– Пошли, пока не очухался!
Мы поспешили к подбитому снайперу. Он не шевелился.
Пухлый ухватился за край маскировочной сети, потянул. Вывалилась винтовка. Я поймал ее за ствол. Это оказалась СВДУ – «драгуновка» в компактной модификации булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Знатоки Финской войны были оснащены новейшим оружием спецназа!
«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец Вован сдернул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.
Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.
Нас преследовали настоящие немцы.
– Отвоевался, засранец, – нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.
– Надо сваливать, – хмуро буркнул Пухлый. – Димон совсем на измены сядет, когда увидит.
Неуловимая глазом черная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов – навзничь.
Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он терся о мою щеку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от отвращения.
Пухлый медленно отползал за дерево.
– Ка-ка-ая су-ука! – прошипел он.
Я тоже заскользил на брюхе, волоча за ремень трешку. Аким наконец-то замолк.
– Второй снайпер, – сообщил Пухлый. – Был где-то поблизости.
– Что будем делать?
– Снимать штаны и бегать!
– Понял.
Примерно так и поступили. Не снимая штанов, встали на четыре кости и прыснули в кусты со скоростью тараканов.
– Сука! Сука! Сука! Сука! – порыкивал Пухлый, проламываясь сквозь заросли.
Я бежал на четвереньках в кильватере, винтовка цеплялась за все подряд – лесная почва изобиловала торчащими корнями и корягами.
Оттарабанили метров двести с гаком. Я рассадил колени до живого мяса, угодил рукой в заячье говно и разорвал камуфляж.
Подняться осмелились только на безопасном от стрелка расстоянии. Резво порысили, глядя под ноги, чтобы не задеть натяжник или другой сюрприз, коими нынче изобиловала Синява. К реке больше не приближались. Наши следопуты остались далеко в стороне. Наверное, услышали стрельбу и теперь настороженно прислушиваются к каждому шороху. Придется им подождать – нас более занимал вопрос спасения собственной задницы, поэтому мы описали большую дугу, чтобы обойти возможных снайперов и прочих охотников за человеческими головами.
Собственно, охотились-то всего за одной головой – моей. Вернее, за Доспехами Чистоты, а голова прилагалась в качестве дополнения. Только откуда «Светлое братство» прознало, что я отправился на маневры? Насчет Синявино я ничего Стаценко не говорил. Значит, стукачи исключались. О моей поездке знала только Маринка. Как «братья» могли вызнать у нее?!
Работающий в бешеном режиме мозг порождал ужасные сцены допросов. Белокурые бестии ради достижения великой цели способны на все. Выходит, братству так нужны Доспехи, что в район моего предполагаемого местонахождения отправилась розыскная экспедиция. Общество всерьез вознамерилось разделаться со мной и Борей. Заодно натаскать молодежь. Пусть набирается боевого опыта, необходимого для грядущих великих свершений. Желающие пойти на воинскую службу получили ее. Задача простая: одного захватить, остальных уничтожить. Глухомань позволяет творить что угодно. Все-таки настигли меня и здесь! Но каким образом проведали о моем трофейщицком турне? Как найти дачу Пухлого, знала лишь Маринка. Я ей рассказал. Что они сделали с моей женой?!!
Так я зацикленно гонял мысли, пока мы давали крюка, огибая все возможные засады. Вышли на дорогу. Ухабистая полоска твердой засохшей грязи змеилась через лес к разрушенному мосту. Где-то неподалеку от него тихарятся обалдевшие наши и рыщут немцы. Было искушение бросить своих на произвол судьбы – вдвоем удрать легче. Я чувствовал, что и Пухлый думает так же, но, подобно мне, боится в этом признаться.
Посему мы молча пылили на выручку своим. Уже взошло солнце, стрекотали гадские птички, заглушая вкрадчивую поступь преследующего нас врага.
