Шарло и леди Катерин зааплодировали. Лорд Вутервуд раздраженно посмотрел на них и вернулся к прерванному разговору. Леди Вутервуд тусклым взглядом смотрела в окно.
— А теперь уберите все это безобразие, — распорядилась Шарло. — Я хочу показать тете Вайолет и тете Кит, как мы устроились в двадцать шестой квартире. А где Майк?
— Мы его сейчас найдем, мамуля, — пообещала Фрида. — Пошли, мальчики. Вот и все.
2
Когда они вернулись в прихожую, Роберта увидела, что все Миноги пребывают в состоянии своего фамильного гнева. Генри и Фрида побелели, а Плюшка и близнецы были багровыми. Роберта еще подумала, не является ли такая реакция следствием цвета кожи и волос. Может быть, светловолосые люди всегда более темпераментны, чем темноволосые. Она увидела, что сильнее всех рассердился Генри. Он прошел по коридору, крича «Майкл!» таким голосом, который заставил мальчика примчаться бегом.
— Тебя ищет мама, — сообщил ему Генри.
— Я потерял вазочку, — сказал Майк.
Генри повернулся на каблуках и молча пошел назад в прихожую. Он подобрал коврики и шляпы и наугад швырнул их как попало в стенные шкафы.
— Блистательный, шумный успех, не правда ли? — язвительным тоном спросила Фрида. — Никто из них не удостоил нас даже взглядом, вы это заметили?
— У них совершенно свинские манеры, — выпалила Плюшка.
— Дядя Габриэль, — произнес медленно Стивен, — вне всякого сомнения, старый…
— Заткнись, — оборвал его Колин.
— Разве нет?
— Надеюсь, мамуля довольна, — сказал Генри. — Она убедилась, что мы сваляли дурака по самой полной программе, какую можно было себе представить для одного вечера.
— Мамуля не виновата, — смущенно пробормотал Колин.
Вошел Майк с испуганным видом.
— Не могу нигде найти ту вазочку, которую я должен подарить дяде Габриэлю, — пожаловался мальчик.
Его братья и сестры не обратили никакого внимания на его слова. Роберта беспомощно потыкалась по углам захламленной прихожей — вазочки не было. Майк со встревоженной миной побрел в гостиную.
— Д-дверь закрой, да п-поплотнее, — велел Стивен. Плюшка швырнула котелок лорда Вутервуда через всю прихожую.
— Не дури, Плюшка, — попросил Генри.
Колин подобрал котелок и сделал вид, что его в этот котелок вырвало. Остальные угрюмо смотрели на него.
— Замечательное развлечение для Робин, — съязвил Генри. — Извини, Робин, что наша родня — такие хамы.
— Да разве это имеет значение! — сказала Роберта. Генри уставился на нее.
— А ведь ты права, — ответил он. — Никакого значения это не имеет. Но если вы считаете, что этот брюзжащий мешок с золотом собирается вручить нам на тарелочке две тысячи фунтов, то вас ждет большое разочарование. Папочка может хоть сто раз обанкротиться, прежде чем его очаровательный братец ему поможет.
— Т-ты считаешь, значит, что нам каюк? — спросил Стивен.
— Да.
— Как-нибудь выберемся из этого, — махнула рукой Фрида. — Всегда выбирались.
— Кто-то слишком часто кричал: «Волк, волк!» — пробормотал Генри.
— Ты это к чему? Я не понимаю…
— Давайте уйдем, — предложила Плюшка. — Мама собирается увести тетушек в номер двадцать шесть, по-моему.
— Тогда пойдем в столовую, — сказала Фрида.
Колин напомнил им насчет Майка и китайской вазочки и рассеянно заметил, что вазочку следует поискать. Стивен высказал готовность поспорить, что лорд Вутервуд вполне способен взять вазочку и уйти, не оказав им никакой помощи. Фрида и Генри возразили, что с вазочкой стоит по крайней мере попытаться.
— Она была завернута? — поинтересовалась Роберта.
— Ну да. Мамуля купила для нее прехорошенькую коробочку, — отозвалась Плюшка.
— Тогда я знаю, где она. В ее спальне.
— Ну пусть там и лежит, я так считаю, — сказал Стивен.
— Но если Шарло хочет ее подарить?
— Робин, — попросила Фрида, — будь другом, поди в гостиную. Шепни мамуле на ушко, где вазочка, и, если ей хочется, пусть пошлет за ней Майка.
