Трое юнцов и мужчина.
Роланд Джеллико. Двадцати четырех лет.
Пабло Родригес. Латиноамериканец. Шестнадцати лет.
Элвин Чарлз. Черный. Восемнадцати лет.
Бенджи Келлис. Черный. Четырнадцати лет. Тот, кто стрелял.
Их имена и лица запечатлелись в моей памяти навеки.
Это были подонки, которые убили моих малышей и моего мужа, а также маленькую Трикси.
Я впилась в них взглядом.
Они бесстрастно, безразлично посмотрели на меня, как будто ничего особенного не произошло.
Я чувствовала, что мне трудно дышать, сердце билось учащенно. Вдруг во мне словно что-то взорвалось. Весь гнев, который я подавляла все эти месяцы, с самого прошлого декабря, поднялся ко мне и превратился в непреодолимую ярость.
Мною овладела ненависть и почти подняла меня на ноги. Я хотела вскочить, устремиться к ним, убить их. Я хотела уничтожить их точно так же, как они уничтожали тех, кого я любила. Если бы у меня был пистолет, я бы расправилась с ними, я это знала.
От этой мысли кровь бросилась мне в голову, и я начала дрожать. Сцепив вместе руки, я опустила глаза, стараясь успокоиться.
Я знала, что больше не смогу смотреть на обвиняемых до тех пор, пока не сделаю то, для чего сегодня пришла сюда.
Судебный клерк сказал что-то о том, чтобы встать, и я почувствовала, как Дэвид взял меня под руку, помогая подняться.
Вошла судья и заняла свое место.
Все сели.
Я взглянула на нее с любопытством. Ей было около пятидесяти пяти лет, как я полагала, и у нее было сильное, доброе лицо. Она выглядела очень молодо, но голова была преждевременно седой.
Она ударила молотком.
Я стала рыться в сумке, ища текст речи, которую написала заранее, вглядываясь в слова ослепленными болью и яростью глазами, не обращая внимания на то, что происходит вокруг меня.
Написанные на листке бумаги слова стали сбегаться вместе, и я внезапно поняла, что мои глаза стали влажными. Я заморгала, чтобы сдержать слезы. Не время было плакать.
Моя грудь сжалась от ужасной боли, и мне стало казаться, что я задыхаюсь. Я старалась дышать глубже, чтобы успокоиться, стараться быть бесстрастной.
Затем я почувствовала, как Дэвид коснулся моей руки, и взглянула на него.
— Судья ждет, Мэл; вы должны пойти на трибуну и прочитать ваши показания, — сказал он.
В ответ я только смогла кивнуть головой.
Сэра прошептала:
— Все будет в порядке. — Она пожала мою руку.
Я неуверенно встала и медленно подошла к трибуне, стоявшей перед местом судьи. Развернув листок на трибуне, я молча стояла перед судьей, обнаружив, что совсем неспособна говорить.
Подняв глаза, я взглянула ей в лицо.
Она в ответ посмотрела на меня очень спокойно: я видела, что в ее глазах сквозит сочувствие. Это придало мне сил.
Глубоко вздохнув, я начала.
— Ваша Честь, — сказала я. — Сегодня я здесь, потому что мой муж Эндрю и двое моих детей, Лисса и Джейми, а также моя маленькая собачка были зверски убиты подсудимыми, находящимися в этом зале суда. Мой супруг был хороший человек, преданный и любящий муж, отец и сын. Он никому никогда не причинял вреда и отдавал себя целиком тем, кто его знал и работал с ним. Я знаю, что все, кто общался с Эндрю, получили от этого только пользу. Он не был пустым местом в этом мире. Но теперь он мертв. Ему был только сорок один год. И мои дети тоже мертвы. Двое безобидных невинных крошек шести лет. Их жизни были уничтожены, не начавшись. Я не увижу, как будут расти Лисса и Джейми, как они пойдут в колледж и начнут свою карьеру. Я никогда не пойду на церемонию окончания колледжа или на их свадьбы, и у меня никогда не будет внуков. А почему? Потому что бессмысленный акт насилия полностью уничтожил мою жизнь. Я никогда не буду такой, какой я была. Передо мной открывается долгое и тоскливое существование без Эндрю, Лиссы и Джейми. У меня отняли мое будущее точно так же, как их будущее было жестоко у них отнято.
