Но иногда именно погруженность в трудоемкие жанры вдруг толкает былого поэта к стихам. Так, сочиняя пьесу «Как боги», где у меня действует древний китаец, я для достоверности погрузился в классическую поэзию Поднебесной и внезапно разразился странным циклом «Не в рифму»:
Мелькнула женщина за облетевшей сливой.
Звук флейты яшмовой затих на берегу.
Туман над озером горчит, как дым пожара.
Грустна любовь в эпоху перемен…
И вот что любопытно: последняя строчка дала название моему новому роману «Любовь в эпоху перемен». Стихи помогли прозе. Так что все еще может случиться. Бывших поэтов, как и бывших разведчиков, не бывает. Кстати, давно замечено, к старости многие, даже вроде бы совсем списанные на прозаический берег стихотворцы переживают творческий ренессанс, поражая читателей удивительными вещами, вроде «Последней любви» почитаемого мной Николая Заболоцкого, которому в отличие от Бродского памятник так и не поставили. Возможно, и со мной случится нечто подобное. Кто знает? Подождем. Во всяком случае, встречать старость с надеждой куда приятней, чем с валидолом.
2001, 2014 гг.
Стихотворения
Из книги «Время прибытия»
(1980)
Открытие времени
Мальчик видит,
как заходит солнце,
Сверстники растут,
седеет мать,
Знает: это временем зовется.
Все так просто! Что здесь понимать?
Позже он поймет,
он убедится:
В мире нет энергии сильней
Той,
что в ходе времени таится!
…И душа работает над ней.
Старая школа
Ломают старую школу —
маленькую восьмилетку.
В новой идут уроки —
здесь тарахтит мотор.
Дым от сгоревшего хлама,
неуловимый и едкий,
Еле заметно колеблет
маленький школьный двор.
Сторож ворочает пепел
кончиком сломанной ветки,
Щурясь от горького дыма
и утирая глаза.
Дружно взлетают искры —
маленькие отметки:
Двойки, пятерки, тройки
сыплются в небеса.
Сумасшедшая
Она кричала о войне,
О переломном сорок третьем…
Я замер – показалось мне,
Что до сих пор война на свете!
Она кричала о врагах,
О наших танках,
О голоде и о станках,
О спекулянтах,
О том, что вот она верна,
И про «овчарок».
В ее глазах была война —
Свечной оплавленный огарок.
Закон ей в этом не мешал,
Она еще кричала что-то.
Вокруг был мир, кругом лежал
Снег цвета довоенных фото.
Стихи о невоевавшем отце
Моим родителям
А мой отец не побывал на фронте.
Сказал майор,
взглянув на пацана:
– Вот через год,
когда вы… подрастете… —
А через год
закончилась война.
А через год
уже цеха гудели.
И мой отец не пожалел трудов,
Чтоб на российском,
выдюжевшем теле
Белели шрамы новых городов.
Но мирные заботы уравняли
Хлебнувших
и не видевших огня,
И в нашем общежитии
в медали
Своих отцов
играла ребятня.
На слезные расспросы
про награды
Отец читал мне что-то из газет.
– Не приведи!
Но если будет надо,
Заслужим,
а пока медалей нет! —
Я горевал.
А в переулке сонном
Азартно гомонил ребячий бой,
Но веяло
покоем, миром,
словно
Невыдохшейся майскою листвой.
И мне,
над кашей бдевшему уныло
(Пока не съем —
к ребятам не пойду!),
Все реже,
реже мама говорила:
– Эх, нам в войну
такую бы еду! —
…Тянулись дни,
и годы пролетали,
И каждый очень много умещал.
И я забыл,
взрослея,
про медали,
Да и отец уже не обещал.
Но каждый раз,
услышав медный голос
(Наверно, доля наша такова!),
Отец встает.
Но речь опять про космос
За холодящим —
«ГОВОРИТ МОСКВА…».
Январские каникулы
Что за погода, черт возьми!
Апрелем пахнет воздух.
Весны смешенье и зимы
В непостижимых дозах.
Капель о тротуар стучит,
А завтра стужа будет.
И бабушка моя ворчит:
«Вот ноне так и люди…»
* * *
…Я маленький и бесконечно рад,
Гоняя льдышку по проезжей части.
Я счастлив тем, что пахнет снегопад
Таким душистым, неизбывным счастьем.
…Я взрослый, загрустивший человек.
Шагаю, отягчен служебным долгом,
И чувствую, как детством пахнет снег,
Пусть этот запах будет долгим-долгим.
* * *
И каждый взрослый шаг
Меняет что-то в детстве:
Все так же и не так
В неизменимом действе,
Содеяв невпопад
Не подлость – глупость просто,
Гляжу туда, назад,
Где я пониже ростом,
Где возникает вдруг
Один мальчишка скверный,
Плохой, неверный друг…
Такой ли уж неверный?
