— Скотина ты, Генри, — взорвалась Плюшка. — С твоей стороны свинство говорить, что я толстая. Ма-а-ма!
— Не обращай внимания, деточка, это же просто подростковая полнота. Мне кажется, что ты в самый раз, совсем не толстая.
— А можно представить «я» как уик-энд в «Медвежьем углу». Все зевают со скуки: я-а-а-а…
— Вот это будет уже по-настоящему грубо, — серьезно ответила ему мать.
— Но зато недалеко от истины, — сказал лорд Чарльз.
— Я знаю, Чарли, но все же так не годится. Давайте не сочинять на этот счет никаких глупостей. Давайте здраво поразмыслим над какой-нибудь забавной и милой шарадой. Не слишком вульгарной и не оскорбительной.
Последовало долгое молчание, которое нарушила Фрида.
— Я придумала! — воскликнула она. — Мы можем изобразить самих себя с Бэйлифами в доме. Можно представить завтрак, Баскетт входит и говорит: «К вам какой-то человек, милорд». Ведь вы не возражаете, Баскетт?
С улыбкой, которой требует беспредельная вежливость вышколенного слуги, Баскетт предложил Фриде сыру. Роберта вдруг подумала, что интересно было бы знать, находит ли Баскетт Миногов такими же забавными, как и она. Фрида спешно развивала свою идею.
— Мамочка, это же мысль! Ты только представь себе: Баскетт вводит Бэйлифа, а мы все его умоляем, и папочка сможет сказать все, что хочет сказать дяде Габриэлю. А Робин может изобразить Бэйлифа, она будет просто божественно выглядеть в шарфе и котелке. Будет и весело и храбро с нашей стороны.
— А какое слово выберем? — спросила Плюшка.
— Бэйлиф. Бей-лиф?
— И как же ты мыслишь показать второй слог? — возразил Колин.
— Может, уполномоченный? Как Майк распевал? Упал-намоченный.
— Это, моя дорогая, неприлично до невозможности.
— Ну хорошо, давайте тогда «отобрать имущество». Второй слог может быть про родственников. Можно изобразить даже самого дядю Г.! Робин вполне может представить дядю Г. Его пальто и зонтик где-то там в прихожей под рукой. А мы все встанем вокруг нее и будем умолять и говорить: «Твой собственный брат, Габриэль, послушай, ведь это родной твой брат».
— Ну да, все это очень хорошо, — заявил Стивен, — но ты з-забыла про мягкий знак в слове «отобрать»!
— Так ведь можно показать рукой на мягкое место…
— Достаточно, Фрид! — поморщился лорд Чарльз.
Глава 4
Дядя Г.
1
Наутро после приезда Роберта проснулась и увидела, как в оконное стекло косо светит лучик бледного лондонского солнца. Горничная в легком платьице раздвинула шторы и поставила поднос с чаем на прикроватный столик. В мыслях Роберты еще смешивались сон и явь. Окончательно проснувшись, она стала перебирать в памяти замечательные события предыдущей ночи. За час до рассвета ее провезли по улицам Лондона. Она видела, как струи из шлангов веером окатывают пустынные улицы, слышала дребезжание тележек с молоком, смотрела на причудливые силуэты крыш и дымовых труб на фоне светлеющего неба. Она слышала, как Биг-Бен возвестил четыре часа весеннего утра, а куранты Челси ему ответили. А еще раньше она танцевала в зале, полном теней, ослепительных огней, неумолчной музыки и людей. Она танцевала с Колином и Стивеном, с Генри. Колин валял дурака, притворялся русским и говорил на ломаном английском. Стивен, заикаясь, непрерывно болтал и шептал Роберте комплименты насчет того, как она танцует. Чаще всего она танцевала с Генри, который был молчаливее близнецов. Он так мало говорил, что Роберта, поддавшись внезапной панике, решила было, что он танцует с ней только из любезности и очень сожалеет об отсутствии особы по имени Мэри. В