— Ладно, — согласилась Роберта и со страхом вернулась в гостиную, где кое-как передала Шарло свое сообщение.
— Где Майк? — прошептала Шарло.
— А разве он сюда не приходил? — Приходил, но потом ушел.
— Найти его?
— Да нет, не беспокойся…
Направляясь к двери, Роберта услышала, как Шарло весело щебечет:
— Пойдем, Вайолет, пойдем. Тетя Кит, оставим мальчиков, пусть поговорят о скучных делах.
Роберта поскорее вернулась в столовую, где нашла молодых Миногов лежащими на полу, прижав головы к стене.
— Дверь закрой, — прошептали они ей.
Роберта заперла дверь. Генри слегка подвинулся и жестом пригласил ее прилечь между Фридой и собой.
— Это еще зачем? — спросила Роберта. — Ш-ш-ш! Слушай! И ляг поближе!
Теперь Роберта поняла, что часть стены была на самом деле обшитой фанерой дверью, которая в былое время открывалась из столовой в гостиную. Миноги подслушивали у щелки. Голоса лорда Чарльза и его брата прекрасно слышались на фоне уютного потрескивания поленьев в камине гостиной.
— Мне, наверное, не следовало бы… — робко сказала Роберта.
— Все в порядке, Робин, — шепнула ей на ухо Фрида. — Папа не стал бы возражать. Тсс!
— …так что сам понимаешь, — слышался голос лорда Чарльза. — Это скорее была серия неприятностей, чем крупная катастрофа. Идея насчет драгоценностей и антикварных безделушек показалась нам прекрасной. Я, право слово, не мог предвидеть, что Стейн застрелится. Ведь не мог же?
— Ты с места в карьер связываешься с каким-то авантюристом…
— Нет-нет, он таким не был, Габриэль, честное слово…
— Какого черта ты не навел справки?
— Ну-у-у… на самом деле я, конечно, наводил. Но дело в том…
— Дело в том, — раздраженно произнес голос лорда Вутервуда, — что ты вляпался в это дело, как вляпывался в самые невероятные махинации все последние двадцать лет.
На миг воцарилось молчание, а потом раздался голос лорда Чарльза:
— Отлично, Габриэль. Я приму это. В моем бедственном положении нелепо оправдываться. Тем более признаюсь, что те оправдания, которые я готов был привести, тебе показались бы нелепыми.
— И всякому другому тоже. Я могу сразу тебе сказать, что ничего не собираюсь делать по этому поводу. Я тебе уже два раза помогал и с тем же успехом мог бы выкинуть деньги на ветер.
— Мы были тебе чрезвычайно благодарны…
— Должен ли я понимать, что ждать от вас того, что вы проявите свою благодарность и возьметесь за ум, — непозволительно большое требование? Я и тогда тебе говорил, что тебе нужно понять: ты человек с маленьким доходом и большой семьей, а потому по одежке протягивай ножки! Это же чудовищно — то, как вы живете! Дворецкие, горничные, автомобили, девочки выезжают, сезон в Лондоне, путешествие сюда, путешествие туда, азартные игры! Господи помилуй, да тебе бы жить как… как писаришке при конторе или что-нибудь в этом роде! Почему ты не найдешь себе место, где тебе платили бы жалованье? Что делают эти трое парней?
— Они очень старались найти себе работу.
— Глупости. Они могли бы пойти продавцами в магазины, раз уж не умеют делать ничего другого. Даже когда они учились в школе, я говорил, что надо смотреть правде в глаза и готовить их к какой-нибудь профессии!
— Университет оказался нам не по карману.
— Зато тебе вполне по карману оказались полдюжины других дорогостоящих глупостей! Зато тебе по карману шляться по миру на дорогих океанских лайнерах, по карману купить то поместье в Шотландии, принимать гостей и бог весть что еще!
— Мой дорогой Габриэль! Это же смешно! Каких таких гостей мы принимаем?
— У тебя деньги утекают как вода! Почему бы девочкам не вести хозяйство? Многие знакомые девушки сами ведут дом. Хозяйственные, конечно.
— Фрид собирается на сцену.
— Пф-ф! — фыркнул лорд Вутервуд. — То, что она нам тут продемонстрировала, можно считать образчиком ее искусства? Заголять ноги и томно обмирать в чужих шарфах, словно подыхающая утка в грозу?
