Король собирал солдат, припасы, вооружение, и к Пасхе в Портсмуте уже стоял мощный флот, готовый к отплытию. Джон выехал в Порчестер, чтобы сделать последние приготовления.
Тем временем с континента поступили сообщения, что Филипп увел войска с нормандского побережья. Очевидно, французский король решил отказаться от рискованной затеи вторжения в Англию и вместо этого повел наступление на Пуату.
— Клянусь глазом Господним! — вскричал Джон. — Самое время нанести удар!
Увы, уже не было королевы-матери, которая могла бы взять на себя защиту Аквитании. Джон с горечью думал, что он совсем один, положиться не на кого. Все вокруг только и твердят, что он должен отказаться от похода.
— Предатели! — вскричал король. — Все предатели!
Главными противниками предприятия были Вильям Маршал и Хьюберт, архиепископ Кентерберийский.
К Хьюберту Джон относился с особым подозрением. Отношения между королем и примасом испортились сразу же после того, как Джон вернулся в Англию. Архиепископ, как многие в Англии, начал понимать, что страной правит безрассудный тиран.
Хьюберт был не просто князем церкви, он был государственным деятелем, причем многие укоряли его в том, что делам светским он придает больше значения, чем делам церковным. Это был человек честный и прямой, заботящийся лишь о благе своей страны. Во время отсутствия короля Ричарда Хьюберт ведал сбором денег в государственную казну — финансовой премудрости его обучил дядя, Ранульф де Гланвиль. Когда понадобилось выплатить выкуп за короля — сто тысяч фунтов стерлингов, — Хьюберт вместе с королевой Альенорой сумел собрать эту огромную сумму, причем, действуя в традициях Генриха II, старался избегать крайних мер и умудрился не навлечь на себя гнев народа.
Разумеется, Хьюберт то и дело ссорился с Джоном, однако у короля хватало ума не слишком обострять отношения с архиепископом — конфликт с примасом не сулил ничего доброго.
Хьюберт тоже находился в Порчестере и всячески убеждал короля отказаться от высадки во Франции. Архиепископ говорил, что момент упущен. Если Джон потерпит поражение и его армия будет разбита, кто защитит страну от французов?
Джон бесился и неистовствовал. Короля как подменили, теперь он, еще недавно не желавший выходить из опочивальни, рвался в бой.
Вильям Маршал тоже считал, что экспедиция закончится неудачей. Была у старого рыцаря и своя причина противиться войне с Францией — ведь он присягнул на верность Филиппу.
Английские бароны относились к Джону со все большим и большим недоверием. Они согласились принять участие в походе, полагая, что отправляются воевать в Нормандию. Теперь же оказалось, что Джон поведет их не в Нормандию, а в Пуату или в Анжу. Эти провинции интересовали лордов гораздо меньше. В Нормандии у многих из них были земли, замки, но какое дело баронам до Пуату и Анжу? Когда выяснилось, что архиепископ Кентерберийский и Вильям Маршал тоже возражают против экспедиции, бароны осмелели и прямо заявили, что за море не поплывут.
Вильям Маршал и еще несколько лордов явились к королю.
— Я во Францию не поеду, — сразу же заявил Маршал.
— Я вас не понимаю! — вскричал король.
— Вы же знаете, милорд, что я обязался не воевать против Филиппа на континенте. Вы сами санкционировали такое решение. Мы заплатили французскому королю, чтобы он дал нам год отсрочки, пообещав, что по истечении этого срока признаем себя его вассалами в Нормандии. Год истек, присяга дана.
— Вы… вы — изменники! — закричал Джон. — Как вы могли присягнуть моему врагу?
— Но вам об этом было известно, милорд.
У короля глаза вылезли из орбит, губы затряслись, и бароны поняли, что сейчас разразится очередной припадок бешенства.
— Взять его! — завопил король. — Я не потерплю рядом с собой предателей!
Воцарилось гробовое молчание. Никто из баронов не тронулся с места. Разве можно поднять руку на самого Маршала?