этом странном окружении Генри стал чужим, изысканным денди в белом жилете и с гарденией в петлице. И все же, танцуя с ним, Роберта чувствовала глубокое удовлетворение. Сейчас, все еще в постели, она перебирала в памяти минувшую ночь, и картины были столь ярки, что она не видела яркого солнца, бившего ей прямо в глаза, а представляла себе только, как она танцует с Генри. Вот они смешиваются с толпой других танцоров. Он не стал дожидаться, пока ее пригласят Стивен или Колин, а сам быстро пригласил ее и танцевал с ней еще долго после того, как все остальные вернулись обратно за столик. Он вел себя так решительно и при этом очень заботливо… Это и нравилось Роберте, и смущало ее. Однако, быть может, он просто беспокоился из-за этого их финансового кризиса. «Ей-ей, — подумала Роберта, — такой проблемы вполне достаточно, чтобы довести любого человека, кроме Миногов, до сотни инфарктов». Она поняла, что мысль об этом финансовом кризисе отдается противным привкусом в восхитительном ощущении ее собственной радости. О нем не говорили на протяжении всего этого ослепительного вечера, пока не приехали домой. Пробравшись домой в полумраке, они обнаружили, что Нянюшка оставила им термос овальтина, и выпили его, рассевшись возле электрообогревателя в комнате Роберты. Генри неожиданно рассмеялся:
— Что ж, ребята, может быть, нам недолго осталось тут быть.
Фрида, очень элегантная и бледная, приняла трагическую позу:
— Последняя ночь в милом родовом гнезде. Пауза. Слышны рыдания.
Наступило молчание, которое нарушил Стивен:
— Дядя Габриэль п-просто об-бязан протянуть нам руку.
— А если он откажется? — спросил Колин.
— Мы подкупим тетю В., чтобы она его заколдовала, — сказала Фрида. Она надвинула на глаза капюшон плаща, сгорбилась, растопырила согнутые крючком пальцы и проскрипела:
Пусть замкнет волшебный круг
Трижды каждая из нас:
Трижды по три — девять раз.
Стой — заклятье свершено![7]
Близнецы немедленно изобразили ведьм и стали кружить вокруг обогревателя вместе с Фридой.
Пламя, прядай, клокочи!
Зелье, прей! Котел, урчи![8]
— Заткнись-ка, Фрид, — буркнул Генри. — Мне казалось, что ты сама говорила, будто «Макбета» цитировать не к добру — вроде примета такая есть.
— Эх, дать бы тете В. все, что надо для колдовского зелья, — размечтался Колин. — Наверное, она будет просто счастлива извести дядю Габриэля.
— Хорошее зелье тяп-ляп, впопыхах не сделаешь, — заявила Фрида.
— Интересно, к-как все это д-делают приятели тети В., — сказал Стивен. — Наверное, скучно быть ведьмой, если нельзя наводить порчу на скотину или на своего благоверного — бородавки.
— Как бы мне хотелось, — вскричала Роберта, — чтобы вы рассказали мне про эту вашу тетю В. все как есть, а не мололи бы чушь насчет того, что она ведьма.
— Бедная Робин, — сказал Генри. — В самом деле ужасно глупо звучит, но, если тетиной горничной можно верить, тетя В. на самом деле взялась за изучение какой-то черной магии. Наверное, все сводится к чтению рассказов о колдовстве и столоверчению. На мой взгляд, тетя В. просто с приветом.
— Ладно, — Фрида зевнула. — Как бы там ни было, пора в постельку. — Она чмокнула воздух возле Робертиной щеки и порхнула к двери. — Близняшки, за мной, — скомандовала она.
Близнецы поцеловали Роберту и поплелись за Фридой.
Генри задержался в дверях.
— Выспись как следует, — посоветовал он.
— Спасибо, Генри, — ответила Роберта. — Какая прекрасная была вечеринка.
— В первый раз в жизни, — сказал Генри, — я подумал то же самое. Спокойной ночи, Робин.
