Ну зачем я прибыла в этот замок? Было бы гораздо лучше, если бы я нашла себе вполне респектабельную должность гувернантки, на роль которой так хорошо подходила. Было бы гораздо лучше, если бы я отправилась к кузине отца Джейн. Ухаживала бы за ней, читала ей книги, выслушивала бы по сто раз в день ее постоянные напоминания о том, что являюсь всего лишь очень дальней родственницей.
Я хотела бы иметь возможность жить тихо и спокойно, без всяких волнений, независимо от того, как долго продолжалось бы такое существование. Как часто я говорила себе, что лучше умереть, чем вести рабскую жизнь, и думала, что вовсе не лукавлю. Теперь же я была готова променять свою независимость, свою преданную делу жизнь — все что угодно — на возможность остаться живой. Я никогда не могла бы себе представить, что такое возможно, но только до сего момента. Насколько же хорошо я знала себя? Не могло ли случиться так, что та защитная оболочка, за которой я пыталась спрятаться, помогала мне обманывать не только других, но и себя?
Я пыталась думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от ужасных мыслей об этом жутком месте, в котором, как мне теперь казалось, подвергнутые мучениям и испытаниям рассудок и тела тех, кто здесь раньше страдал, оставили что-то после себя.
«Вы верите в привидения, мадемуазель? «Конечно нет, — при ярком дневном свете, когда находишься рядом с людьми, такими же, как я. А вот в темноте камеры забвения, в которую меня заманили и бросили одну, я была уже не так уверена.
— Женевьева! — позвала я. И нотки ужаса в моем голосе буквально ошеломили меня.
Я поднялась на ноги и принялась ходить взад и вперед. Снова и снова я звала Женевьеву, пока не охрипла, снова и снова ходила взад и вперед. Вдруг я поймала себя на том, что боязливо оглядываюсь через плечо. Мне стало казаться, что за мной кто-то наблюдает. Я стала пристально всматриваться в отверстие в стене, о котором Женевьева сказала, что это проход, но который, как я теперь знала, был простым углублением, нишей. Но мне казалось, что сейчас оттуда кто-то появится.
Я очень боялась, что вот-вот начну рыдать и кричать. Я пыталась взять себя в руки, вслух, громким голосом, убеждая себя в том, что найду отсюда выход, хотя прекрасно знала, что это невозможно. Я снова села на пол и закрыла лицо руками…
И вдруг я вздрогнула от страха. Послышался какой-то шум. Я машинально зажала рукой рот, чтобы подавить вопль ужаса. И до боли в глазах принялась вглядываться в темную нишу в стене.
— Мадемуазель! — послышался чей-то голос, и в подземелье стало немного светлее.
У меня вырвался вздох облегчения. Крышка люка открылась, и я увидела посеревшее от страха лицо Нуну.
— Мадемуазель, с вами все в порядке?
— Да! Да!.. — Я подбежала и встала прямо в центре камеры, задрав голову и глядя на Нуну.
— Я сейчас спущу лестницу, — сказала она. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова показалась в проеме люка с лестницей в руках. Я схватилась за край лестницы и быстро полезла наверх. Я так спешила выбраться оттуда, что едва не свалилась вниз.
Широко раскрытые от испуга глаза старой женщины внимательно и пытливо глядели мне прямо в лицо.
— Вот несносная девчонка! О, дорогая, я даже не знаю, что теперь с вами будет. Вы такая бледная и… растерянная.
— Интересно, а как еще может выглядеть человек, запертый в таком месте! Я забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли за мной. Я даже не могу передать вам, как…
— Мадемуазель, очень прошу вас, пойдемте в мою комнату. Я угощу вас чашечкой хорошего крепкого кофе. Мне так хотелось бы с вами поговорить, если вы позволите.
— Вы очень любезны. А где Женевьева?
— Вы, конечно, очень сердиты на нее. Но я вам все объясню…
— Объясните? А что тут объяснять? Она вам рассказала, что сделала?
Няня отрицательно покачала головой.