Роберта почувствовала, что Фрида вся закаменела от ненависти. Стивен и Колин засунули в рот кулаки, чтобы не смеяться. Плюшка хрюкнула и получила свирепый тычок от Генри.
— …могу тебе сказать, Чарльз, что я и сам сейчас нахожусь в достаточно стесненных обстоятельствах. «Медвежий угол» просто убийственно дорого содержать. Меня обложили налогами по уши. Похоже, что мне придется закрыть дом в Лондоне. Ты даже не можешь себе представить, какие тяготы приходится нести человеку моего положения. Вспоминая, чем все это в конечном итоге завершится, я иногда спрашиваю себя, за каким чертом я так стараюсь!
— Не вполне понимаю, что ты хочешь сказать, Габриэль?
— У меня нет сына.
— Нет…
— И, честно говоря, я не могу себе представить, что «Медвежий угол» выживет в лапах моих наследников.
— Ты имеешь в виду Генри…
— О, ты меня, вне сомнения, переживешь, — сказал лорд Вутервуд.
— Значит, ты имеешь в виду меня?
— Если уж говорить прямо, я имею в виду вас обоих.
Наступила долгая пауза. Роберта слышала, как в соседней комнате в очаге камина затухало пламя. Она слышала дыхание молодых Миногов и торопливое тиканье часов в виде кареты, стоявших на каминной полке в столовой. Когда лорд Чарльз нарушил молчание, Роберта почувствовала, как шевельнулись ее сообщники, словно наконец наступило то, чего они так долго ждали. Голос лорда Чарльза изменился. Он стал гораздо мягче, но решительнее.
— Мне кажется, — сказал он, — я могу обещать тебе, что ни Генри, ни я не причиним поместью особого вреда. Может быть, мы только позволим кому-то еще разделить с нами его прелести. Вот и все.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я думал о том почтении, с которым ты относишься к «Медвежьему углу», и усомнился, так ли оно велико. Как ты сам сказал, в один прекрасный день поместье достанется Генри. И тем не менее ты вполне равнодушен к тому, что Генри скатится на дно с нами вместе.
— Если у него есть воля, он справится и выберется.
— Надеюсь. Знаешь, я почти рад тому, что могу спокойно обанкротиться без твоей поддержки, Габриэль. Мне пришлось просить у тебя денег. Несомненно, ты бы сказал, что я приполз умолять тебя о деньгах. Ты решил мне отказать. Это твое право. Но, пожалуйста, не утверждай только, что тебя к этому вынудила бедность. Ты прекрасно мог бы мне помочь, но ты скуповат и решил не помогать. Это не вопрос принципа, принципы я уважаю. Это просто неохота, с которой ты расстаешься с деньгами. Я надеялся, что твое тщеславие и снобизм — а ты ведь чертовский сноб — перевесят твою скупость. Я ошибся. Ты уйдешь отсюда с ощущением собственной праведности и правильности. Я сильно сомневаюсь, что за всю свою жизнь ты хоть раз впал в грех легкомысленной щедрости. Все, что ты про нас сказал, — правда. У нас и впрямь деньги утекают как вода. Но мы что-то дарили людям при помощи этих денег. Имоджин и дети полны тепла души, веселья и очарования. Может быть, я переоцениваю эти качества, но это щедрые качества. Право слово, во всех моих непокорных детях совершенно нет скупости. Они что-нибудь дарят всем, кого встречают на пути. Может быть, они малость плутуют и спекулируют на своем очаровании, но мне кажется, это не так страшно, как если бы они были наглухо застегнутыми благовоспитанными чудовищами. Они полны того, что я смею назвать добротой и любовью, Габриэль, но тебе, боюсь, этот товар не оценить и не понять.
— Ох, папулька! — прошептала Фрида.
— Черт побери, это уже просто наглость! — возмутился лорд Вутервуд. — У тебя получается, что люди, разумно относящиеся к деньгам, обязательно зануды!
— Ничего подобного, я…
— Ты все равно что возвел нечестность в ранг достоинств. Вот, значит, как теперь говорят: «Очарование!» Да все мошенники полны очарования. Они без него и не были бы мошенниками, осмелюсь сказать. И где же были эти твои любовь и доброта, когда ты подвел кредиторов?!
— Touche,[10] должен я признать, — пробормотал Генри.
