Белов рванул ручку двери, зацепился полой плаща и едва не упал. Подхватил Дмитрий. Так, почти в обнимку, и ворвались в подъезд мимо замершего у дверей спецназовца с автоматом наперевес.
Белов поймал за полу куртки Дмитрия, прыгающего по ступеням впереди.
— Не гони, Дима. — Он оперся на перила, с трудом перевел дыхание. — Пусть группа захвата свой хлеб отработает. С нашей подготовкой только семечки на скамейке лузгать.
— Игорь Иванович, у меня черный пояс и разряд по стрельбе.
— А белых тапочек нету? Будут. — Белов перегнулся через перила, посмотрел вверх. Старший группы захвата показал им тяжелый кулак: «Ни звука, идиоты!».
Два гулких удара, потом треск срываемой с петель двери. Подъезд наполнился топотом тяжелых сапог и криками. Хлопнул одиночный выстрел, в ответ огрызнулся автомат. И все смолкло.
— Вперед! — Белов толкнул Рожухина и первым бросился вверх по лестнице.
В двухкомнатной, давно не ремонтированной квартире было тесно. Кисло пахло пороховым дымом. Переступая через лежащих лицом в пол, Белов протиснулся в комнату. Успел заметить, что на кухне, за заваленным остатками еды столом сидит черноволосый мужчина, привалившись спиной к стене. По стене наискосок шла строчка белых точек, по груди мужчины расползалось красное пятно.
— Где? — Белов хлопнул по спине старшего группы.
Тот, не оборачиваясь, ткнул пальцем через плечо, наклонился над лежащим у его ног человеком в синем спортивном костюме и со всей силы въехал ему рукояткой пистолета между лопаток.
— Кому сказал — руки за спину!
Тот выгнулся, темное лицо стало пепельным от боли. Вытянув из-под себя руку, он бросил под ноги Белову темно-зеленое ребристое яйцо.
Белов не успел даже испугаться. Удар в спину сбил его с ног, падая, он услышал звон стекла. Старший первым пришел в себя и заорал: «Граната! Ложись!!!» Пол вздрогнул от тяжести разом рухнувших тел. Бесконечные три секунды до взрыва никто не дышал…
Над подоконником, утыканным острыми стеклянными кинжальчиками, поднялась голова Рожухина.
Упиравшиеся в Белова ноги, обутые в белые новые кроссовки, задергались. Старший группы молча и сосредоточенно, словно тесто месил, стал бить прижатого к полу обладателя синего костюма.
Белов перепрыгнул через них и рванул дверь балкона. Дмитрий сидел на груде хлама, усыпанной стеклянным крошевом, в руках все еще сжимал гранату.
— Не сработала, — с глупой улыбкой на белом лице сказал он.
— Слава богу! — выдохнул Белов.
— Могло быть хуже, если бы балкона не было. — Димка встал, отряхнул с себя осколки.
В комнате старший группы продолжал изображать аллегорию «Самсон раздирает пасть Питону», обладатель синего костюма только слабо вскрикивал и до отказа заламывал вверх голову. Белов мимоходом шлепнул старшего по плечу:
— Расслабься, старшой! Он нам живым нужен.
— Один хрен, по-русски ни бельмеса не понимает. — Тот сплюнул и нехотя встал на ноги. — А вы что встали? — заревел он на своих. — В штаны наделали, да? Быстро всех обшмонать! У кого оружие — сразу по почкам. Падаль! — Он пнул слабо стонавшего обладателя синего костюма. — Спортсмен хренов!
Во второй комнате, по традиции именуемой спальней, под опекой двух спецназовцев лежал тот, за кем они пришли. Сначала Белов разглядел только черное пятно пальто и торчащие из-под него ноги в черных лаковых ботинках.
— Дима, свет!
— Лампочки у них нет, — буркнул спецназовец. — В пещере, нафиг, родились. Что могли засрали, что не смогли — сломали. — Он с оттяжкой сплюнул на щербатый скрипучий паркет.
Комната была донельзя грязной, на стенах рваными лоскутами белели обои, с потолка свисали лохмотья отставшей известки, воздух был спертым, кислым, как на помойке. Белов хотел было сорвать протертый плед, прибитый к оконной раме, но передумал: пусть так, в темноте страшнее.
«Начинай заводиться, начинай заводиться. Вот так, хорошо! Вспомни, как испугался за Димку. Больше ярости в голосе, — говорил себе Белов, настраиваясь на раскол. Он с удовольствием почувствовал, как из груди к плечам прокатилась горячая волна, забилась острыми иголочками в подушечках пальцев. Яростно, до зуда в мышцах захотелось удара в сжавшееся от страха тело жертвы. — Пора!»