— Пойдемте, пожалуйста, в мою комнату. Там легче будет разговаривать. Пожалуйста, мадемуазель, мне очень надо поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Кроме того, для вас это было такое ужасное испытание. Вы все еще не пришли в себя. Да и кто бы такое выдержал? — Она взяла меня под руку. — Пойдемте, мадемуазель.
Все еще пребывая в каком-то тумане, я позволила увести себя из мрачной оружейной, в которую, наверное, больше никогда не войду по собственной воле.
Няня умела благотворно воздействовать на людей. Манера ее обхождения обычно присуща людям, которые привыкли заботиться о беспомощных и помогать страждущим, а в моем теперешнем состоянии это было как раз то, в чем я больше всего нуждалась.
Я не замечала, куда она вела меня. Но, когда Нуну открыла передо мной дверь, я увидела небольшую уютную комнату и поняла, что мы пришли в одну из новых пристроек.
— А теперь вы должны прилечь вот здесь, на кушетке. Вам будет очень удобно.
— Это вовсе не обязательно.
— Простите меня, мадемуазель, это просто необходимо. А я сейчас приготовлю вам кофе. — В ее комнате горел камин, и на его решетке стоял закипающий кофейник. — Моя бедная мадемуазель, сколько вы пережили!
— Но как вы узнали, что произошло?
Она повернулась к огню и занялась кофе.
— Женевьева вернулась одна. И по ее лицу я увидела…
— Вы предположили?
— Так уже было однажды. С одной из гувернанток. Но она была совсем другим человеком, не такая, как вы. Молодая хорошенькая леди, вела себя немного вызывающе… Женевьева проделала с ней то же самое. Это случилось вскоре после смерти ее матери.
— Она заперла гувернантку в камере забвения, как меня? И как долго она пробыла там?
— Дольше, чем вы. Знаете, поскольку это было в первый раз, я не сразу поняла, в чем дело, так что прошло некоторое время… Бедная молодая женщина, ее рвало от страха. Она после этого не захотела оставаться в замке.
— Так вы думаете, что у Женевьевы вошло это в привычку?
— Такое случалось только дважды. Пожалуйста, мадемуазель, не волнуйтесь и не сердитесь. Это очень вредно для вас после того, что произошло.
— Я хотела бы увидеть ее. Нужно, чтобы она поняла…
Мне пришло в голову, что я такая злая потому, что была совсем близка к панике, и поэтому испытывала чувство стыда за саму себя, чувство растерянности и удивления. Я всегда считала себя очень выдержанной и умеющей управлять своими эмоциями, а тут вдруг… будто я сняла с картины некий слой и обнаружила под ним нечто неожиданное. И еще одно открытие — я сама делала как раз то, за что всегда осуждала других людей, — будучи сердита на себя, вымещала гнев на других. Безусловно, Женевьева вела себя неподобающим образом, но в данный момент меня больше всего угнетало и расстраивало мое собственное поведение.
Нуну подошла к кушетке, на которой я лежала, и остановилась, внимательно глядя на меня сверху вниз.
— Ей живется очень непросто, мадемуазель. Подумайте, такой девочке, как она, потерять мать! Я все время пыталась сделать все, что в моих силах.
— Она очень любила свою мать?
— Страстно. Бедное дитя, для нее это был ужасный удар. И она от него по-настоящему так и не оправилась. Умоляю вас, помните об этом всегда.
— Женевьева очень недисциплинированная, — заметила я. — Ее поведение в момент нашей первой встречи было просто нетерпимым, и вот теперь… Думаю, что она там меня бы так и оставила, если бы вы не почувствовали, что что-то случилось.
— Нет. Она просто хотела попугать вас, возможно, потому, то вы кажетесь такой уверенной и способной постоять за себя. А она, бедное дитя, совершенно лишена этих качеств.
— Расскажите мне, — сказала я, — почему она такая странная.
Нуну с облегчением улыбнулась:
— Это как раз то, что я собиралась сделать, мадемуазель, — рассказать вам.
— Мне хотелось бы понять, что заставляет ее вести себя и действовать подобным образом?
— А когда вы поймете это, мадемуазель, вы, безусловно, простите ее. Вы не расскажете графу, что сегодня произошло? Вы никому не расскажете об этом?