Но на врага мы набрели сами, вернее, на бывшего врага. За очередным поворотом нашему взору открылась развесистая сосна с обломанной вершиной. Наискосок от нее, шагах в пятнадцати дальше, у другого края синявинского хайвэя накренился в кювете мотоцикл. Знакомый красный «Урал» с коляской, покарябанный нашими пулями. Его хозяина мы обнаружили перекинутым через толстую горизонтальную ветку, растущую вдоль дороги на высоте метров двух. Он свисал с нее как тряпка. Хвойная подстилка внизу превратилась в заскорузлую бурую корку. Над нею и над лесником кружились радужные навозные мухи.
– Немцы охамели, – сказал Пухлый.
Я внутренне содрогнулся, до того точно угадал он национальную принадлежность шастающих по Синяве карателей. Закрадывалось подозрение, не знает ли он чего о моих отношениях со «Светлым братством»?
Сам я об этом никому из трофейщиков сообщать не собирался. Еще чего доброго свяжут и сдадут вместе с Доспехами – своя рубашка ближе к телу. Попадать же в «братское» гестапо мне было несколько рановато.
Наученные горьким опытом, мы осмотрелись и прислушались, прежде чем подошли к покойнику. Убедившись, что опасности нет, Пухлый быстро залез на дерево и скинул жмурика. Тот глухо стукнулся о землю. Воздух загудел от роя взвившихся падальщиков. Пухлый спрыгнул и перевернул тело на спину. В нос шибануло вонью протухшего мяса.
День начинался с трупов. Причем с трупов людей знакомых. Это было испытание не для слабонервных. Впрочем, жизнь закалила меня. Даже вызванное стоном умирающего Акима отвращение понемногу забывалось.
Морщась, я склонился над лесником. Он долго висел вниз головой. Борода облепила лицо. Вдобавок оно было залито толстым слоем крови. Разобрать предсмертную гримасу не представлялось возможным, но бугры вытаращенных глаз свидетельствовали, что смерть была мучительной.
Раздвинув хворостиной одежду, мы обнаружили на теле длинный разрез. Он начинался от середины груди и заканчивался под нижней челюстью. Из распоротого свитера торчали светлые обрубки ребер.
– Так с лесником мог поступить только тот, кто сильно его не любил, – заметил я, – или давно его знал. Что, в принципе, одно и то же.
– Чисто по жизни, я бы тоже так сделал, – признался Пухлый.
– Чем это его ебарезнули? – покосился я на страшную рану.
– Ножом.
– Ножом так вспороть? – не поверил я. – Это ж сколько силы надо приложить?
Пухлый выразительно глянул на дерево.
– Прилично, чтобы затащить его на сосну. Лесника распластали, когда поднимали на ноже.
– Прямо Предэйтор какой-то! – воскликнул я.
– Похоже на работу спеца из военной разведки, – сделал вывод Пухлый. – У немцев есть служивший в армии трофейщик.
– Который здесь копал.
– Возможно, мы даже встречались в лесу.
– Интересно, как он заманил лесника к дереву?
– Догадываюсь. – Пухлый указал на сосну. На высоте живота потемневшие чешуйки коры были содраны, под ними обнажились более светлые, рыжие. – Над дорогой протянули шнур. Когда лесник ехал, его сбросило с мотоцикла. Естественно, он вскочил, пошел посмотреть. Приблизился к дереву. Наверное, хотел снять веревку. Лежащего на ветке он не заметил. Видишь, какая хвоя кучерявая. Я бы сумел там спрятаться. Засадный ганс тоже умел, поэтому лесник подошел безбоязненно. Тогда древолаз свесился, воткнул в него нож, затянул на ветку и там прикончил.
– Потом оставил висеть, как переметную суму. Снял веревку и ушел.
– В лесу появился любитель ставить натяжники. – Пухлый внимательно изучил землю вокруг сосны. – И это не снайпер, которого мы подшибли.
– Почему ты так решил?
– Смотри след.
Падающие с дерева иголки образовали вокруг ствола плотный ковер, но там, где хвоя кончалась, открывался мягкий лесной грунт. Он хорошо сохранил отпечаток здоровущей бесформенной подошвы.
– Что ты этим хочешь сказать? – осведомился я, не будучи столь искушенным следопытом, как Пухлый.