— Что скажешь, гнида? — Он поднял за волосы и повернул человека лицом к себе. «Не старый еще. Рожа холеная. Привык барствовать. Такого нужно в грязь размазать, тогда он сам запоет».
— Адвоката, — с чуть заметным акцентом сказал тот.
— Дима!
Дмитрий понял с полуслова и ткнул носком ботинка тому по копчику. Человек зашипел от боли, попытался встать, но кисти рук надежно стиснули наручники.
— Вот он у нас сегодня адвокат. Еще позвать? — Белов сильнее сжал волосы, кожа на висках задержанного стала белой и такой тонкой, что показалось, еще чуть-чуть — и лопнет, расползется, выпуская наружу кровяные сгустки.
— Сука! — прошипел человек. Белов приложил его лицом об пол.
— Считай, гад, что я этого не слышал.
— Прокурора! Ордер покажите, сволочи…
— Ребята, кто из вас прокурор? — обратился Белов к равнодушно стоящим у стены спецназовцам.
— Я, наверно, — сказал один и сделал шаг вперед. Услышав скрип приближающихся бутсов со стальными подковками, человек забился в руках Белова.
— Понял. Прокурора уже не надо. — Белов наклонился и в самое ухо как только мог зло зашептал: — Я тебя, Рафик, замочу прямо здесь. При свидетелях. Все подтвердят, что была попытка сопротивления. — Он достал пистолет, вдавил ствол в ухо слабо вскрикнувшему Рафику. — Дима, снимай с него наручники, мочить буду гада!
— На куски порежут! Всю семью твою под нож пустят! Сам, собака, смерти просить станешь. — Дальше он что-то кричал на гортанном языке, словно птица, захлебнувшаяся куском.
— Давай, ребята! — Белов за волосы стащил Рафика на пол и сел на кровать.
Ребята втроем принялись пинать Рафика. Тот сначала пытался уворачиваться, но потом только вздрагивал от каждого нового удара.
— Стоп! — Белов встал, бросил на пол раскрошенную сигарету. — На кровать его. Мордой кверху. Прекрасно! Ребята свободны. Дима, готовь аппарат.
При слове «аппарат» Рафик засучил ногами, сбивая серые простыни. В темноте он не видел, что Дмитрий достал из кармана диктофон.
Белов сел рядом с Рафиком, разбросал в стороны полы черного пальто:
— Значит, за тебя, падаль, мою семью вырежут? А я смерти просить буду, да? — Он ткнул пистолетом в пах дрогнувшего всем телом Рафика. — А ты будешь со своим Аллахом по телевизору это смотреть! Только райские гурии будут хихикать в кулачок, Рафик-джан. Потому что я сейчас отстрелю тебя яйца, сучье отродье. — Он вдавил пистолет, Рафик до отказа открыл рот, но крикнуть не смог, дыхание сперло от тягучей боли. — Говори, тварь, где товар! Говори!! — Он махнул рукой Дмитрию, тот щелкнул кнопкой.
Услышав щелчок над ухом, Рафик округлил от страха глаза. Если до этого еще держался, щерился, как волк, то тут вдруг потек. Никогда не знаешь, на чем сломается человек. Хорошо заранее выяснить, что его гложет по ночам, какие страхи точат его с детства, где предел унижения. А если не знаешь, то вся надежда на интуицию. Что взбрело Рафику в голову, Белов до конца не понял, но моментально, повинуясь чутью, перестроился на ходу:
— Ну, писец тебе, падла! — Он ослабил нажим пистолета, которого Рафик почему-то боялся меньше, чем диктофона. Догадка поразила его своей простотой, и он тут же пошел в безудержную импровизацию, как музыкант, подхвативший джазовую тему. — А, бля, сейчас мозги закипят! Останешься кретином на всю жизнь. Сопли жевать будешь и под себя делать. Дима, врубай на полную мощность!! — По нахлынувшей волне пьянящей злобы понял, что раскол пошел, клиента он сделал.
— Сейчас дам заряд, — с ходу подхватил Дмитрий.
— В ухо вставляй! В ухо, говорю!!
Они навалились на вырывающегося Рафика, тот отчаянно вертел головой, не давая Дмитрию прижать к уху холодную кнопку встроенного в верхнюю панель микрофончика.
— Не на-а-а-до! — протяжно завыл Рафик.
