Народ, конечно, ненавидел Лонгчемпа. И неудивительно — ведь тот был выходцем из Нормандии и установил у себя дома чуждые обычаи. Кроме того, Лонгчемп любил роскошь. Что опять-таки было вполне естественно для человека, которого в детстве не обходили презрением. Такие люди, получив возможность, постоянно демонстрируют окружающим свое богатство и могущество.
Полюбуйтесь, как меня любит король, казалось, говорил Лонгчемп каждым своим жестом.
И чем больше он выкаблучивался, тем больше его ненавидели. Он же платил англичанам ответной ненавистью и всячески унижал их. Ловкий царедворец не был знатоком человеческих душ. Пресмыкаясь перед Ричардом, он не стремился завоевать расположение остальных, забывая о том, что Ричард далеко, а враги рядом.
Крестовый поход требовал много денег. Причем беспрерывно. И если Лонгчемп хотел услужить своему господину, он должен был собирать налоги. Что он исправно и делал. И, вот уж ирония судьбы, англичане винили в этом не короля, на чьи затеи уходили собранные деньги, а канцлера, который лишь неукоснительно выполнял волю короля.
Уже вся Англия роптала на нормандского выскочку. Он и ничтожество, и одевается, как король, и ездит повсюду с такой помпой, что противно смотреть… Когда Лонгчемп останавливался во время поездок по стране в монастырях (он же был не только канцлером, но и епископом), монахи роптали, что его свита за несколько дней съедает их многомесячные припасы.
Лонгчемп знал, что англичане презирают его за низкое происхождение, и окружал себя стеной высокомерия. Он даже требовал, чтобы слуги становились перед ним на колени! Это стало предметом обсуждения по всей стране. Все англичане сходились во мнении, что наглость канцлера не знает границ. Сам король и тот держится скромнее!
Как и следовало ожидать, враги позаботились о том, чтобы король услышал о растущей неприязни англичан к Лонгчемпу. Королева Альенор заволновалась и, встретившись с Ричардом на Сицилии, посоветовала ему послать в Англию Вальтера Кутанса, архиепископа Руанского, чтобы тот якобы помогал Лонгчемпу править, а на самом деле присматривал за ним, и если канцлер станет совсем уж неугоден англичанам, отобрал бы у него бразды правления.
Лонгчемп принял Вальтера настороженно. Однако не догадался об истинной причине его приезда, а решил, что тот надеется получить вакантное в тот момент место архиепископа Кентерберийского. А поскольку Лонгчемп сам имел на него виды, то принял Вальтера в штыки.
Но все же его главным врагом оставался принц Джон.
Лонгчемп довольно усмехался, представляя себе, как рассвирепеет принц, узнав, что канцлер разъезжает по стране, окружив себя королевской роскошью. Но Лонгчемп не боялся Джона. Ничтожный развратник! Народ его не поддержит. Зря Ричард так к нему снисходителен.
— Джону не суждено стать королем, — однажды заявил Ричард. — А если вдруг он, по странной прихоти судьбы, и завладеет престолом, он его не удержит — не из того теста сделан. Джон по натуре не завоеватель.
Презрение, с которым Ричард относился к Джону, передалось и Лонгчемпу. Поэтому, слыша, что принц осыпает его проклятиями, епископ равнодушно пожимал плечами и не обращал на это внимания.
В ту пору, о которой идет речь, Лонгчемп размышлял о том, как бы обезвредить Жерара де Кемвилла, шерифа Линкольнского. Он подозревал этого человека в интригах, поскольку Жерар был дружен с принцем Джоном. На самом деле Жерар в глубине души уже считал Джона королем и присягнул ему на верность. Лонгчемп же намерен был в случае смерти Ричарда поддержать Артура Бретанского, поскольку тогда он оставался бы регентом до его совершеннолетия. Канцлер уже представлял себе, как он привезет Артура в Англию и станет его наставником. Его это вполне устраивало. Правда, Ричард был еще не стар, а женившись на принцессе Наваррской, вполне мог оставить после себя наследников. И тогда Артур был бы уже не в счет. Но и такая перспектива устраивала Лонгчемпа. Какая разница, кого воспитывать: Артура или сына Ричарда? Его грандиозные замыслы мог поставить под угрозу лишь один человек: Джон.