Стихи о первой любви
Дразнилки, ссоры, синяки, крапива.
Весна. Соседний двор. Идет война.
А в том дворе, убийственно красива,
Была в ту пору девочка одна.
Я жил, учебник не приоткрывая.
Ремень отцовский потерял покой.
Была граница – это мостовая,
Я вдоль бродил, но дальше ни ногой.
Пришла метель на смену летней пыли.
Велись слезопролитные бои,
А во дворе у нас девчонки были,
Конечно, не такие, но свои.
В руках синица, и мало-помалу
Любовь пропала, где-то… к февралю.
И девочка-красавица пропала —
Квартиру, видно, дали журавлю!
Смешно сказать, через дорогу жили.
Я был труслив, она была горда.
Что нынче для меня дворы чужие?
Но есть пока чужие города…
1974
Года летят и тянутся минуты.
Ворочаясь бессонно до утра,
Я часто вспоминаю почему-то
Ту девочку с соседнего двора…
2014
Железнодорожное сравнение
Полюбить, словно высунуть голову
Из окошка летящего поезда:
Ветер город сдувает за городом
И косою проходится по лесу.
Но вдыхать этот воздух стремительный
Для души необычно и боязно…
Одинаково ль время прибытия
У любви и ревущего поезда?
На вокзале
Уже про отправление сказали,
Уже зажгли вдали зеленый глаз,
А мы с тобой стояли на вокзале,
Не понимая, что в последний раз,
И говорили… Что мы говорили,
Транжиря на слова остатки сил!
Друг друга мы – увы – недолюбили.
По крайней мере, я недолюбил.
И потому ты очень много значишь
В моей судьбе.
Когда мне тяжело,
Ты говоришь: «Все быть могло иначе!»
А я молчу: «И вправду ведь могло…»
Пускай с другой все сложится счастливей,
Но горько на душе, как ни ершись:
На каждую любовь (так справедливей!)
Отдельная должна даваться жизнь.
Прощание
Сначала я забуду звуки голоса,
Ее привычку теребить кольцо.
Потом – глаза,
походку,
руки,
волосы,
Улыбку…
Всю ее —
в конце концов.
Лишь силуэт,
сначала невещественный,
Пребудет все желанней и ясней…
Пройдут года.
И никакая женщина
Не сможет никогда сравниться с ней!
В армию
Обноски отцовы,
Затертый мешок вещевой.
Последнее слово
С улыбкой: «Останусь живой!»
А все-таки горько —
Стремительно, в шесть без пяти,
Бог знает насколько
Из теплого дома уйти.
Уйти спозаранку
И знать, что иначе нельзя,
Кусочек «гражданки»
С собою в мешке унося.
Мы ведаем смала
Про долг свой и Родину-мать.
Мой долг для начала —
С колонною в ногу шагать.
На плацу
…Взвод ногу пружинисто взводит
Удар глуховато-тяжел.
И мысли внезапно приходят
О совершенно чужом —
Ведь каждый за собранным взглядом
Безмерное что-то таит.
И думы шагающих рядом
П е р е к р ы в а ю т твои!
Полковые учения
Стреляют пулеметы холостыми,
А грозный взрыв – ненастоящий взрыв.
Мы под огнем,
Но все придут живыми,
Ни капли крови так и не пролив.
Мы смело лезем прямо в гущу дыма,
Где выстрелы «противника» слышны.
…А может быть, мы все неуязвимы
За тех,
что не пришли домой с войны?!
21 июня 1941 года. Сон
Как я хотел вернуться в «до войны» –
Предупредить, кого убить должны.
Арсений Тарковский
Сегодня я один за всех в ответе.
День до войны.
Как этот день хорош!
И знаю я один
на белом свете,
Что завтра белым свет не назовешь!
Что я могу
перед такой бедою?!
Могу – кричать, в парадные стучась.
– Спешите, люди, запастись едою
И завтрашнее сделайте сейчас!
Наверно, можно многое исправить,
Страну набатом загодя подняв!
Кто не умеет, научитесь плавать —
Ведь до Берлина столько переправ!
Внезапности не будет.
Это – много.
Но завтра ваш отец, любимый, муж
Уйдет в четырехлетнюю дорогу,
Длиною в двадцать миллионов душ.
И вот еще:
враг мощен и неистов… —
Но хмыкнет паренек
лет двадцати:
– Мы закидаем шапками фашистов,
Не дав границу даже перейти!.. —
А я про двадцать миллионов шапок,
Про все,
что завтра грянет,
промолчу.
Я так скажу:
– Фашист кичлив, но шаток —
Одна потеха русскому плечу…