— Как видно из протокола, комитет управления больницей согласился ввести предложения комитета Сомон. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Наверное, это означает, что Матрона станет главой службы медсестер всех больниц в нашем округе. Главный медсестринский инспектор! Для нее это будет большим событием, но интересно, как это воспримет Куртни-Бригс. Если бы это зависело от него, Матрона получила бы меньше власти, но никак не больше. Она для него и так уже как бельмо на глазу.
Сестра Брамфет сказала:
— Пора уже что-то делать, чтобы помочь психиатрическим больницам и тем, что занимаются старческими болезнями. Но не знаю, почему они хотят изменить название должности. Если звание Матроны подходило для Флоренс Найтингейл, то оно подходит и для Мэри Тейлор. Не думаю, чтобы она очень хотела называться главным медсестринским инспектором, это звучит слишком похоже на армейское звание. Смешно!
Сестра Рольф пожала худенькими плечиками:
— Только не думайте, что я испытываю восторг по поводу отчета Сомон. Я вообще начинаю задумываться, что происходит с сестринской работой. Каждый отчет и рекомендация словно отодвигает нас от постели больного. У нас есть диетологи, чтобы следить за питанием больных; физиотерапевты, чтобы заниматься с ними упражнениями; социальные медицинские работники, чтобы выслушивать их жалобы; палатные санитарки, чтобы оправлять постели; лаборанты, которые берут кровь; секретари, которые украшают палаты цветами и ведут переговоры с родственниками; помощники в операционной, чтобы подавать хирургу инструменты. Если мы не проявим бдительности, то скоро нам придется заниматься тем, что остается после того, когда все специалисты разберут себе дела. А теперь у пас уже появился отчет Сомон со всеми этими рассуждениями насчет первого, второго и третьего уровня управления. Управления чем? Уж слишком часто и не к месту употребляется технический жаргон. Спросите себя, каковы сегодня функции медсестры. И чему, собственно, мы пытаемся научить девушек?
Сестра Брамфет сказала:
— Безоговорочно выполнять приказания и быть преданными своим руководителям. Послушание и верность. Научите этому студентку, и из нее получится прекрасная сестра.
Она с такой яростью разрезала пополам картофелину, что нож лязгнул по тарелке. Сестра Гиринг засмеялась:
— Брамфет, вы отстали на целых двадцать лет. Этого было достаточно для нашего поколения, а сейчас эти девочки, прежде чем выполнить наше распоряжение, задаются вопросом, насколько оно оправданно и что такого сделали старшие, чтобы заслужить их уважение. В целом это неплохо. А иначе как можно рассчитывать привлечь к сестринскому делу умных девушек, если относиться к ним как к слабоумным? Мы должны поощрять их желание спрашивать об установленных процедурах, даже время от времени отвечать им.
Сестра Брамфет поглядела на нее с таким выражением, что было ясно: лично она готова обойтись и без умников, раз уж они позволяют себе такое пренебрежение к старшим.
—Интеллект — это еще не самое главное. В этом состоит проблема нашего времени, потому что люди считают интеллект единственным необходимым качеством человека.
Сестра Рольф сказала:
— Дайте мне смышленую девушку, и я сделаю из нее отличную медсестру — не важно, есть у нее к этому призвание или нет. Возьмите, например, глупых. Они будут льстить вашему самолюбию, но из них никогда не выйдет хорошей квалифицированной специалистки.
Говоря это, она смотрела на сестру Брамфет, и в ее голосе слышалось явное презрение. Делглиш опустил глаза в тарелку и притворился, что тщательно отделяет от говядины прожилки жира.
Реакцию сестры Брамфет можно было предсказать.
—Специалистки! Мы говорим о медсестрах. Хорошая медсестра думает о себе прежде всего как о медсестре! Конечно, она квалифицированная специалистка! Я думала, что уж теперь мы все с этим согласились. Но в наше время слишком много разговоров ведется об общественном положении. А по-моему, главное — это справляться со своей работой.
— Но с какой именно? Не об этом ли мы и спрашиваем себя?
— Вы — может быть. Лично мне прекрасно известно, чем я занимаюсь. В частности, сейчас это уход за очень тяжелым больным.