— Что — не надо, а?! Молчать не надо! Колись, сука, пока ток не дали! Сейчас электрошоком долбану, мозги на хрен сгорят!! — Чтобы быстрее дошло, Белов дважды влепил основанием ладони в сморщенный лоб Рафика. Тот попытался увернуться, и второй удар пришелся в переносицу. Сразу же брызнули два красных ручейка.
— Не…Нету товара. — Белов надавил сильнее, почти расплющив ухо диктофоном. — А-а! Здесь нету, — прохрипел Рафик, захлебнувшись кровью. — Только едет товар.
— Много?
— Очень много. Три фуры.
— Кто купил? Живо! — Он для проверки еще раз занес руку для удара, Рафик сжался, веки беспомощно затрепетали. «Готов! Полный раскол!» — радостно констатировал Белов и убрал руку.
— М-м. Гога… Гога купил!
— А горбатого лепить не надо, Рафик-джан! Все знают, Гога с «дурью» не работает. — Теперь Белов заставил себя говорить спокойно, с пониманием.
— Теперь будет. Много товара захотел. — Он шмыгнул разбитым носом.
— Димка, дверь плотнее! И давай сюда! — Белов потрепал Рафика по голове. — Успокойся, дорогой. Спокойно, не торопясь говори дальше. Только не ври. Будешь врать, — он рванул Рафика за лацканы, притянул к себе, заглянул в белые от страха глаза. — По капле кровь выпущу!
* * *
Барышников, казалось, дремал, прислонив голову к стеклу.
— Не спи, замерзнешь! — Белов постучал по дверце разбитого за долгие годы службы «жигуленка».
— Уже отстрелялись? — Барышников открыл изнутри дверь, впуская их в прокуренное тепло салона.
Белов плюхнулся на сиденье рядом с ним, Дмитрий сел рядом с водителем.
— Ты, старый, как радистка Кэт, — усмехнулся Белов. — В эфире тихо?
— Хорошая штука. — Барышников вытащил из мясистого уха цилиндрик наушника, смотал проводок и протянул Белову.
— А остальное? Учти, имущество не казенное!
— Чуть не забыл. — Барышников достал из кармана маленький приемник.
— Шутки у тебя горбатые! — беззлобно бросил Белов. Широкополосный приемник, позволяющий засекать работу УКВ-раций в радиусе двух километров, он взял в бессрочное пользование у Ярового, тот покряхтел, но промолчал.
— Мой горб спереди растет. — Барышников похлопал себя по тугому животу. — В эфире все было тихо. Но вы же тихо работать не умеете. Вы американских фильмов насмотрелись! Кто стекло коцнул, какой дурак в потолок шмалял? Тут соседи по самые пятки из окон повысовывались. И телевидение вот-вот заявится, я сам по рации слышал. Уже едут, стервятники.
— Не ворчи, старый! — Белов потер руки, стараясь унять нервную дрожь. — Мы такое намыли, ты себе не представляешь. Да, Дим?
— Да, Игорь Иванович, — кивнул Дмитрий.
— А что молодой не рад? Не понравилось? — Барышников говорил, как всегда, ерничая, но на Белова посмотрел с тревогой.
— Это нервы, — успокоил его Белов. — Сейчас пройдет.
— Так, может, по дороге у ларька тормознем? Купим парню лекарства, Иванович, дозволяешь сто капель в каждый глаз? Чисто для профилактики.
— Некогда. В управу ехать надо, клиентов окучивать.
— Ну, раз некогда… — Барышников заворочался. — Я же запасливый. Кто о тебе подумает? Только ты сам. Всем же плевать, что дождь, слякоть и настроение сволочное. Всем вынь да положь! А здоровье у меня одно, оно внимания требует. — Он выудил плоскую никелированную фляжку. — Во! Друган подарил. Хотел еще чекистский «щит-меч» на боку выгравировать, но я отговорил. Зачем аппетит портить, да?
— Ну, старый! — Белов затрясся нервным смехом. — Ой, не могу… — Он вытер повлажневшие глаза. — Димка, принимай сосуд. С крещением!
— Э, нет. — Барышников задержал фляжку и улыбнулся повернувшемуся к ним Дмитрию. — За крещение он завтра поставит. А сегодня мы его, голубя сизого, просто лечим.
Потом курс лечения продолжили в отделе, уже за полночь, когда расколовшегося до сопливого всхлипывания Рафика отправили отдыхать в камеру. Дмитрий пил, не пьянея. Хмель никак не мог пробиться через нервную лихорадку, все еще не отпускающую тело. Сколько было выпито и под какие тосты, так и не запомнил.