Поэтому канцлера очень смущало, что такие люди, как Жерар де Кемвилл, присягали на верность принцу. И когда он узнал, что Кемвилл привечает в своем замке разбойников и не выдает их в руки правосудия, хотя те нагло грабят путников на Линкольнской дороге, Лонгчемп решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы расправиться со своим врагом. Законы, направленные против грабителей, были очень суровыми, и Ричард, придя к власти, не стал их менять. Чтобы обеспечить путешественникам возможность спокойно ездить по стране, нужно было применять драконовские меры к разбойникам. Эта истина подтверждалась уже на протяжении целого столетия. Вильгельм Завоеватель сделал Англию законопослушной страной, и народ уже понял, что это сделано для его же блага. Только во время правления слабовольного Стефана узда, в которой держались нарушители закона, ослабла, и мятежные бароны ринулись грабить, мучить и убивать путников.
Но теперь никто не желал возвращения к тем страшным временам, и Лонгчемп с полным основанием принялся за Жерара де Кемвилла.
Он приказал ему явиться, но Кемвилл прислал вместо себя слугу. А это уже само по себе было оскорбительно.
— Где твой хозяин? — спросил Лонгчемп.
— Он занят, милорд.
— Я же велел ему приехать сюда! — возмутился Лонгчемп. — Он поступает крайне неосмотрительно, пропуская мои слова мимо ушей.
— Хозяин просил изложить ваше дело мне. И высказал предположение, что вы хотели поговорить с ним о гостях, которых он недавно принимал у себя в замке.
— Это были грабители, и их надо судить.
— Но они же грабили евреев, милорд!
— По-твоему, это оправдание?
— Люди не любят евреев. И король тоже. Во время его коронации было перебито много этих поганых людишек.
— Передай своему хозяину, что он нарушил английские законы и должен явиться в суд.
— В отсутствие короля милорд подчиняется только одному человеку — принцу Джону.
— Повторяю: передай своему господину, что я вызываю его в суд. И ему не поздоровится, если он меня ослушается.
Вот какая неприятная история занимала мысли Лонгчемпа однажды летом поутру в 1191 году.
* * *
Жерар де Кемвилл пришел к принцу Джону, и тот его немедленно принял.
— Этот наглый нормандский карлик посмел оскорбить вас, милорд! — воскликнул Жерар. — Я сказал ему, что подчиняюсь только вам, а он заявил, что ему на это наплевать.
— Проклятье! — взревел Джон. — Ну, мы ему покажем, где раки зимуют! Я его выставлю из канцлерского кресла! Выкину, как паршивого щенка! Вот увидишь! Я брат короля, и, значит, отец хотел передать власть мне.
Жерар молчал, словно набрав в рот воды. Он, конечно, всей душой поддерживал Джона, но остерегался высказывать вслух крамольные мысли. И стены имеют уши… Неосторожно оброненное слово может иметь страшные последствия.
— Я ваш вассал, — тщательно выбирая выражения, сказал Жерар, — и готов предстать только перед вашим судом.
— Хорошо. Предоставь это дело мне, — кивнул Джон, придя в восторг от того, что у него появился повод вступить в открытое столкновение с Лонгчемпом.
И тут же принялся намеренно себя распалять. Ярость придавала ему сил. Джону нравилось доводить себя до исступления, а затем обрушивать свой гнев на окружающих. А тут еще и повод такой отличный!
— Я принц или не принц? — оскорбленно воскликнул он.
— Принц, конечно, — поспешил его успокоить Жерар. — И тот, кто посмеет это отрицать, подавится собственными словами.
— И тем не менее такой человек нашелся. И кто?! Презренный раб! Ишь, важничает, как король! Вот бы притащить его сюда, Жерар! Ух, что бы я с ним сделал! Да я бы… я бы… я бы его на кусочки порезал. Да его вопли были бы для меня сладчайшей музыкой!
— Вы совершенно правы, милорд. Лонгчемп — дерзкий хам, выскочка, — поддакнул Жерар.
— А живет, как король. Слуги стоят перед ним на коленях. Где это видано, чтобы англичане так унижались перед нормандцем? Ну, ничего! Я заставлю его лизать башмаки последнему нищему. Вот будет потеха! Раздену его догола и потащу по улицам… до крови исхлещу бичом его поганую крестьянскую спину…
Жерар испугался, как бы принц и впрямь не наломал дров.