Сестра Брамфет отодвинула тарелку в сторону, ловко накинула на плечи плащ, на прощанье кивнула им, что можно было расценить как предупреждение или примирение, и с деловитым видом поспешила из столовой своей тяжелой походкой пахаря, с болтающейся сбоку потертой сумкой. Сестра Гиринг рассмеялась, глядя ей вслед:
— Бедная старая Брам! Послушать ее, так у нее всегда очень тяжелые больные.
Сестра Рольф сухо отозвалась:
—Так оно и есть.
3
Ленч закончился почти в полном молчании. Затем сестра Гиринг покинула их, что-то пробормотав насчет занятий по клинике в палате. Делглишу пришлось возвращаться в Найтингейл-Хаус с сестрой Рольф. Они вместе вышли из столовой, и он забрал из гардероба свое пальто. Затем они прошли по длинному коридору и через поликлиническое отделение. По всей видимости, оно было открыто совсем недавно, и вся мебель и убранство сияли чистотой. Огромный холл с его столиками с пластиковым покрытием и стоящими вокруг стульями, с его многочисленными ухоженными комнатными растениями и весьма посредственными картинами был довольно уютным, но у Делглиша не было желания задерживаться здесь. Как у всякого здорового человека, у него было непреодолимое отвращение к больницам, вызванное отчасти страхом, отчасти антипатией, и он нашел эту атмосферу нарочитой живости и фальшивой естественности неубедительной и пугающей. Запах дезинфекции, которая, по мнению мисс Бил, являлась эликсиром жизни, у него вызывал только тяжелые ассоциации со смертью. Он не думал, что смерть пугает его. Несколько раз за свою службу он близко соприкасался с ней, и она не вызывала в нем чрезмерного отвращения. Но он боялся старости, сопровождающих ее болезней и беспомощности. Его пугала перспектива потери независимости, пренебрежительного отношения посторонних к дряхлости, отказа от личной жизни, ненависть к боли, жалостливые взгляды па лицах друзей, которые понимают, что их сочувствие долго не продлится. В свое время ему придется столкнуться со всеми этими вещами, если только смерть не заберет его к себе легко и быстро. Что ж, он готов с ними встретиться. Он не настолько самонадеян, чтобы думать, что его минует доля всех остальных людей. Но пока он предпочитал, чтобы ему не напоминали об этом возрасте.
Поликлиника находилась рядом с входом в отделение скорой помощи, и когда они проходили мимо него, в двери внесли носилки. На них лежал истощенный старик; у его мокрых губ был прилажен сосуд для рвоты; его невероятно огромные глаза бессмысленно вращались в орбитах на совершенно голом черепе. Делглиш почувствовал, что на него смотрит сестра Рольф. Он повернул голову как раз в нужный момент, чтобы уловить ее задумчивый и, как ему показалось, презрительный взгляд.
— Вам здесь не нравится, правда? — спросила она.
— Признаться, не очень.
— Сейчас и мне самой тоже, но подозреваю, что совсем по другим причинам.
Они помолчали. Затем Делглиш спросил, обедает, ли Леонард Моррис в общей столовой, когда работает в госпитале.
— Редко. Думаю, он съедает принесенные с собой сандвичи в фармацевтическом кабинете. Он предпочитает обедать в компании с самим собой.
— Или в компании с сестрой Гиринг? Она презрительно усмехнулась:
— А! Вы уже и до этого докопались! Ну конечно! Она принимала его у себя вчера вечером, как я слышала. Кажется, маленький человек уже не может себе позволить ни угостить знакомого, ни соответственно после этого провести с ним вечер. Как же полиция любит копаться в грязном белье! Странная это работа — как собаки вокруг дерева, вынюхивать везде грехи.
— А вам не кажется, что «грех» — слишком сильное слово для сексуальной озабоченности Леонарда Морриса?
— Разумеется, просто я выразилась фигурально. Но я бы не советовала вам очень волноваться из-за любовной связи Морриса и Гирииг. Их отношения существуют так долго, что считаются уже респектабельными, о них даже перестали болтать. Она из тех женщин, которым обязательно нужно кого-нибудь опекать, а он как раз мужчина такого типа, который любит кому-нибудь пожаловаться на свою ужасную семейную жизнь и жуткие отношения между коллегами. По его мнению, к нему как к профессионалу относятся недостаточно почтительно. Кстати, у него четверо детей. Я думаю, его ничто так не расстроило бы, как если бы вдруг его жена решила с ним разойтись и они с Гиринг могли бы пожениться. Гиринг, конечно, хотела бы иметь мужа, но вряд ли она выбрала бы па эту роль бедняжку Морриса. Более вероятно…
Она вдруг замолчала. Делглиш спросил:
— Вы думаете, у нее на уме есть более подходящий кандидат?