Король перешел на визг. Указывая на Маршала трясущимся пальцем, он вопил:
— Клянусь ухом и зубом Господним! Этот человек предатель! Он вступил в сговор с французским королем за моей спиной. Мой вассал не может воевать против французского короля! Оказывается, мой вассал присягнул Филиппу на верность! И это человек, которого я считал своим главным советником! Я доверял ему, а он меня предал! Схватить его! Увести его! Посадить в темницу! Пусть сидит и ждет моего решения. А решение это не будет милостивым, Маршал, так и знайте!
Он обвел безумным взглядом лордов.
— Как так?! Никто из вас не трогается с места! Я отдаю приказ, а вы ничего… ничего… ничего не делаете!
Джон задохнулся, потом вдруг сник.
— Понятно, — медленно проговорил он. — Мне все ясно. Каждый из вас — мой враг. Вы все предатели. О, какое вероломство!
Он развернулся и, громко топая, вышел вон.
Итак, Вильям Маршал против него, архиепископ Хьюберт тоже. Бароны затевают мятеж.
— Им не удастся меня остановить! — кричал Джон Изабелле. — Я все равно поступлю по-своему! Вот увидишь! Меня нельзя остановить!
Приготовления к отплытию были ускорены.
* * *
Вильям Маршал вновь явился к королю. Вид у него был печальный, виноватый, и впервые Джон воспрял духом — он решил, что рыцарь явился просить у него прощения.
Но не таков был Маршал. Джон внутренне кипел. Этот человек — мой вассал, а держится так, словно у меня нет над ним никакой власти. А ведь я могу засадить его в тюрьму, могу ослепить. Неужто он об этом забыл?
Нет, ты не можешь этого сделать, нашептывал разум. Против тебя восстанет вся страна. Маршала любят лорды, любит простой народ. Не обманывай себя — без поддержки Маршала ты ничто.
И все же Джон накинулся на рыцаря с упреками:
— Ну, зачем вы ко мне явились? Шли бы к своему господину, которому присягнули на верность!
— По эту сторону моря у меня только один господин, — ответил Вильям. — Я служу и всегда хотел служить только вам. Присягнуть французскому королю я был вынужден потому, что он захватил мои земли. А присягу я никогда не нарушаю.
— Неужто вам земли дороже собственной чести?
— Моя честь осталась при мне, государь. Неужели вы не понимаете, что, сохранив за собой наши земли в Нормандии, мы тем самым облегчаем вам задачу? Когда вы отвоюете эту провинцию обратно, вам не придется брать с бою каждый замок. Все главные твердыни Нормандии принадлежат мне и другим английским лордам.
— Неужто вы думаете, что я вам поверю? — язвительно спросил Джон.
— Конечно, милорд. Ведь это сущая правда. Сегодня же я явился к вам, чтобы просить вас распустить армию.
— Что, не хотите, чтобы я воевал с вашим приятелем?
— Если вы имеете в виду французского короля, то я и в самом деле не хотел бы, чтобы вы с ним воевали. Я пришел, чтобы вновь попытаться переубедить вас, хотя знаю, что навлеку на себя ваш гнев. Посмотрите правде в глаза. Филипп захватил обширную территорию, у него многочисленная армия, более мощная, чем ваша. Бароны Пуату коварны и ненадежны, доверять им нельзя. Сегодня они ваши друзья, а завтра, когда ветер подует в другую сторону, переметнутся на сторону Франции. Вы будете воевать на континенте, забрав с собой всех лучших воинов, а Англия тем временем останется беззащитной. Вы нужны здесь, государь. В стране неспокойно. Народ ропщет, он не доволен податями, которые понадобились для снаряжения войска. Бароны того и гляди взбунтуются. Лучше всего распустить армию и остаться в Англии, чтобы не потерять последнее.
— Вы разочаровали меня, Маршал. Я-то думал, что могу на вас положиться.
— Вы можете доверять мне, как и прежде. Я не совершил измены. Вы сами позволили мне принять условия Филиппа. Год истек, и у меня не было выбора. Вот почему я не могу сопровождать вас в походе — тем самым я запятнал бы свою честь… Но я надеюсь, что вы тоже откажетесь от этой затеи.
