Исчезнув под прилавком, Светка грубо выругалась, а после того, как боль ушла, сообразила, что перед ее глазами только что мелькнуло лицо сокроватника Мыкина, который был самым лучшим любовником в ее жизни, но любил крайне редко, так что Светка в промежутках забывала его, переключаясь на мужчин похлипче…
Как только она вспомнила всю мужественность Мыкина, тотчас появилась из-под прилавка, сияющая, словно влюбленная девица.
— Здравствуй, — сказала она.
— А как же моя колбаса? — напомнила о себе старушка.
— Ах, бабка, отвали! — с той же улыбкой проворковала Светка и толкнула старухе покупку.
— Здравствуй, — поприветствовал Мыкин и взял продавщицу за мягкую руку. — Мой друг — Митрохин! Прошу любить и жаловать!
— Так уж сразу и любить! — закокетничала женщина, но все же протянула Митрохину ладонь, левую, поблескивающую колбасным жиром. — Светлана!
— Ну как ты?
— Замечательно!
— Отпроситься можешь?
— А что случилось?
— Проблемы у нас, — признался Мыкин.
— А что такое?
— От жен ушли! — неожиданно соврал Митрохин.
— Ишь ты! — изумилась Светка. — И оба ко мне? — И захохотала сально.
— К тебе, — ответил тепловик серьезно.
— А я теперь, дорогой, не одна!
— Замуж вышла?
В вопросе Мыкина содержалось столько горечи, что Светка не выдержала, перестала смеяться и объяснила, что живет сейчас с местным грузчиком и помогает ему воспитывать девочку, чья мать сбежала в неизвестном направлении.
— Но он импотент! — зачем-то добавила продавщица.
— Можно мы пока у тебя поживем? — попросился тепловик. — Мы ненадолго.
— Да живите сколько хотите!
Продавщица добавила, что проживает сейчас на жилплощади грузчика, а потому ее хата свободна и вот от нее ключи. Она протянула связку Мыкину и недвусмысленно ему улыбнулась.
— Идите устраивайтесь! Адрес-то не забыл?
— Помню, — удостоверил тепловик.
— А я навещу вас, мальчики!
— Будем рады и счастливы! — пропел Митрохин, которому вдруг отчаянно захотелось завалить эту толстую бабу и оставить в ней свой след.
— На чужой каравай рта не разевай! — зло предупредил Мыкин, когда друзья покинули магазин.
— Да я что! Да как ты!.. — сыграл благородный гнев сотоварищ. — Баба друга — не баба!
— Смотри!
— Вот тебе крест! — побожился Митрохин.
— Да где крест-то твой?!. — заглянул Мыкин за расхристанный ворот друга.
— Нету креста на тебе!
— Просто в шкапчике забыл! — оправдался Митрохин.
Они добрались до дома Светки и запросто проникли в квартиру, которая оказалась двухкомнатной, с приметами зажиточности.
Митрохин тут же завалился на кровать с белым покрывалом и горкой подушек в накрахмаленных наволочках, сказал: «Кайф!» — и зажмурил глаза, в которых тотчас побежали белые слоники — мал мала меньше, стоящие на трюмо.
— Она чего, ворует? — Митрохин открыл глаза и, ткнув пальцем в пульт дистанционного управления, включил большой телевизор.
— А ты как думал? На зарплату, что ли? — Сам Мыкин уселся в большое плюшевое кресло, покрытое швед-ским пледом. — Выключи телевизор!
— А чего?
— Соседи услышат, а они же знают, что Светка на работе — милицию вызовут. Ты хочешь милицию?
— Нет, — твердо ответил Митрохин и щелкнул пультом.
Наступила тишина. Друзья молчали…
Через пять минут оба уже спали, накачанные пивом, наволновавшиеся за последнее время. Митрохину снилась его дочь, прыщавая Елизавета, и он отчетливо видел, как она тыкает шприцем себе в руку, а затем закатывает глаза к вечности, и что там в этой вечности — одной ей известно!.. Митрохин от безысходности заскулил во сне…
Мыкину снилась рыбалка, в которой он вышел совершенным победителем, выудив огромного сома, голова которого почему-то принадлежала Ильясову и говорила жирными рыбьими губами: «Зачем вы меня обижаете?..» От этого видения Мыкин застонал, и у друзей получилось нечто вроде кошачьего дуэта…
Разбудила их Светка, вернувшаяся с работы и притащившая целый мешок продуктов.