— Почему бы вам не спросить об этом ее? Она мне не доверялась.
— Но вы отвечаете за ее работу? Клинический инструктор находится под руководством старшего преподавателя?
— Я отвечаю за ее работу, а не за моральный облик.
Они достигли дальнего выхода из отделения скорой помощи, и не успела сестра Рольф толкнуть дверь, как в нее влетел мистер Куртни-Бригс. За ним следовала группа молодых медицинских сотрудников в белых халатах со стетоскопами, висящими на шее. С каждой стороны по два ученика почтительно кивали, слушая поучения великого хирурга. Делглиш подумал, что в его манерах бросаются в глаза заносчивость, некоторая вульгарность и грубоватая хитрость, которые он, видимо, считал качествами, необходимыми преуспевающему признанному специалисту. Словно прочитав его мысли, сестра Рольф сказала:
—А знаете, они все очень разные. Возьмите, например, мистера Молрави, нашего хирурга-офтальмолога. Он напоминает мне грызуна, соню. Каждый четверг утром он семенит сюда и стоит по пять часов в операционной, не говоря ни одного лишнего слова, только шевеля усами; своими крошечными пальчиками он копается в глазах бесконечных пациентов, затем он официально благодарит всех, включая младших медсестер, снимает резиновые перчатки и снова семенит прочь, чтобы дома заняться своей коллекцией бабочек.
— Что ж, милый, скромный человечек.
Она обернулась взглянуть на него, и он снова обнаружил в ее глазах этот смущающий его презрительный блеск.
— О нет! Не скромный! Просто он производит другое впечатление. Мистер Молрави так же, как и мистер Куртни-Бригс, убежден, что он замечательный хирург. В профессиональном отношении они оба очень тщеславны. Тщеславие, мистер Делглиш, главный порок хирургов, как у медсестер — раболепие. Я еще не встречала хорошего хирурга, который не был бы убежден, что по своему могуществу он стоит лишь на одну ступень ниже Бога. Они все заражены высокомерием. — Она помолчала и спросила: — Разве это не относится также и к убийцам?
— Только к одному их типу. Вы должны помнить, что убийство — в высшей степени индивидуальное преступление.
— Разве? Я думала, что уже все мотивы и средства до тошноты вам знакомы. Но в конце концов, вам виднее.
Делглиш спросил:
— По-видимому, сестра, мужчины не вызывают у вас большого уважения?
— Напротив, я их очень уважаю. Просто я их не люблю. Но стоит относиться с почтением к полу, который довел себялюбие до такого искусства. Это то, что дает вам силу, — эта способность посвятить всего себя своим собственным интересам.
Несколько злорадствуя, Делглиш сказал, что он удивлен тем, что мисс Рольф, при своем откровенном возмущении униженным положением медсестры, не выбрала себе более мужественного занятия. Например, доктора. Она горько засмеялась:
— Я хотела стать врачом, но мой отец считал, что женщине ни к чему образование. Не забудьте, мне уже сорок шесть. Когда я училась в школе, у нас не было всеобщего бесплатного школьного образования для девочек и мальчиков. Отец зарабатывал достаточно много — меня не взяли в бесплатную школу, так что ему приходилось платить за меня. Он перестал платить, когда мне исполнилось шестнадцать, и он смог это сделать под благовидным предлогом.
Делглиш не нашел что сказать. Его поразила ее откровенность. Она не из тех женщин, подумал он, которая доверит свои переживания незнакомцу, и он не тешил себя иллюзией, что она ожидает найти в нем сочувствие и понимание. Ни одного мужчину в мире она не находила близким себе по духу. Это просто был внезапный порыв излить свою горечь и неудовлетворенность. Что его вызвало: воспоминание об отце, недовольство мужчинами вообще или раздражение от зависимого статуса своей профессии, было трудно сказать.
Они уже покинули госпиталь и теперь шли по узкой тропинке, что вела к Найтингейл-Хаус. Пока они не достигли его, никто из них не проронил ни слова. Сестра Рольф поплотнее закуталась в свой длинный плащ и надвинула на лоб капюшон, как будто защищалась не только от резкого ветра. Делглиш погрузился в свои размышления. Так они молча шагали под деревьями, каждый по своей стороне тропинки.