— Это еще успеется, милорд, — вкрадчиво произнес он. — Давайте пока начнем с того, что предупредим его.
Джон возмущенно засопел.
Предупреждать? Зачем? Ради чего? Нет уж! Пусть лучше наделает ошибок, чтобы вся страна распалилась против него.
— Да я пойду на него войной! — зарычал он. — И можешь не сомневаться, меня многие поддержат. Люди ненавидят Лонгчемпа. Ненавидят так же люто, как я.
Он кликнул гонца и приказал:
— Скачи к этому задаваке Лонгчемпу и передай ему от моего имени, чтобы он прекратил докучать Жерару де Кемвиллу. А если не послушается, то пожалеет, что родился на свет! Я пойду на него войной и вышибу негодяя из наших краев!
Услышав все это, Лонгчемп понял, что надо срочно действовать. Джон признавал лишь язык силы. Канцлер отлично понимал, что король останется недоволен, но не видел иного выхода. Нельзя было позволять Джону диктовать свои условия.
Лонгчемп вызвал главных министров, но не успели они явиться, как ему донесли, что жители Тикхилла и Ноттингема присягнули Джону.
Лонгчемп побледнел от ужаса.
— Должно быть, им угрожали, — пролепетал он. — Иначе я не понимаю, как они на такое пошли, ведь замки принадлежат королю и присяга Джону — это измена Ричарду.
— Который, — напомнили ему министры, — сейчас далеко…
— Да… плохо дело… я регент и должен блюсти интересы короля. Джон явно положил глаз на корону, а я обязан сохранить ее для его величества.
— Тогда вам придется открыто схлестнуться с принцем, — предупредил его архиепископ Руанский Вальтер Кутанс.
— Что поделаешь? Джона вообще не следовало впускать в страну. Король на три года запретил ему въезд в Англию.
— Но затем разрешил вернуться и Джону, и незаконнорожденному Джеффри.
— Так говорят, но я в это не верю. Король не мог не понимать, что они явятся источником постоянной смуты. В любом случае мы должны переходить в атаку. С такими людьми, как принц, только это и дает свои плоды. Я вызову его в суд, и мы начнем разбираться, почему принц вернулся в Англию, хотя король изгнал его на целых три года. Пусть докажет, что Ричард дал ему разрешение!
Архиепископ Руанский согласился. Что ж, пожалуй, бунтовщики получат хороший урок. Пусть задумаются, стоит ли мутить воду, раз даже королевский брат, человек очень влиятельный, обязан отчитываться перед королем и соблюдать его законы.
— Ваше преосвященство, — сказал Лонгчемп архиепископу, — только вы, будучи облечены столь высоким саном, можете вызвать принца Джона в суд.
Архиепископ уныло кивнул, представляя себе, как рассвирепеет принц.
И его опасения подтвердились. Так неистовствовал еще лишь один человек — покойный король Генрих, отец Джона. Принц мертвенно побелел, глаза его засверкали, словно раскаленные уголья, на губах выступила пена, кулаки судорожно сжимались.
— Три тысячи чертей! — вскричал он. — Ну я покажу этому хромому ублюдку! Он больше уже никогда не будет хромать. Его вообще больше не будет! Я собственноручно вспорю ему жирное брюхо. И прослежу, чтобы он перед смертью как следует помучился…
Архиепископ спокойно дал ему выговориться. Его хладнокровие подействовало на принца отрезвляюще. Вальтер Кутанс не выказал ни малейшего страха, а терпеливо ждал, пока буря уляжется.
Джона ужасно злило, когда ему портили удовольствие. Он хотел, чтобы все его панически боялись. А этот священнослужитель и глазом не моргнул.
Джон оборвал себя на полуслове и посмотрел на архиепископа в упор.
— Что скажете, ваше преосвященство? Вам нравится, когда с принцем так обходятся?
— Я скажу, — уверенно промолвил архиепископ, — что вам следовало бы встретиться с Лонгчемпом и уладить свои разногласия.
— Вы полагаете, это возможно?
— Мы должны стремиться к миру, милорд. По крайней мере, до возвращения нашего венценосного государя.