— Ну что, мальчики, кушать будем?
— Конечно, девочки! — весело согласился Митрохин и опять замечтал, как бы он оприходовал сладкую бабищу на этой самой кровати с горкой подушек, на которых сейчас возлежал.
— Поедим, — согласился и Мыкин.
— Ну тогда я пошла на кухню! Вы тут не скучайте без меня!
Она ушла, покачивая огромными бедрами от стены до стены, а Митрохин чуть слюну не пустил, словно собака боксер.
— Везет тебе! — прогнусавил он.
— Чегой-то? — не понял Мыкин.
— Завалишь ее на перину…
— Поделюсь.
— Эх!.. — не ожидал Митрохин, и глаза у него загорелись пожаром, а в штанах затрещало дешевым сатином. — Эх, друг! Дружище!.. Да я за тебя в огонь!.. В воду!!!
— Спокойно! Сначала поедим!
— Согласен.
С кухни потянуло вкуснятиной, и оба зачмокали губами.
— Колбасу жарит, — предположил Митрохин.
— Станет она размениваться! — высокомерно усмехнулся тепловик. — Котлеты пожарские стряпает. Я по запаху определяю! С картошечкой!
— Вот баба! Мечта! — Митрохин потянулся. — А как она в койке?
— Затаскает. Всего высосет! До края! Потом два дня с кровати не встанешь!
— А мне некуда торопиться! — не испугался Митрохин. — Да и я кой-чего могу!
— Да что ты? — деланно удивился Мыкин. — И что, сзади можешь бабу?
— Велика наука! Я и сбоку могу!
— Это как это? — удивился тепловик.
Митрохин не знал, как это сбоку, но виду не показал, лишь подморгнул, мол, сам увидишь!
— Ну-ну!..
А потом они ели ужин из трех блюд, запивая пожар-ские холодной водочкой, отбивные настоечкой, а компот не запивали по причине его самостоятельности пития.
А еще потом, разморенная обильной пищей и алкоголем, Светка стала недвусмысленно поглядывать на Мыкина, утирая с груди водяной конденсат.
— Ну пошли! — согласился Мыкин и, взяв Светку под зад, подтолкнул бабу к спальне.
— А как же я? — зашептал Митрохин. — Я как?..
— После, — отмахнулся тепловик.
Это после наступило через три часа. Мыкин вышел, зевая во весь рот и почесывая безволосую грудь.
— Не спишь еще? — вяло спросил он друга.
— Да ты что ж, не помнишь? — озлился Митрохин.
— Чего? — не понял Мыкин.
— Как чего! Ты же обещал!
— А, это… Ну иди…
Митрохин скакнул в темень козлом. Через три минуты из спальни донесся не совсем трезвый смех Светки, а когда она отхохотала басовито, раздался сочный шлепок, затем вой продавщицы, и в кухне вновь появился Митрохин.
— Не донес, — оправдался Митрохин на немой вопрос друга. — Передержал!..
— А чего она орала?
— А чтоб не смеялась! Сука! Да мало ли чего у человека с организмом стрястись может!..
— В морду, что ли, дал?
— Да так, — замялся Митрохин. — Влегкую…
Мыкин посмотрел на друга как на умственно отсталого. Столько презрения было в его взгляде, что Митрохин оскорбился, а затем озлился.
— Нечего было ржать!
— И где мы жить будем? — поинтересовался тепловик.
Митрохин не успел ответить на вопрос, как из спальни появилась утирающая кровавые сопли Светка. Ее расплывшееся лицо заливали слезы справедливого гнева, а черная комбинация просвечивала огромными грудями.
— А ну, валите отсюда!
— Да что с тобой? — попытался было наладить ситуацию Мыкин.
— Пять минут даю!
Ее глаза, подпорченные болезнью щитовидки, зло вращались по кругу.
— Кому сказала — валите, гады! Иначе подо мной мент живет, так я вам жизнь сладкую обеспечу!
Проворству тепловика можно было позавидовать. Он вскочил со стула, бросился к продавщице и поцеловал ее в самые губы надолго. Затем, когда она оторвалась, как вантуз от раковины, в ее ухо стали засыпаться слова неистовой любви и уважения к ней, как к кулинарке и женщине, а в оправдание Митрохину Мыкин привел доводы серьезные, мол, жена друга фригидна и мужчине приходится жить по году монахом.