Я сделала паузу и глубоко вздохнула.
— Убийцы моей семьи были названы виновными судом присяжных. Я прошу суд наказать их за это преступление в полном объеме закона, Ваша Честь. Я хочу, чтобы правосудие свершилось. Моя свекровь хочет, чтобы свершилось правосудие. Мои родители хотят, чтобы свершилось правосудие. Это все, о чем я прошу, Ваша Честь. Только справедливости. Спасибо.
Я стояла, глядя на судью Донен.
Она посмотрела на меня.
— Спасибо, миссис Кесуик, — сказала она.
Я кивнула, взяла листок бумаги, в который и не заглянула, свернула его вдвое и вернулась на свое место.
Зал суда молчал. Казалось, никто не дышал. Было только слышно, как тихо гудели кондиционеры.
Просмотрев некоторое время бумаги у себя на столе, судья Элизабет П. Донен начала говорить.
Я закрыла глаза, едва слушая ее. Я чувствовала себя изнуренной своим усилием и эмоционально опустошенной. Кроме того, внутри меня продолжала бушевать ярость, она охватила все мое существо.
Я смутно слышала, как судья говорила об отвратительном преступлении, которое было совершено, об отсутствии угрызений совести у подсудимых за убийство невинных мужчины и двух детей, о большой утрате, понесенной мною и моей семьей, и о бессмысленности всего этого. Я держала глаза закрытыми, стараясь на несколько минут отгородиться от всего, стараясь унять кипевшую во мне злость.
Дэвид тронул меня за руку.
Я открыла глаза и посмотрела на него.
— Судья сейчас произнесет приговор, — прошептал он.
Я почувствовала, как Сэра потянулась за моей рукой и взяла ее в свою.
Выпрямившись на скамье, я смотрела на судью Донен; все мои чувства были обострены.
Подсудимым было предложено встать.
Глядя на младшего, стрелявшего из пистолета, судья сказала:
— Бенджи Келлис, вас судили как взрослого и признали виновным по трем пунктам обвинения в убийстве второй степени. Поэтому я приговариваю вас к двадцати пяти годам лишения свободы по каждому пункту обвинения; каждый приговор будет исполнен последовательно.
Она объявила остальным трем подсудимым такой же приговор: семьдесят пять лет.
Судья Донен присудила убийцам максимальное наказание по закону штата Нью-Йорк. В точности так, как предсказывали детектив Де Марко и Дэвид.
Но для меня этого было недостаточно.
В каком-то смысле я понимала, что моя семья полностью отомщена. Конечно, я не чувствовала удовлетворения, только пустоту внутри и тлеющую ярость.
Как только заседание было окончено и зал суда начал пустеть, Дэвид подвел меня к детективам Де Марко и Джонсону, и я поблагодарила их за все, что они сделали.
Снаружи здания суда были толпы фотокорреспондентов и репортеров с телекамерами. Каким-то образом Дэвиду и отцу удалось провести меня сквозь эту толпу и усадить в ожидавшую машину.
Из криминального суда мы приехали на квартиру моей матери на Парк-авеню, чтобы пообедать. Все казались такими же измученными, как и я, и слегка ошеломленными. Разговор был по меньшей мере несвязным.
Отец собирался поехать со мной в «Индейские лужайки» и пожить там несколько дней перед возвращением в Мехико-Сити. Как только покончили с кофе, он поднялся.
— Я думаю, нам лучше поехать, Мэл, — сказал он, направляясь к двери библиотеки.
Я встала и последовала за ним.
Диана тоже поднялась и обняла меня за плечи.
— Ты потрясающе вела себя на суде, дорогая. Ты говорила так красноречиво. Я понимаю: это было тяжело для тебя, но думаю, что судья была тронута твоими словами.
Я только кивнула, обняла ее и сказала:
— Спасибо, что вы приехали, Диана, вы придали мне смелости. Удачного вам полета обратно в Лондон завтра утром.
Дэвид вышел в прихожую. Я обернулась и смотрела, как он шел ко мне, думая о том, как он хорошо сегодня выглядит. У него был свежий цвет лица, серебристые волосы и светло-серые глаза; он был красив и всегда хорошо одет. В адвокатских кругах его называли Серебряной Лисой — он заслужил это прозвище не только своей внешностью, но и своей ловкостью.