– Он ходит в чулках от озэка, а на снайпере их не было, – просветил Вован. – Да и, сдается мне, не настолько он желторотый, чтобы угнездиться в развилке на самом виду, как слепая кукушка.
– Как тупая петушка, – вспомнил я бездарно погибшего альбиноса. Ему не по плечу была столь изощренная засада.
Лесника кокнул опытный боец. «Светлое братство» наняло проводника, разгуливающего по Синяве в чулках от комплекта химзащиты. Совсем как мы раньше, когда булькали на картах. Вероятнее всего, это трофейщик, хорошо знающий здешние леса и местного шерифа, раз уж не преминул свести с ним счеты, когда представился случай. Да еще столь зверским способом, требующим изрядной дерзости и подготовки. Не хватало нам только рейнджерствующего Дерсу Узала, но мы его получили. По всему выходит – дело табак.
– Наверное, он и застрелил Акима, – добавил Пухлый. – Запросто мог и нас ухлопать, но не стал. Представляешь, в каком мы говне?
– Вляпались по самые уши, – отрицать сей очевидный факт было невозможно.
– Вчера лесника, сегодня с утра Акима, а нас он приберег на вечер.
Крутой Уокер был зарезан давно – мухи успели отложить на его лице яички. Они усеяли ноздри и губы, словно россыпь мелких зерен. Так не хотелось уподобиться лесничему, хоть волком вой. Я понял, что мы зря теряем время. Чтобы выбраться живыми, лучше поторопиться. Здесь мы все осмотрели и сделали соответствующие выводы. О чем я и сообщил Пухлому.
– Ладно, почапали, – сказал он. – С засадным немцем встретимся в другой раз.
– Ив более приятной обстановке.
Но встречаться с ним никто из наших не отважился.
– В Синяве появилась опасная разновидность немцев: древолаз засадный, – «обрадовал» перепуганных трофейщиков Пухлый.
– Где Аким? – спросил Глинник.
– Акима больше нет, – ответил я и вкратце рассказал, что с нами случилось.
Следопуты дружно изъявили желание покинуть лес. Вова установил натяжник сигнальной мины поперек тропы, ведущей к месту ночевки, и мы выступили.
Пухлый повел нас через немецкие позиции, где мы недавно баловались с летучками. Он знал, что в лесу короткий путь далеко не самый быстрый. Основной заботой было выйти к мемориалу. Оттуда до Молодцово километра три, а там уже цивилизация; ходит автобус до Синявино, рукой подать до дачи Чачелова, где хранятся Доспехи Чистоты и ожидает верная «Нива». Это средство эвакуации унесет нас из зоны боевых действий. Куда? Неважно. Главное – отсюда.
– Стой!
– Бросай оружие! – как гром среди ясного неба, обрушилось на нас из кустов.
– Хенде хох! – рявкнул над моим ухом Боря, с лязгом подхватывая за цевье сброшенный с плеча деготь.
– Не-емцы!!! – истошно завизжал Крейзи, и мы рванули от затаившегося пикета «светлых братьев», а вездесущие немцы, не стреляя, погнались за нами.
Бежали как очумелые. У меня перед глазами стоял изрезанный труп лесника. Пухлый, похоже, думал о чем-то подобном. Остальные ломились за нами, гонимые стадным инстинктом. Немцы хрустели ветками где-то неподалеку.
«Если возьмут в плен, скажу, что был в отряде поваром», – мелькнула абсурдная мысль. В Братстве полно людей, способных меня опознать, и гнать порожняк было бы бесполезно.
Лес поредел. Начинались канавы разрытых позиций.
– В окопы! – скомандовал Пухлый и подал пример.
Мы попрыгали следом, сбрасывая рюкзаки. Я сиганул в траншею, местами расчищенную трофейщиками почти до полного профиля. Там мы и заняли оборону.
– Заряжай! – крикнул Дима, передергивая затвор «светы».
Мы рассредоточились по траншее. Рядом со мной Боря, воткнув сохи глубоко в рыхлый отвал на краю окопа, изготавливал для стрельбы деготь, клацая на всю Синяву.