— А ты смеяться над ним, — добавил тепловик. — Нехорошо!
Слова Мыкина поколебали решительность Светки. Она поглядела на Митрохина и, как истинная русская женщина, пожалела его всем животом, отходчиво забыв о недавних побоях.
— Вот что, мальчики, пойду я к своему грузчику! Как он там без меня с грудняшкой! А вы живите тут покудова!
Она качнулась во хмеле, затем натянула поверх комбинации платье, обула пухлые ноги в сапоги, накинула пальтецо с меховым воротником, всхлипнула и захлопнула за собой входную дверь.
— Как думаешь, — струхнул Митрохин, — заложит?
— Я бы тебе сейчас выстрелил в голову!
— Ну прости, прости!
— Светка — человек!..
— По граммульке? — предложил Митрохин.
— Плесни.
Они выпили и расслабились окончательно.
— Пошли спать! — скомандовал тепловик.
Оба зевали, а потому по-быстрому поднялись, прошли в спальню и улеглись в одежде на кровать, в которой еще недавно их ублажала Светка.
Через пять минут друзья храпели.
Митрохин не зря волновался. Спускаясь по лестнице, Светка услышала в квартире № 12 жизнь и тихонько постучалась в дверь проживающего соседом милиционера.
Совершенно пьяный, но крепко стоящий на ногах майор Погосян открыл ей, пригласил даму внутрь, помог снять пальто и проводил к столу, который был заставлен армянской едой и украшен двумя бутылками ереванского коньяка.
— Садись! — скомандовал он и плеснул коньяку в фужер.
И она села и выпила.
И он выпил.
Молчали, а потом майор сказал, что скоро отправится на тот свет.
Светка хотела было опротестовать такое заявление, но язык во рту умер.
А потом они с майором здесь же, возле стола, любили друг друга, но оба чувствовали в нежных местах анестезию, а потому быстро прекратили это занятие и вернулись к алкоголю.
За окном горела луна.
Они сидели и молчали, пока к окну не подлетел какой-то голый мужик с огромными ногами, похожими на дирижабли, к тому же горящими светом, как луна на небе. Мужик и луна сочетались цветовой гаммой.
— А я его знаю, — пролепетала Светка пьяно. — Это участковый из Пустырок. Он меня про Ильясова спрашивал…
— Здрасьте, товарищ майор! — донеслось из открытой форточки.
— А, это ты, Синичкин, — признал командир. — Летаешь?
— Летаю, — согласились из-за окна.
— А я, вот видишь, тут с женщиной!..
Светка совсем не удивлялась, что какой-то мент летает за окном, к тому же светится. Ей, отравленной алкоголем, вдруг захотелось пожаловаться стражам порядка, что ее побили в своей же квартире, но язык по-прежнему не слушался, и она перестала сопротивляться усталости, закрыла глаза и заснула. Сквозь сон Светка чувствовала, как пальцы майора трогают ее грудь, но она была во сне не против, да и, как помнится, наяву тоже.
— Умру я… — услышала продавщица и не знала, приснились ей эти слова или прибыли из реальности. — Скоро Новый год!..
Митрохин и Мыкин проснулись следующим утром с распухшими головами и медленно поползли к холодильнику. В нем они нашли бутылку финской водки, которая, как гласила реклама, когда-то была холодной родниковой водой, откупорили ее, потрясываясь организмами, и по очереди хлебнули сорокаградусного родника.
Огурец в белом «Аристоне» нашелся один, да и то вялый; им хрустнули по очереди и после в унисон сказали блаженное «а-а-а-а!».
Затем сожрали яичницу из восьми яиц, помеченных буквой «А», значит диетических, потом глотнули из родника уже цивилизованно, через стопки, и сели в разные углы комнаты, слегка порыгивая от удовольствия.
— Светка — человек! — блаженно проговорил Мыкин.
— Ага, — подтвердил Митрохин. — Сегодня я ее по-настоящему тюкну!
— А кто даст?
— Кто-кто? Она…
— Я не дам!
— Чегой-то ты! — обиделся Митрохин.
— Здесь одна попытка дается! Баба моя. Я не хочу, чтобы она через тебя неприятные ощущения имела! Понял?.. К тому же выгонит!