Горячо обняв его, благодаря за все, что он для меня сделал, я сказала:
— Спасибо, Дэвид. Я бы не смогла пройти через это без вас.
— Я ничего не сделал, — сказал он с легкой улыбкой.
— Вы поддерживали связь с Де Марко и Джонсоном, и это была огромная помощь, — ответила я.
Мама подошла ко мне, поцеловала и держала, прижав к себе, дольше, чем обычно.
— Я горжусь тобой, Мэл, и права Диана — ты была сегодня изумительна.
37
Коннектикут, август 1989
— Я думала, что мне станет лучше после вынесения приговора, но на самом деле я не чувствую этого, папа.
Отец молчал некоторое время, затем сказал:
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. В некотором роде разочарование, какой-то упадок, да?
— Я хотела отмщения за смерть моих близких, но даже три двадцатипятилетних срока не кажутся мне достаточными! — воскликнула я. — Они будут заключены в тюрьму, но все же они будут видеть солнечный свет. Эндрю, Лисса и Джейми мертвы, и эти подонки тоже должны умереть. В Библии про это правильно сказано.
— Око за око, зуб за зуб, — задумчиво прошептал отец.
— Да.
— По законам штата Нью-Йорк смертной казни не существует, Мэл, — заметил папа.
— Да, я знаю это, папа. Я всегда это знала. Просто… что… ладно… — Оставив фразу незаконченной, я вскочила, дошла до края площадки и остановилась, глядя за пределы лужайки. Меня снова вдруг охватило волнение, и я попыталась запретить себе это чувство, уничтожить его полностью.
Я стояла не шевелясь, любуясь красотой ландшафта. Был теплый августовский вечер; мягкий ветерок шуршал в ветвях деревьев. Вдалеке неясно вырисовывались подножия Беркширов, цветущих и зеленеющих на фоне бледнеющего неба. Смеркалось. Темнота постепенно опускалась на землю, и за темными холмами садилось солнце. Теперь коричнево-оранжевый цвет вклинился в фиолетовый и лиловый и медленно исчез за горизонтом.
— Я бы выпила чего-нибудь, папа, а ты? — спросила я, повернувшись к нему лицом.
— Да, я бы тоже. Я пойду налью. Что бы ты хотела, Мэл?
— Водку и тоник, пожалуйста. Спасибо.
Встав, он кивнул и пошел на террасу, направляясь на кухню.
Я села на стул под большим белым зонтом, ожидая, когда он вернется. Я была рада, что он со мной, что у него появилась возможность провести со мной уик-энд перед возвращением в Мехико.
Отец вернулся через минуту, неся поднос с выпивкой. Он сел за стол напротив меня, поднял свой бокал и дотронулся до моего.
— Чин-чин, — пробормотал он.
— Твое здоровье, — ответила я и сделала большой глоток.
Несколько минут мы оба молчали, в конце концов я проговорила:
— У меня все внутри кипело от ярости, папа. Будто что-то взорвалось во мне вчера во время суда. Когда я увидела подсудимых, я думала, что сойду с ума. Мне хотелось изувечить их, может быть, даже убить. Ненависть просто захлестнула меня.
— Я сам испытывал что-то похожее, — признался отец. — Я думаю, как и все мы. В конце концов, мы находились в нескольких метрах от людей, которые напали и хладнокровно убили Эндрю, Лиссу и Джейми. Желание ответить ударом на удар — это естественное побуждение. Но, разумеется, мы не можем ходить и убивать направо и налево. Мы, таким образом, опустимся до их уровня, это делает из нас животных.
— Я понимаю… — Я замолчала и помотала головой, беспокойно нахмурившись. — Но ярость не прошла, папа.
Отец протянул руку и накрыл мою. Это утешало. Он сказал тихо:
— Единственный способ рассеять ее, это уйти от нее, дорогая.
Я молча смотрела на него.
Помолчав немного, отец продолжал:
— Но это нелегко. Я ясно представляю себе, что ты сейчас переживаешь. Ты очень похожа на меня в смысле чувств. Иногда ты стремишься скрыть свои чувства, так же как и я. Без сомнения, ты месяцами подавляла гнев, но когда-то он должен был выйти наружу.
— Да, — согласилась я, — он и вышел.
Отец смотрел на меня долгим задумчивым взглядом.