Венценосный государь! Где сейчас этот венценосец? Почему от него нет вестей? В походе рыцарей подстерегает столько опасностей. Ну почему, почему Господь отводит от Ричарда отравленные стрелы?
* * *
Противоборствующие стороны встретились в Винчестере. Оба явились в сопровождении вооруженных сторонников. Однако архиепископу Руанскому удалось убедить Лонгчемпа и Джона пойти на мировую. Джон отказался от замков, жители которых присягнули ему, поскольку они принадлежали королю, и те, кто попытался отдать их, не имели на то законного права. Однако Джон оговорил для себя, что в случае смерти короля или если Лонгчемп его обманет, замки перейдут к нему. Хитрый принц устроил так, что комендантами назначили его друзей. Узнав об этом, Лонгчемп распорядился усилить охрану Винчестера, Виндзора и Нортгемптона.
Джон был разочарован. А он-то верил, что его поддержит много баронов! Ведь Лонгчемп был явно непопулярен. Однако он не учел, что баронам пришлись не по вкусу его слабоволие, снисходительность к своим собственным слабостям и несдержанность. Бароны нуждались в сильном правителе. Ричард их вполне устраивал. Только бы он вернулся…
Но в то же время встреча прошла недаром, так как открытой войны удалось избежать. Установился пусть хрупкий и неверный, но все-таки мир.
Джон клокотал от возмущения и дал себе слово взбунтоваться при первом же удобном случае.
* * *
Случай вскоре представился.
Сторонники канцлера восприняли заключенное соглашение как победу Лонгчемпа.
Родственник Лонгчемпа Роджер де Лейси поссорился с комендантом Ноттингема и, обвинив беднягу в измене королю, повесил его. А потом сделал то же самое с комендантом Тикхилла.
Это была неслыханная дерзость.
— Великий канцлер Вильям де Лонгчемп, дорогой мой сородич, я отомстил за тебя! — торжественно произнес Роджер, подъезжая вместе с друзьями к виселице, на которой болтался комендант Тикхилла.
Слуга покойного отгонял от трупа воронов.
— Эй! — крикнул Роджер. — Что ты делаешь?
Слуга ответил, что хочет похоронить хозяина по-человечески.
— Но он изменник! — завопил Роджер. — А изменников не полагается хоронить по-человечески. Те же, кто их защищает, тоже обвиняются в государственной измене.
И он приказал схватить слугу и повесить рядом с хозяином.
Безрассудная жестокость Роджера возмутила многих, и Джон не преминул этим воспользоваться. Спешно собрав войско, он пошел войной на Роджера де Лейси и разорил его земли.
После этого принц готов был накинуться и на канцлера, но друзья опять посоветовали выждать еще немного.
— Пусть Лонгчемп еще разок сядет в лужу, — говорили они. — А мы тем временем должным образом настроим народ, чтобы он поддержал вас в вашей борьбе, милорд.
И действительно, отношение англичан к канцлеру ухудшалось с каждым днем. Джону оставалось лишь дождаться, пока народный гнев выплеснется наружу и сметет Лонгчемпа.
Все было разыграно как по нотам.
Джеффри, единокровный брат Джона, которому король запретил появляться в Англии в течение трех лет, неожиданно решил вернуться, заявив, что делает это с дозволения Ричарда.
А Лонгчемп попытался поставить ему препоны.
* * *
Сентябрьским утром корабль, на котором плыл Джеффри, причалил в Дувре. Джеффри был сыном Генриха II и некой Хайкены, особы легкого поведения, чьи прелести некогда пленили короля. Правда, ненадолго, но за это время она успела родить Генриху сына и убедила его позаботиться о малютке. Генрих вообще был чадолюбив и не бросал своих незаконнорожденных детей на произвол судьбы. Напротив, он часто говорил, что они преданы ему гораздо больше, чем законные сыновья. И был прав.
Король принес крохотного Джеффри во дворец и велел воспитывать его вместе с принцами и принцессами. Чем вызвал страшное негодование королевы Альенор. Собственно, с этого момента в королевской семье и начались раздоры.
Генрих хорошо относился к Джеффри, а тот просто боготворил отца, и когда законные сыновья восстали против короля, Джеффри был единственным, кто не покинул его и оставался с ним до последнего вздоха. Перед смертью король завещал сделать Джеффри архиепископом Йоркским, и Ричард выполнил последнюю волю отца.