Джон стиснул кулаки и выругался, но до припадка дело не дошло. Неповиновение баронов произвело на короля тяжкое впечатление. Кто знает, чего можно ждать от этих людей.
Вслух же король сказал:
— Я вызову баронов и поговорю с ними.
Маршал удалился успокоенный.
* * *
Джон оглядел собрание, думая, что все эти лорды настроены против него. Правда, у короля есть наемники, которые последуют за ним повсюду, но нельзя же действовать вопреки воле всех министров и всех баронов!
— Вы советуете мне отказаться от войны, — сказал Джон. — Что же, по-вашему, я должен делать?
Некоторые бароны считали, что нужно послать в Пуату небольшой отряд рыцарей, дабы поддержать местное дворянство, сохранившее верность Джону.
— Отряд рыцарей! — фыркнул король. — Неужто этим я спасу Пуату и отвоюю Нормандию? — На глазах у короля выступили слезы. Он один, совсем один, не на кого рассчитывать, не на кого положиться. — Что ж, прекрасно! — воскликнул король. — Я распущу армию. Но меня вы все равно не остановите. Я отправлюсь воевать, захватив с собой лишь по-настоящему преданных мне людей.
Бароны воспротивились и этой затее. Они считали, что в столь смутное время король должен оставаться в Англии.
— Не смейте указывать мне, как я должен себя вести! — взорвался Джон, уже не помня, что сам спросил у лордов совета. — Вы в любом случае остаетесь здесь.
Он покинул собрание и отправился в гавань, где под парусами стоял его личный корабль.
— Готовьтесь! — крикнул Джон. — Мы немедленно отплываем.
Капитан поразился, узнав, что из всего флота в плавание отправляется только одно судно.
— Никто не желает за мной следовать, — объявил Джон. — Я отправляюсь в путь один.
И королевский корабль покинул порт, а войско разошлось по домам.
Джон вовсе не собирался плыть во Францию. Когда полоска берега растаяла вдали, гнев короля утих и он понял, что было бы смехотворно высаживаться на вражеской территории с такой горсткой людей.
Поэтому он велел капитану плыть в Уэрхем и там высадился на берег, горько причитая, что со всех сторон окружен одними изменниками. Он собирался воевать с Францией, дабы защитить свое наследство, а подданные бросили короля в беде. Это они виноваты во всех бедах последнего времени. Король не боится войны, но английские бароны — трусы. Многие из них перекинулись на сторону французского короля, забыв о долге. Поддавшись алчности, они покрыли себя вечным позором.
Джон повсюду говорил о своей горькой участи. Хуже всего, по его словам, было то, что его со всех сторон окружают изменники.
Филипп, разумеется, воспользовался замешательством в стане противника, и в скором времени ему покорилась вся провинция Пуату, кроме городов Рошель, Туар и Ниор.
* * *
Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, отправился в город Боксли, где ему предстояло рассудить спор между епископом Рочестерским и тамошними монахами. Дорога показалась примасу необычайно тяжелой — возраст давал себя знать.
Стар он уже для таких путешествий, да к тому же на шее выскочил здоровенный карбункул, вконец измучивший старика. Утром, едва проснувшись, он почувствовал, что весь горит в лихорадке, и подумал, не прервать ли поездку. Но ссора между церковниками — дело серьезное, ее необходимо вовремя прекратить. В стране и без того бед хватает. В последнее время Хьюберт постоянно испытывал тревогу, особенно после встречи с королем в Порчестере, когда пришлось отказаться от вторжения во Францию. Как ужасны припадки ярости, которым подвержен Джон! Хьюберт хорошо знал, сколь бурным темпераментом обладают отпрыски Анжуйского рода. Почти каждый из королей и принцев страдал пороком несдержанности. Может, и правду говорят, будто в древние времена один из герцогов Анжуйских женился на ведьме. Генрих II тоже был бешеный. Ричард Львиное Сердце в гневе повергал окружающих в ужас, однако у Джона ярость достигала поистине чудовищных размеров. Король буквально терял рассудок, и казалось, что в него вселяется дьявол. Опасно, когда человек с таким нравом стоит во главе государства.