Глядя на солнечные лучи, падавшие ей на одеяло, Роберта несколько раз пережила в мыслях эту сцену и почувствовала себя ужасно счастливой…
2
Визит лорда Вутервудского был обречен с самого начала из-за появления леди Катерин Лоуб. Леди Катерин, незамужняя тетушка лорда Чарльза, была крайне бедна и жила в маленьком домишке в Хаммерсмите. Там ее окружали фотографии детей рода Миногов, к которым она была страстно привязана. Будучи бедной, она проводила большую часть своей жизни в хлопотах о еще более бедных жителях своего прихода. Платья она носила убогие; ее шляпы, казалось, не соприкасались с головой владелицы; ее одеяние дополняли нитяные серые перчатки. Была она совершенно глуха и разговаривала монотонным шепотом, улыбаясь доброй улыбкой и часто озабоченно взглядывая на собеседника. Но, невзирая на всю ее кротость и смирение, у леди Катерин имелся твердый стержень решимости. Она была непоколебима в своих привязанностях и неприязни. Ничто не примирило бы ее с человеком, который ей не нравился. К сожалению, она весьма решительно не любила своего племянника лорда Вутервудского, который, в свою очередь, отказывался видеть ее. На Рождество она неизменно писала Габриэлю письмо на тему о любви к ближнему своему, при этом указывая ему на все его недостатки и прилагая при сем незаполненный бланк для пожертвования крупной суммы на какое-нибудь очередное благотворительное дело. Единственный ответ лорда Вутервуда на эти послания заключался в том, что он раздраженно рвал приложение в клочья. К его младшему брату леди Катерин, напротив, питала самую теплую привязанность. Время от времени она путешествовала на автобусе в самый Вест-Энд, чтобы посетить Миногов и выпросить у них старую одежду для своих подопечных или навязать им билеты на благотворительные утренники. Об этих визитах Миногов всегда заранее предупреждали письмом, но на сей раз леди Чарльз, взволнованная предстоящим испытанием, напрочь забыла вскрыть почту. Поэтому единственным предупреждением о приходе родственницы послужило появление Баскетта, который в шесть вечера возвестил, что пришла с визитом леди Катерин.
Миноги и Роберта собрались в гостиной, ожидая появления лорда Вутервуда. Они были необычно молчаливы. Напряжение передалось даже Майку. Он стоял возле радиоприемника и быстро-быстро крутил ручку настройки. Когда ему не велели этого делать, он надулся, растянулся во весь рост на коврике у камина и стал болтать в воздухе ногами, стуча пяткой о пятку.
— Лифт заработал, — вдруг воскликнула леди Чарльз. — Майк, оставайся на месте, только встань. Не забудь пожать руку дяде Габриэлю. Перемежай слова обращением «сэр», а когда я тебе кивну, отдай ему вазочку.
— Майк ее разобьет, — предрекла Плюшка.
— Вот и не разобью, — возмущенно огрызнулся Майк.
— Не забудьте, — продолжала их мама. — Если я предложу разыграть шараду, вы должны выйти, тихонько вернуться и представить ее. А потом, когда закончите, выйдите, чтобы папа мог поговорить с дядей Габриэлем. И помните…
— А что, подслушивать нельзя? — спросила Плюшка.
— Наверняка дядю Габриэля будет слышно по всей квартире.
— И помните: ни слова о колдовстве. Дядя Г. его ненавидит.
— Ш-ш-ш!
— Неужели уже и вовсе разговаривать нельзя? — вопросила Фрида. — Можно подумать, в доме покойник.
— Если тебе есть что сказать, скажи, — мрачно изрек ее отец.
— Право слово, — Фрида начала говорить неестественно высоким голосом, — до чего же прэ-лэст-ны эти цветы…
Ей никто не ответил. В отдалении прозвенел звонок. Было слышно, как в прихожую прошел Баскетт.