На осиротевшую без штыкообразного Феликса площадь вышел чуть покачиваясь, с глупой и счастливой улыбкой на лице. Долго стоял, соображая, куда же ехать.
Домаячил на самой «режимной» площади страны до того, что в припаркованной у Детского мира машине решили, наконец, проявить бдительность. Из прокуренного салона нехотя вылез человек и не спеша направился к Дмитрию. Явно давал шанс подгулявшему законопослушному гражданину сообразить, где он находится и в какой стране все еще живет.
Дмитрий встретил его счастливой улыбкой, как своего. Хоть и из охраны мужик, но свой. Из того же братства, в которое только что приняли Дмитрия.
Мужик по каким-то одному ему известным признакам тоже признал в Дмитрии своего и ехидно усмехнулся:
— В отделе все такие или ты один?
— Они еще лучше. Но выйдут позже.
— Остряк-самоучка, — беззлобно проворчал мужик. — Тебе куда?
Дмитрий наморщил лоб и вдруг почувствовал, как же холодно и неуютно на этой открытой всем ветрам бесхозной без памятника площади. Домой не хотелось, хоть вой. Там, в полупустой холостяцкой квартирке, было так же холодно и неуютно.
— На «Динамо», — вдруг решил он.
— Хорошо, что не в Орехово-Борисово. Живешь на «Динамо»?
— Нет. Девушка.
— Самое время, — усмехнулся мужик. Он сделал какой-то неуловимый жест, его машина мигнула фарами, и тут же раздалась трель милицейского свистка. Стоящий на противоположной стороне гаишник закрутил бело-черным жезлом. Огибающая выпуклую клумбу «девятка» с затемненными до черноты стеклами взвыла тормозами и замерла, как вкопанная. Гаишник вальяжной походкой подошел к опущенному окну водителя.
— Иди, остряк. Карета подана.
— Спасибо.
— И не вздумай денег давать, молодой! — послал ему вслед мужик. — Пусть этот бандюк за счастье считает, что тебя везет на Динамо, а не ты его в Лефортово.
Случайности исключены
Настя открыла дверь и тихо присвистнула.
— Недурно, молодой человек! Чтобы вы знали, в наше время даже совместно проведенная ночь не является поводом для панибратства. А мы с вами только в кафе посидели. Почему без звонка?
Дмитрий привалился к косяку, с трудом сглотнул вязкую горькую слюну. Страх выходил муторно, как прорвавшийся гной из запущенной раны. Пока сидел среди мужиков, еще держался. Стоило остаться одному — началось.
— Что случилось? — Она прижала распахнувшийся на груди халат.
— Плохо. — Он облизнул шершавые губы, поморщился — и на них был этот мерзкий желчный привкус.
— Господи, вползай уж! Не помирать же на пороге.
Она потянула его за рукав, он покорно сделал шаг через порог и тут же медленно осел на пол. Настя захлопнула дверь, присела на корточки, заглянула ему в лицо:
— Ты чего, Дим?
«Слава богу, решили не играть, и она знает меня как молодого опера, бывшего подчиненного Белова. Слава богу, ей можно сказать. Мужики толстокожие, как бегемоты, а она поймет», — пронеслось в голове.
— Дим, не молчи! Что случилось?
— Сначала не было страшно. А теперь вот. Скрутило. — Он попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
Настя недоверчиво покосилась на него. Прикусила нижнюю губу — привычка осталась с детства.
— Нет, не врешь. У папы такое лицо было. Он один раз влетел поздно вечером, заставил взять самое необходимое и отвез куда-то за город. Я еще маленькая была, лет шесть. Жили в деревенском доме. Отец появился через неделю. Я вышла на улицу, а он сидит на скамейке и курит. А лицо — вот как у тебя сейчас. Не хотел в дом входить, пока страх из него не выйдет. — Она провела ладонью по его лоснящемуся от липкого пота лицу. — Сильно досталось, да?
— Граната не взорвалась, — выдохнул Дмитрий.
Ее рука чуть дрогнула.
— Да, любите вы, мужики, приключения на свои задницы искать. Хлебом не корми, дай звезду Героя получить посмертно. Ох уж, горе мое, ползи на кухню! — Настя легко выпрямилась. — Что смотришь? Пить будем. За славу русского оружия и красоту присутствующих дам. Судя по запаху, тебя уже лечили, но, видно, ошиблись в дозе.