Я не была уверена, как мне следует поступить. И быстро сказала:
— Мне совершенно определенно хотелось бы поговорить об этом с самой Женевьевой.
— Но только больше ни с кем другим, умоляю вас! Ее отец будет очень сердит, а она до смерти боится его гнева.
— А не лучше было бы заставить ее понять, что она позволяет себе совершать злые поступки? Мы не должны похлопать ее по спине и сделать вид, что ничего не случилось, раз вы пришли и выпустили меня.
— Конечно нет. Поговорите с ней, если вам хочется, но сначала мне надо поговорить с вами. Есть кое-что, о чем я хотела бы рассказать вам. О смерти ее матери, — медленно произнесла она.
Я ждала, когда она начнет свой рассказ. Видно было, что ей столь же не терпится открыться мне, сколь мне не терпится услышать. Но она продолжала молчать, занимаясь приготовлением кофе. Кончив возиться с кофейником, она снова подошла к кушетке.
— Это ужасно, когда приходится пережить такое девочке в одиннадцать лет. Ведь это она обнаружила свою мать мертвой.
— Да, — согласилась я, — это ужасно.
— Первое, что она всегда делала по утрам, шла повидаться с матерью. Представьте себе: девочка входит к матери и находит ту мертвой!
Я кивнула.
— Но ведь это случилось три года назад, и, как бы ужасно ни было, это никак не извиняет ее за то, что она заперла меня в подземелье.
— Бедняжка с тех пор так и не пришла в себя. Она очень изменилась с того времени. У нее бывают приступы невыносимого поведения, и, судя по всему, ей это очень нравится. И все потому, что ей не хватает материнской любви, потому что она боится…
— Своего отца?
— Даже вы успели заметить. А потом все эти расследования и вопросы. Они так подействовали на нее! Все в доме уверены, что это сделал сам граф… У него была любовница…
— Понятно. Брак оказался несчастливым. А он любил свою жену, когда они только поженились?
— Мадемуазель, он может любить только самого себя.
— А она его любила?
— Вы же видели, какой страх внушает он Женевьеве. Франсуаза тоже его боялась.
— Но она любила его, когда выходила за него замуж?
— Знаете, как устраиваются браки в подобных семьях? Хотя, возможно, у вас в Англии это делается по-другому. Во Франции, в благородных семьях, браки обычно устраиваются родителями. А в Англии не так?
— Не совсем так. Семья может одобрить или не одобрить выбор.
Нуну пожала плечами.
— А у нас так, мадемуазель. И Франсуаза была помолвлена с Лотэром де ла Талем, когда они были еще подростками.
— Лотэром? — повторила я.
— Господином графом. Это семейное имя, мадемуазель. В этой семье всегда были Лотэры.
— Это королевское имя, — сказала я. Она удивленно посмотрела на меня, а я быстро добавила: — Извините, прошу вас, продолжайте.
— Граф, как принято у французов, имел любовницу. Несомненно, он любил ее гораздо больше, чем свою невесту, с которой был помолвлен. Но его любовница не могла бы стать его женой, потому что не подходила для этой семьи, и моя Франсуаза была выдана за него замуж.
— Вы были и ее няней?
— Я приняла ее в свои руки, когда ей исполнилось всего три дня от роду, и была с ней до ее последнего дня.
— А теперь всю свою любовь вы перенесли на Женевьеву?
— Я поклялась всегда быть с ней, как была с ее матерью. Когда все это случилось, я просто не могла поверить. Ну почему это должно было произойти с моей Франсуазой? Почему она лишила себя жизни? Это было так на нее не похоже!
— Может быть, она была очень несчастна?
— Но она и не рассчитывала на невозможное.
— Она знала о его любовнице?
— Мадемуазель, во Франции это весьма обычная вещь. Она с этим смирилась. Она боялась мужа и, мне кажется, была рада, когда он уезжал в Париж.
— Да, мало похоже на счастливый брак.
— Повторяю, она смирилась с этим.
— И тем не менее… умерла.
— Но она не убивала себя. — Старая женщина закрыла глаза руками и прошептала как бы самой себе: — Нет, не убивала.
— А к какому выводу пришли в конечном итоге?