Митрохин был обижен, но вынужденно кивнул, согла-шаясь, так как понимал, что, если Светка их попрет, деваться будет некуда!
— Давай мента замочим?! — неожиданно предложил он, сублимируя половую энергию в русло агрессии. — Столько от него проблем!
— Совсем голова мягкая стала?
— А чего терять? Ильясова мы грохнули, и мент обещал вышку за это!
— На понт брал. Сейчас смертную казнь отменили. Совет Европы настоял.
— Тем более. Пожизненно нам и так дадут. Так хоть напоследок менту отомстим!
Мыкин ничего не ответил, просто сидел и смотрел в окно на то, как падает снег.
— Хочешь, я ему сам в башку стрельну? — предложил Митрохин.
— Я людей не убиваю.
— Так я и говорю, сам стрельну!
— А если у него дети?
— А у меня их нет?
— Он работу свою делает.
— Так вот за то, что он так хреново работу свою делает, я его и… — Митрохин наставил на Мыкина указательный палец и чмокнул губами. — Мы что, Ильясова нарочно убили? А? Скажи мне? Не было ведь умысла!
— Не было, — согласился тепловик.
— Харя у него вампирья, рожа татарская! Ненавижу! И жена моя его ненавидит, и Елизавета!..
При упоминании о дочери Елизавете Митрохин вдруг расстроился лицом и с болью в сердце представил свою плоть от плоти со шприцем в руке. От этого видения его всего передернуло, и свое чувство родитель вновь перевел в агрессию, подскочив к Мыкину:
— Дай «ТТ»!
— Ты чего это?
— Мента грохну сегодня же!
— Остынь, придурок! Обоих нас спалишь не за понюх!
— Ах, ненавижу! За что нас к стенке, скажи мне!
Митрохин забегал по комнате, совсем потеряв самообладание. Лицо его стало молочного цвета, а руки ходили ходуном в разные стороны, словно он искал чье-то горло, чтобы сдавить его в одно движение.
— Охолони! — крикнул Мыкин.
— А-а-а! — завопил друг.
Тогда тепловик поднялся из плюшевого кресла, подошел к Митрохину и ударил его в челюсть. Удар был несильным и незлобным, но достаточным, чтобы привести подельщика в чувство.
— Ты что?!. — изумился Митрохин.
— Из терапевтических соображений. Контроль теряешь!
Митрохин яростно смотрел на Мыкина, глаза горели огнем, но потом он вдруг обмяк, в мгновение обвис кожей на лице, согнулся пополам и заплакал. Слезы капали на паркет, а он жалобно вопрошал:
— За что нас стрелять? Разве мы в чем-то виноваты?
Наблюдая эту картину, Мыкин почувствовал себя не в своей тарелке, так как видел друга в таком состоянии впервые.
— Ты чего? — спросил он, сглатывая подступивший к горлу комок.
— За что? За что? Я не хочу!
И тогда Мыкин подошел к переломанному другу и, взяв его за плечо, сказал:
— Все будет хорошо!
И так он проникновенно это сказал, что Митрохин поднял к нему заплаканное лицо и улыбнулся сквозь слезы.
— Правда?
— Правда. Мы поедем на границу, и там нас никто не найдет! Все утрясется!
— Спасибо тебе!.. Спасибо…
Митрохин поднялся, утер рукавом лицо, налил в чайную кружку водки и выпил залпом двести.
— Ты — друг мой! — признался он.
— Ты друг мне тоже! — получил он признание в ответ.
Две недели друзья провели в квартире Светки.
Сама хозяйка приходила редко, примерно раз в три дня, принося сумки с едой.
— Воруешь? — поинтересовался однажды Митрохин.
— Ворую, — ответила она.
Светка была какая-то странная. В лице ее поселилась непонятная озабоченность, она не привечала даже ласки Мыкина и на вид похудела изрядно.
— Любишь грузчика? — поинтересовался Мыкин в очередной приход любовницы.
Продавщица не ответила, лишь посмотрела на тепловика пронзительно, с глубинной тоской, словно из проруби, затем выложила продукты в холодильник и вновь ушла.
А потом наступил нужный день.
Друзья побрились и выбрались на свет Божий. Они щурились от солнечных отблесков, с отвычки глубоко вдыхали зиму и шагали к районному военкомату.
— Явились? — удивился военком.
— Так точно! — ответили они хором.
— И что, никаких справок о болезни не принесли?