— Для тебя это хорошо, Мэл, что ты разозлилась, в самом деле. Было бы ненормально, если бы было не так. Однако, если ты не дашь злости выйти, она будет разъедать тебя изнутри, разрушит тебя. Так что… пусть злость выйдет, дорогая, пусть пройдет…
— Как, папа, скажи мне: как?
Он помолчал, затем наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.
— Ну, есть одна вещь, которую ты могла бы сделать.
— И что это?
— Когда мы были в Килгрэм-Чейзе в мае, я спросил тебя, где ты захоронила прах, и ты сказала, что еще не сделала этого. Ты призналась мне, что купила сейф и заперла в нем прах. «Чтобы находился в безопасности, — сказала ты мне и добавила: — Ничто больше им не повредит». Я уверен, что ты помнишь этот разговор, так ведь?
— Конечно, помню, — сказала я. — Ты единственный, кому я рассказал про сейф, папа. Зачем он был мне нужен.
— И прах до сих пор находится здесь, в сейфе? До сих пор наверху?
Я кивнула головой.
— Я думаю, пришло время дать твоей семье последний приют, Мэл, я в самом деле так думаю. Может быть, если они будут в покое, ты сможешь понемногу обрести себя. По крайней мере, можно было бы с этого начать…
*
На следующий день я встала на рассвете.
Слова отца, сказанные накануне вечером, глубоко запали мне в душу, и очень рано утром, не в силах спать, я приняла решение.
Я сделаю то, что он посоветовал мне.
Я помещу останки моей семьи в место последнего приюта. Это надо сделать сейчас.
Я быстро оделась в хлопчатобумажные брюки и майку и спустилась вниз, направляясь в подвал. Только на прошлой неделе я приобрела большой металлический ящик для магазинов, и он идеально отвечал моему замыслу.
Неся ящик, я вернулась в маленькую гостиную на верхнем этаже. Положив ящик на диван, я подошла к стенному шкафу. Ключ от сейфа хранился в шляпной коробке на верхней полке; взобравшись на небольшую стремянку, я достала ключ, спустилась со стремянки и открыла сейф.
Вначале я вынула прах Эндрю и Трикси; затем вернулась за маленькими контейнерами с прахом Джейми и Лиссы. Все четыре урны я положила в металлический ящик, закрыла его и спустилась с ним вниз.
В глубине души я всегда знала, что если я когда-нибудь похороню их прах, то сделаю это под старым кленом недалеко от моей мастерской.
Дерево было огромным, с толстым изогнутым стволом и развесистыми ветвями, ему, должно быть, было не меньше трехсот лет. Оно росло у угла моей мастерской и защищало от изнуряющих солнечных лучей в летние месяцы, но при этом не загораживало свет.
Это дерево всегда было любимым деревом Эндрю, так же как и этот тенистый уголок имения; мы часто устраивали здесь пикники. Близнецы любили играть неподалеку от дерева; под его зеленым навесом было прохладно во время самой невыносимой жары.
Я вырыла под деревом глубокую яму.
Закончив рыть, я выпрямилась, воткнула лопату в землю и пошла за ящиком.
Встав на колени над краем могилы, я опустила в нее ящик, затем замерла на минуту, положив руки на ящик. Я закрыла глаза и вызвала образы моих любимых перед своим внутренним взором.
«Здесь вам будет спокойно», — сказала я им и начала кидать землю лопатой на верх ящика, и не остановилась, пока не закопала всю могилу.
Я стояла над ней несколько мгновений, затем взяла лопату и вернулась в дом.
Позже утром я сказала отцу, что сделала. Затем повела его к клену показать, где я захоронила их прах.
— Помнишь, мы здесь устраивали пикники, а близнецы здесь часто играли, особенно когда я занималась в мастерской живописью.
Отец обнял меня за плечи и прижал к себе. Было видно, что он взволнован и не может говорить.
38
Коннектикут, август 1990
— Какой поразительный успех! — воскликнула Диана, обернувшись ко мне с широкой улыбкой. — Это замечательно, Мэл, что ты сделала в первые же четыре месяца.
— Да, я даже была немного удивлена, — согласилась я. — Я бы не смогла этого добиться без вашей и маминой поддержки. И без Сэриной помощи и советов. Вы все мне ужасно помогли.