4
В кабинете сержант Мастерсон стучал на машинке, печатая отчет о допросах. Делглиш сказал:
— Непосредственно перед тем, как прийти в школу, Пирс работала в частной палате сестры Брамфет. Я хочу знать, не произошло ли там что-нибудь важное. А еще мне нужно получить подробный отчет о дежурствах Пирс за последнюю неделю, и выясните, что она делала в последний день, буквально по минутам. Выясните еще, кто из студенток был с ней па дежурстве, в чем заключались их обязанности, где она дежурила, какой она показалась остальному персоналу. Я хочу знать имена пациентов в той палате, где она дежурила, и что с ними стало. Лучше всего вам начать с бесед с остальными студентками и составить отчет на основании их рассказов. Обычно девушки ведут дневник, куда заносят события каждого дня.
— Мне стоит поговорить об этом с Матроной?
— Нет. Спросите об этом у сестры Брамфет. Мы работаем непосредственно с ней, и, ради бога, будьте как можно более вежливым и тактичным. У вас уже готовы эти отчеты?
— Да, сэр. Они напечатаны. Хотите прочесть их сейчас?
— Нет. Скажете мне, если там есть то, что мне необходимо знать. Я просмотрю их сегодня вечером. Полагаю, нечего и надеяться, что кто-либо из наших подозреваемых известен в полиции?
— Если это и так, сэр, это не указано в их персональных делах. В них вообще поразительно мало информации. Хотя, например, Джулия Пардоу была исключена из средней школы. Кажется, из них она единственная правопарушителышца.
— Господи, за что?
— В ее досье об этом не сказано. По всей видимости, это имело какое-то отношение к учителю математики. Директор ее школы сочла необходимым указать это в ее характеристике, присланной Матроне, когда девушка поступала сюда. Ничего особенного. Она пишет, что Джулию незаслуженно обижали и что она надеется, что больница даст ей шанс научиться единственной профессии, к которой она проявляла интерес и способности.
— Очень милое замечание, с двойным смыслом. Так вот почему ее не приняли в больницах Лондона, которые приданы к институтам. Мне так и казалось, что сестра Рольф не совсем точно изложила мне эти причины. Есть что-нибудь о других? Какие-либо связи между ними перед поступлением сюда?
— Матрона и сестра Брамфет вместе учились на севере в Королевской больнице Нетеркастла, проходили там акушерскую практику в городском родильном доме и приехали сюда пятнадцать лет назад, обе в качестве палатных медсестер. Мистер Куртни-Бригс в 1946 — 1947 годах был в Каире, сестра Гиринг тоже. Он был майором медицинской службы, а она — медсестрой. Предположений, что тогда они знали друг друга, не имеется.
— Если бы они были знакомы, вряд ли вы нашли бы этому подтверждение в их личных делах. Но они могли встречаться. В сорок шестом Каир был довольно оживленным местом, приятным для общения, как рассказывал мне мой приятель. Интересно, служила ли мисс Тейлор в военном госпитале? Она носит головной убор военной медсестры.
— У нее в досье этого нет. Самая ранняя по дате характеристика — из ее школы медсестер, откуда она пришла сюда работать. В Нетеркастле она пользовалась отличной репутацией.
— Она и здесь на очень высоком счету. А вы проверили показания Куртни-Бригса?
— Да, сэр. Привратник записывает каждую машину, которая выезжает или въезжает после полуночи. Мистер Куртни-Бригс уехал в двенадцать тридцать две.
— Гм… Это позже, чем он пытался мне внушить. Я хочу, чтобы вы проверили его расписание. Точное время окончания операции должно быть указано в книге записей в операционной. Доктор, ассистировавший ему, должен знать, когда он уехал, — мистер Куртни-Бригс любит, чтобы его почтительно провожали до машины. Затем вам нужно проехать по дороге и засечь время. Наверное, упавшее дерево уже убрали, но вы без труда обнаружите, где оно лежало. На то, чтобы привязать к ветке свои шарф, у него не могло уйти больше пяти минут. Выясните, куда дели шарф. Вряд ли он солгал насчет тех фактов, которые так легко проверить, но он достаточно самонадеян, чтобы думать, что способен ловко скрыть все, включая убийство.