— Если бы я не подумал об этом, — сказал лорд Чарльз, — ничто не заставило бы меня просить твоей помощи.
— Ты ее и не получишь.
— Тогда, как говорят американцы, плохи дела у моих кредиторов. Мне кажется, эти бедолаги рассчитывали на тебя, Габриэль.
— Невыносимая наглость! — заорал лорд Вутервуд, и Роберта услышала в его голосе не то шипенье, не то свист, когда тот втянул воздух сквозь зубы. — Оказывается, ты еще и прятался за мое имя! Прикрывал моим именем собственную бесчестность, словно щитом!
— Я этого не говорил.
— Все равно что сказал, — орал лорд Вутервуд. — Ну нет, это конец!
Сцена, которая приобрела было стойкий привкус любительского водевиля, начинала преображаться в весьма динамичную драму. Братья принялись поносить друг друга избитыми бранными словами, и с каждым новым оскорблением их диалог приобретал все более ярко выраженный викторианский колорит словесной дуэли. В воздухе летали невероятные намеки на завещания, майораты[11] и семейные заветы. Лорд Чарльз сдался первым, и тирада его брата прозвучала без помех:
— Я категорически отказываюсь далее обсуждать этот вопрос. Можешь протащить себя, свою дуру жену и свой драгоценный выводок сквозь клоаку дела о банкротстве. Если бы «Медвежий угол» не был майоратом, уж я бы постарался, что бы ты ни единого пенса не увидел из денег Миногов. А так…
— …ты, без сомнения, перепишешь свое завещание, насколько позволяет майорат.
— Разумеется!
— Замечательный ты человек, Габриэль! Ах, как я жалею, что не оставил тебя в покое.
— Ты даже в благородном искусстве паразитизма провалился!
Это, как впоследствии единодушно соглашались Роберта и все остальные Миноги, послужило последней каплей. Лорд Чарльз и его брат заговорили — и почти сразу перешли на крик — в унисон. Практически невозможно стало разобрать абсолютно ничего, кроме того, что оба собеседника вышли из себя. Это длилось секунд пятнадцать и прекратилось так внезапно, что Роберте показалось, будто посреди сценического диалога кто-то взял и выключил радио. Последующая тишина была такой глубокой, что она услышала, как открылась дверь и легкие шаги прошелестели по ковру гостиной.
Ясно прозвенел голосок Майка:
— Дядя Габриэль, это маленький подарок от семьи, чтобы показать, как мы вас любим.
Роберта и четверо Миногов уселись на полу столовой, молча глядя друг на друга и разинув рты. За стеной стояла глухая тишина. Лорд Чарльз сказал только:
— Майкл, положи сверток, пожалуйста, и приходи попозже.
Братья отошли от стены, и их дальнейшие слова невозможно было расслышать. Потом лорд Вутервуд тяжелыми шагами вышел из комнаты, не забыв погромче хлопнуть дверью. Лорд Чарльз рассеянно сказал:
— Беги, Майк, беги, малыш.
Было слышно, как Майк запрыгал на одной ножке к двери. Все затихло. За стеной, всего в нескольких дюймах от молодежи, лорд Чарльз пребывал в неподвижности. Роберта подумала, что интересно было бы знать, как он выглядит: побледнел, подобно Фриде и Генри, или побагровел, как близнецы и Плюшка. Всем сердцем она желала, чтобы он хотя бы шевельнулся. Ей так и виделось, как он стоит, глядя с чистейшим отчаянием на дверь, которой только что хлопнул его брат. Молчание было нестерпимым. Наконец его нарушили шаги в коридоре. Ручка двери в столовую несколько раздернулась, и Генри пересек комнату, повернул ключ в замке и открыл дверь. На пороге стоял Майк. Он с сомнением посмотрел на братьев и сестер.
— Эй, вы чего придумали? — спросил он.
— Да так, ничего, — ответил Генри.
— Ну ладно, я же все равно понял, что что-то не так, — настаивал Майк. — Спорим, дядя Г. на что-то дико рассердился. Он выглядит словно жабу проглотил, а до этого они с папой орали друг на друга как резаные. Слушайте, а вы знаете, что Хихикс починил мою железную дорогу? Он совсем как волшебник — ну все-все умеет! По-моему, он даже может…
— Майк, — спросил Генри, — это мамуля тебе велела отдать вазочку дяде Габриэлю?