все поспешили к кострам, у которых жарилось мясо. Вождь поднялся неторопливо, сообразно с достоинством человека, облеченного властью, и направился к огню, где ему предстояло выбрать лучший кусок жаркого. Ну а для меня как раз наступило время уйти, не прощаясь. На всякий случай я быстро окинул взглядом весь лагерь — и убедился, что никто из индейцев даже не смотрит в сторону берега. Тогда я покинул мое тинистое ложе, скользнул в глубокую воду и поплыл, не особенно заботясь о маскировке. Через несколько минут я выбрался на сушу в том самом месте, где полтора часа назад покинул ее.
Натянув одежду, я пошел разыскивать Олд Уоббла. Двигался я очень тихо, и старик заметил меня, только когда я коснулся его плеча. Он вздрогнул и вскочил.
— Черт подери! Это вы, сэр, или какой-нибудь краснокожий?
Пришлось сказать, что это именно я.
— Ну и ну! А я уж собрался всадить в вас нож! Думал, тут один из команчей.
— Будь это так, мистер Каттер, вам не пришлось бы воспользоваться ножом.
— Почему?
— Просто потому, что вражеский нож уже торчал бы у вас в спине.
— Ха!
— Поверьте! Ваш слух в порядке, как вы считаете?
— Уши у меня первый сорт, патентованные, this is clear!
— В таком случае жаль отличного патента, ибо они вам не пригодились! Судите сами: лежали вы тихо, вокруг — ни шороха, ни ветерка, и все-таки я подхожу к вам вплотную, оставшись незамеченным. А если бы то был не я, а команч?
— Тогда я непременно услышал бы его, — заявил Уоббл. — Невозможно, чтобы на свете жил еще один человек, способный передвигаться так же бесшумно. Но скажите мне, сэр, удачной ли оказалась ваша вылазка?
— Я доволен ее результатами.
— Я тоже, — гордо заметил Олд Уоббл.
— Что вам удалось выяснить?
— Вроде бы и немного, но нечто очень важное. Например, что Олд Шурхэнда стерегут только двое индейцев.
— Где же они его стерегут?
— Ах, так вам хочется это знать?
— Разумеется!
— То-то же. Не будь меня, кто бы вам это открыл?
— Ну, вообще-то я знаю это не хуже вас.
— Да? Так где он?
— На острове.
— Вы и раньше так думали, но это только предположения.
— Не предположения, а факт. Я ведь сейчас подслушивал разговоры вождя Вупа-Умуги.
— И он болтал об этом?
— Да.
— Экий осел! А я-то надеялся порадовать вас, подтвердить, что вы были правы.
— Не огорчайтесь из-за таких пустяков, сэр! Что у вас еще?
— Ничего, — уныло сказал Олд Уоббл. — Думал я принести вам важные вести, а вы, оказывается, уже сами все выяснили. Значит, грош цена моим успехам. Проклятье! Мне, может, удалось бы узнать и побольше, но тут вернулись вчерашние команчи, и все перебрались от моего костра к вашему. Ну а у вас, я думаю, улов побогаче?
— Да, но об этом позже. Здесь неподходящее место для беседы. Нам следует возвращаться, не теряя времени. Пойдем той же дорогой, какой пришли.
— Значит, опять ползти через эту чащобу! Вот что зовется «дорогой» у Олд Шеттерхэнда…
Обратный путь мы проделали с теми же предосторожностями, что и раньше, и, никем не увиденные и не услышанные, покинули окрестности индейского лагеря. Ночь была уже глубокая, и звезды светили ярко, что облегчало путь.
— Похоже, вы направляетесь прямо к нашей стоянке? — осведомился Уоббл, когда мы выбрались из зарослей.
— Конечно. А куда же еще?
— Хм! Сейчас вы будете смеяться, но я-то поначалу думал, что мы сразу провернем все дело и вернемся уже с мистером Шурхэндом.
— Это смелый замысел, мистер Каттер.
— При других обстоятельствах он был бы вполне осуществим. Скажем, если бы Шурхэнд находился не на острове, а на берегу озера, все было бы просто. Раз-два — и готово.
— Не понимаю.
— Хорошо, могу выразиться яснее. Мы подкрадываемся; перерезаем веревки; убегаем втроем; индейцы ничего не заметили; мы пробираемся к нашему отряду; вскакиваем на лошадей — и мчимся прочь!
— Действительно, звучит очень просто. А вам доводилось когда-нибудь совершать все это не на словах, а на деле?
— Мне-то нет, но говорят, что вам подобные номера удавались, и не единожды.
— Это еще не означает, что их можно повторять с прежним успехом. Всегда надо действовать, сообразуясь с обстановкой, а она всякий раз меняется.
— Жаль! Скажу вам откровенно: перед нашими спутниками — а ведь ни одного из них, согласитесь, не назовешь настоящим бойцом — мне хотелось бы появиться уже с готовой победой.
— Иными словами, вам хотелось бы погреться в лучах славы и пустить нашим друзьям пыль в глаза…
— Называйте это как хотите. Но ведь оно и впрямь почетно: спасти несчастного от пыток и смерти, освободив его — вдвоем! — из рук целой оравы команчей.