Между деревьями замелькал приметный камуфляж «светлых братьев». Немцев оказалось неожиданно много. Должно быть, мы наткнулись на сосредоточение групп, и теперь они стягивались сюда. «Сыновья Солнца» были хорошо организованы, их скоординированности можно было позавидовать.
– Не стрелять, подпустим поближе, – взял на себя командование Дима, в приказах которого никто не нуждался.
Немцы перли на нас. Уже можно было различить лица. Доносились призывы сдаваться.
Но мы с Пухлым хорошо помнили, что случилось с лесником и Акимом.
Кроме того, я не питал иллюзий относительно собственной участи при пленении. Терять мне было нечего, поэтому я выстрелил первым. Резво перебиравший ногами «светлый брат» отбросил автомат и крутнулся на месте, обхватив руками пробитую голову. Вслед за мной те, кому было что терять, машинально придавили гашетки. Загрохотали выстрелы. Окоп окутался дымом. Лупили по врагу, не жалея патронов, словно торопливо наверстывая упущенное. Наступавшие залегли. Кто-то надолго, кто-то навсегда. Застучали в ответ автоматы Калашникова. Атакующие поползли, прижимая нас огнем. Лупили поверх голов, чтобы ненароком не лишиться хранителя тайны Доспехов Чистоты, во всяком случае, убитых и раненых среди нас не наблюдалось. Должно быть, Общество сильно нуждалось в священной реликвии, если наказало «братьям» взять меня живым. Дисциплинированные немецкие юноши перли, не считаясь с потерями.
Мы херачили по ним, они палили в нас. Свиста пуль над головой не было слышно. В бруствер тоже ничего не попадало. Холостыми они, что ли, бьют?
Стали заканчиваться боеприпасы. Смолк Борин деготь, выпустив все сорок семь патронов из диска, затем заткнулся Сашкин ППШ. Пухлый расстрелял рожки из МП, сдохла ментовская СВТ, и я выстрелил в последний раз – сказался хронический дефицит трехлинейных маслят. Правый фланг пока еще прикрывали Глинник с Балдорисом, черпавшие запас из водяного цинка, а у нас закипел рукопашный бой.
Немцы добегали до траншеи и прыгали на нас, стараясь сверху поразить ногами или прикладом. Некоторые были вооружены короткими мечами, это, наверное, были особо злые «светлые братья». Таких оказалось двое, а всего добравшихся до нас арийцев – шестеро. Когда настало время окопной резни, чаша их терпения переполнилась. Они дрались яростно, словно обдолбались перед атакой анаболическими стероидами. Мы тоже – нам теперь всем терять стало нечего.
Началась кровавая рубиловка. Боря выхватил штык-нож и всадил по рукоятку в пузо наскочившего немца. Тут же другой «светлый брат» долбанул прикладом «Калашникова» моего компаньона по каске. Люфтваффовский шлем выдержал удар, но Боря зашатался. Обнажив охотничий нож, я пришел другу на выручку, косо пырнув «светлого брата» под диафрагму. Увидел занесенный над собой меч и понял, что не успею ни отскочить, ни закрыться.
Выстрел отбросил арийца, не дав завершить удар. Балдорис вторично пальнул в меченосца из револьвера. Глинник, примкнувший к винтовке штык, насадил на него целящегося в друга немца. Тот выронил опустевший «Калашников», на курок которого продолжал в запарке давить, и с громким криком повалился на Глинника. Трофейщик не удержал ганс-винт, на который немец навалился всей массой. Ноги «светлого брата» оторвались от земли, он описал в воздухе дугу, повиснув на стволе упершейся в землю винтовки, пролетел над окопом и рухнул на другой его край.
Подрезанный в живот немец оседал на меня. Еще один «светлый брат» сунулся ко мне с автоматом, держа его за ствол, как дубину. Я отшатнулся. Дернул за плечи раненого «братка» и вильнул за него. Приклад, чиркнув по плечу, врезался в стенку окопа. Боря, закатив глаза, валился на бок, толку от него было мало. Я развернул к себе раненого ганса и толкнул на машущего волыной противника. Отыгранной пары секунд хватило, чтобы подобрать со дна траншеи меч и встретить нападающего во всеоружии.