— Они очаровательны, дорогая, — горячо подхватила леди Чарльз. Она с немой мольбой смотрела на своих детей, которые испуганно косились на дверь и строили друг другу гримасы. Леди Чарльз повернулась к Роберте. — Робин, милая, расскажи, как ты доехала. Было весело?
— Да, — сказала Роберта, чье сердце бешено колотилось о ребра. — Очень. Мы даже устроили бал-маскарад.
Леди Чарльз и Фрида мелодично рассмеялись. Дверь отворилась, и вошел Баскетт.
— Леди Катерин Лоуб, миледи, — объявил Баскетт.
— Господи помилуй! — тихонько ахнула леди Чарльз.
Вошла леди Катерин. Она семенила мелкими шажками и, прищурившись, вглядывалась в завесу сигаретного дыма.
— Имоджин, дорогая, — прошептала она.
— Тетя Кит!
Миноги восхитительно держались, сохраняя присутствие духа. Они заверили леди Катерин, что счастливы ее видеть, и усадили гостью у огня. Они представили ей Роберту и мягко шутили, вспоминая сирых и убогих, которых леди Катерин призрела. В панике переглядываясь, они упросили ее снять дождевик.
— Как я рада вас всех видеть, мои дорогие, — шелестела леди Катерин. — Как удачно, что я застала всю семью в сборе. Вот и Майкл приехал домой на каникулы, и как он вырос! И Патриция тоже. И близнецы. Помолчите, двойняшки, дайте-ка я попробую угадать, кто из вас кто… Это же Стивен, правильно?
— Да, тетя Кит, — ответил Колин.
— Ну вот! Я же знала, что не ошибусь. Ты получила мою записку, дорогая Имоджин?
— Да, тетя Кит. Мы так обрадовались, — сказала Шарло.
— Да-да… Я уж подумала, не затерялась ли она — вы были так удивлены, когда я вошла. Я и подумала…
— Мы решили, что вы — дядя Габриэль, — прокричал Майк.
— Что, дорогой?
— Дядя Габриэль!
Леди Катерин провела по губам пальцем, затянутым в серую нитяную перчатку.
— Разве Габриэль должен прийти, Чарльз?
— Да, тетя Кит, — кивнул лорд Чарльз. Поскольку она продолжала бессмысленно смотреть на него, он добавил: — Габриэль должен приехать ко мне по делу.
— Мы собираемся показать ему шараду, — провопил Майк.
— Я очень рада, — выразительно произнесла леди Катерин. — Мне очень хочется повидать Габриэля. Я много раз ему писала, но никакого ответа пока не получила. Это касается нашего Фонда Свежего Воздуха. День в деревне для ста детей и две недели в частных санаториях для двадцати больных крошек. Я хочу, чтобы Габриэль принял шестерых.
— Шесть больных крошек? — уточнил Генри.
— Что, дорогой?
— Я спросил, вы хотите, чтобы дядя Габриэль взял на постой шесть больных крошек в «Медвежий угол»?
— Да, это самое меньшее, что он может сделать. Боюсь, Чарльз, что Габриэль склонен к излишнему эгоцентризму. Он весьма состоятельный человек, и ему следует больше думать о людях. Ваша мама всегда это говорила. И я слышу самые тревожные слухи о Вайолет. Похоже, она взялась за спиритизм и сидит в темноте в крайне сомнительном обществе.
— Не спиритизм, дорогая, — отозвалась Шарло, — а черная магия.
— Что, дорогая?
— Магия.
— А-а-а… Понятно. Это совершенно меняет дело. Наверное, она показывает фокусы, чтобы развлечь гостей. Но факт остается фактом — Габриэль и Вайолет стали слишком эгоцентричны. Им очень не помешало бы усыновить двоих детей.
— Бога ради, тетя Кит, — вскричала Шарло, — не подавай Габриэлю такой идеи.
— Лучше вообще не подавай ему никаких идей, — взмолился лорд Чарльз. — Серьезно, тетя Кит, ни в коем случае не приставай к Габриэлю сегодня вечером. Понимаешь… — Он озабоченно посмотрел на часы и осекся. — Господи, Имми, — прошептал он своей жене, — надо немедленно что-то делать. Она доведет его до бешенства. Забери ее к себе в комнату.