Нуну повернулась ко мне и почти сердито бросила:
— К какому выводу? Естественно, это было убийство!
— Я слышала, что она приняла слишком большую дозу настоя опиума. А где она его взяла?
— Ее часто мучила зубная боль. А у меня в маленьком буфете всегда стоял настой, который я ей давала. Он успокаивал боль, и бедняжка засыпала.
— Возможно, она специально выпила…
— Нет-нет, она не собиралась убивать себя. Я в этом совершенно уверена. Но они пришли именно к такому выводу, были вынуждены, разве не так?.. Чтобы выгородить графа.
— Нуну, — сказала я, — вы пытаетесь убедить меня в том, что граф преднамеренно убил свою жену?
Замерев, она посмотрела на меня.
— Вы не можете утверждать, что я это сказала, мадемуазель. Вы сами предположили.
— Но, если она себя не убивала, тогда это сделал кто-то другой?
Нуну подошла к столу и налила две чашки кофе.
— Выпейте это, мадемуазель, и вам станет лучше. Вы слишком перенервничали.
Можно было бы сказать ей, что, несмотря на недавние переживания, сейчас я нервничаю гораздо меньше, чем она. Но мне хотелось узнать историю до конца, собрать истину по крупицам. И естественно, гораздо лучше было услышать обо всем именно от нее, чем от кого-либо другого.
Она передала мне чашку, придвинула стул поближе к кушетке и склонилась ко мне.
— Мадемуазель, я хочу, чтобы вы поняли, что произошло с моей маленькой Женевьевой. Я хочу, чтобы вы простили ее… и помогли ей.
— Помогла ей? Я?
— Да, потому что вы можете. Если только вы ее простите. Если ничего не расскажете отцу.
— Она боится его. Я это поняла.
Нуну кивнула.
— За обедом граф уделял вам внимание. Но не так, как он обычно делал это в отношении молодой хорошенькой гувернантки. Об этом мне известно со слов Женевьевы.
— Она ненавидит отца?
— Это очень странные отношения, мадемуазель. Он такой равнодушный. Иногда просто не замечает ее, как будто девочки вообще не существует. А иногда, будто нарочно, говорит ей колкости. Если бы он проявлял к ней хотя бы чуточку любви и внимания… — Нуну пожала плечами. — Он такой черствый человек, мадемуазель, а со времени… смерти жены стал еще хуже.
— Может, он не знает, что о нем говорят? Разве кто-нибудь отважится пересказать ему сплетни и слухи?
— Естественно, никто. Но он все знает. Граф, конечно, не монах, мадемуазель, но, кажется, испытывает теперь ко всем женщинам глубокое презрение. Иногда мне кажется, что это самый несчастный мужчина на свете.
Возможно, подумала я, не очень прилично обсуждать хозяина дома с одной из его служанок. Но меня снедало жадное любопытство, и, как бы я того ни хотела, просто не могла остановиться. Я переставала слушаться голоса совести.
— Интересно, почему он не женился снова? — сказала я. — Уверена, что человек такого положения хотел бы иметь сына.
— Не думаю, что он когда-нибудь женится, мадемуазель. Поэтому он и вызвал сюда месье Филиппа.
— Он вызвал сюда Филиппа?
— Да, не так давно. Рискну высказать предположение, что месье Филипп женится, и тогда его сын станет наследником всего состояния.
— В это трудно поверить.
— Да, действия господина графа нелегко понять или объяснить, мадемуазель. Я слышала, что в Париже он ведет очень веселую жизнь. А здесь всегда один, пребывает в меланхолии и, кажется, получает удовольствие от того, что заставляет всех вокруг себя трепетать.
— Какой очаровательный человек! — ехидно заметила я.
— Да, жить в замке не очень-то легко. И труднее всего Женевьеве. — Она положила свою ладонь на мою руку, и в этот момент я почувствовала, как нежно Нуну любит свою подопечную и как беспокоится за нее. — Не волнуйтесь. Все эти вспышки и приступы дурного настроения с возрастом пройдут. С ней все будет также в порядке, как было с ее матерью. Вряд ли существовала на свете более нежная и приветливая девочка, чем Франсуаза.