— Но под каким предлогом? — пробормотала Шарло.
— Придумай что-нибудь.
— Тетя Кит, — предложила леди Чарльз, не питая особых надежд на успех, — не хочешь ли ты посмотреть мою спальню?
— Что, дорогая?
— Боюсь, что это не поможет, мамуля, — вздохнула Фрида. — Лучше сказать ей, что мы разорились.
— Пожалуй, ты права. Я тоже думаю, что так будет лучше, — согласился лорд Чарльз. Он присел на полусогнутых ногах и наклонил лицо поближе к тетушкиному — Тетя Кит, — прокричал он, — у нас трудности.
— Да, дорогой?
— У меня нет денег.
— Что?
— В доме бэйлиф, — жизнерадостно завопила Плюшка. — Не вмешивайся, Плюшка, — скомандовал Генри. Его отец продолжал:
— Я написал Габриэлю и попросил его дать мне в долг две тысячи фунтов. Если он сегодня вечером откажет, я стану банкротом.
— Чарли!
— Это правда.
— Я поговорю с Габриэлем, — довольно громко сказала леди Катерин.
— Нет-нет! — завопили Миноги.
— Лорд и леди Вутервуд, миледи, — объявил Баскетт.
3
Роберта знала, что Миноги не ожидали появления лорда Вутервуда вместе с супругой, поэтому сумела оценить то мужество, с каким они оправились от второго за вечер незаурядного потрясения. Шарло сделала несколько шагов навстречу деверю и невестке. Ее поведение балансировало на тончайшей границе между излишней любезностью и нарочитой небрежностью. Дети и муж замечательно поддержали ее. Леди Катерин была в тот момент слишком ошеломлена новостями о крахе семьи Миногов, поэтому не внесла дополнительного беспорядка. Она просто тихо сидела в своем кресле.
Роберта опомнилась, только обмениваясь рукопожатиями с пожилой супружеской четой. Маркизу Вутервудскому и Рунскому исполнилось шестьдесят лет, но годы обошлись с ним немилосердно, и выглядел он стариком. Его узкая, утонувшая в плечах голова наклонялась вперед, что придавало ему зловредный и агрессивный вид. Лицо у него было бесцветное, с такой узкой переносицей, что глаза сливались в одну сплошную щелочку. Нижняя челюсть брюзгливо отвисала, а неимоверно длинный подбородок не выражал совершенно ничего, кроме упрямства. Его верхние зубы выдавались над нижней губой, свидетельствуя о крайне высоком и узком небе. Из-за этих зубов лицо маркиза приобретало какое-то бабье выражение, и это впечатление еще усиливалось его манерами старой девы. Создавалось впечатление, что он живет в состоянии непреходящей оскорбленности. Роберта поймала себя на том, что гадает: действительно ли его светлость такой противный, каким кажется?
Жена его выглядела лет на пятьдесят. Она была темноволосой, изжелта-смуглой и жирной. Ее прямые волосы, закрученные над ушами в завитушки на греческий манер, отдавали обычным для париков затхлым запахом. Накрасилась она столь неаккуратно, что Роберте вспомнилась дешевая гравюра, где все цвета по небрежности печатника пришлись сбоку от линий рисунка. Глаза этой дамы производили странное впечатление: очень светлые, с крохотным зрачком и белками грязного цвета. Они были так глубоко посажены, что не отражали свет и потому казались затуманенными. Роберту это чем-то смущало, и ей не хотелось смотреть в глаза миледи. Когда-то лицо леди Вутервуд было круглым, но, подобно ее косметике, с годами потекло вниз и теперь висело складками и мешками около рта с опушенными краями губ. Роберта заметила, что миледи имела странную привычку все время открывать и тут же закрывать рот, еле слышно шлепая губами. В углах рта у нее все время образовывались белые потеки.