Архиепископ частенько ломал голову, пытаясь понять, что произошло с юным Артуром. Юношу содержали в Руане, затем туда отправился Джон, после чего принц исчез. Дай Бог, чтобы король не обагрил своих рук невинной кровью. Тем самым он навлек бы страшную беду и на себя, и на Англию.
Отношения между королем и примасом вроде бы наладились, но в любой момент могла вспыхнуть новая ссора. Все монархи испокон веков враждовали с Церковью, но Джон частенько переходил границы допустимого, да и дипломат из него неважный.
Может быть, все-таки лучше было сделать королем Артура? Привезли бы мальчика в Англию, воспитали бы как положено…
Архиепископ покачивался в седле, лицо его пылало от жара. Карбункул дергал, пронизывал болью. Скорей бы уж привал. К тому времени, когда кортеж достиг городка Тинхем, Хьюберт так выбился из сил, что сразу же улегся в кровать, даже есть ничего не стал. Свита встревожилась не на шутку.
— Дайте мне немного отдохнуть, — сказал Уолтер. — Высплюсь хорошенько, а наутро с Божьей помощью продолжим путь. Сделаем наше дело и вернемся к себе в Кентербери.
А на следующее утро ему стало еще хуже. Опухоль воспалилась, жар усилился. Архиепископ то и дело начинал бредить. Пришлось остаться в Тинхеме на несколько дней.
Лихорадка все усиливалась и усиливалась. На третий день по приезде в Тинхем Хьюберт Уолтер скончался.
Нужно было немедленно известить короля о смерти примаса, и гонец с печальной вестью во весь опор поскакал в Вестминстер, где в это время находилась королевская чета.
Посланца сразу же провели к трону, ибо было ясно, что он привез какую-то важную новость.
— Милорд, — воскликнул гонец, — архиепископ Кентерберийский умер!
Джон вскочил на ноги, губы его растянулись в неспешной улыбке.
— Это правда?
— Да, милорд. У него на шее была опухоль, и он умер в Тинхеме от лихорадки.
Джон с улыбкой взглянул на королеву.
— Ты слышала? Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, умер. Вот теперь я стану настоящим королем.
* * *
Когда в Кентербери стало известно о смерти архиепископа, монахи обители святого Августина собрали конклав, чтобы обсудить кандидатуру нового пастыря. По давней традиции монахи этого монастыря сами избирали архиепископа, и отказываться от своей привилегии они были не намерены.
Аббат сказал, что смерть Хьюберта Уолтера — большая утрата, но еще хуже получится, если архиепископом изберут человека, не готового отстаивать интересы Церкви. Нужно безотлагательно выбрать самого достойного и отрядить депутацию в Рим, дабы его святейшество подтвердил выбор монахов.
Братия разошлась, чтобы встретиться вновь через неделю. Однако к тому времени в Кентербери уже прибыл король.
Он сказал, что хочет отдать последние почести покойному архиепископу, его дорогому другу и советнику. Джон произнес целую речь, высоко отзываясь о несравненных достоинствах покойного. В глубине души король вовсю потешался. Ситуация вполне соответствовала его представлению о юморе.
— Теперь очень важно, — сказал он аббату, — выбрать достойного преемника. Бедняжка Хьюберт ужасно расстроится, взирая на вас с небес, если вы изберете неудачного кандидата. Конечно, такого праведника, как Хьюберт, вы не найдете, но, по крайней мере, нужно постараться, чтобы новый примас не посрамил своей мантии.
— Мы только об этом и думаем, — сказал аббат.
Джон насторожился. «Понятно, голубчики, — подумал он, — хотите посадить мне на шею своего ставленника, который будет пресмыкаться перед Римом. Знаю я вас, церковников. Ну уж нет, милейший аббат, следующий архиепископ будет моим человеком».
— Да-да, — сказал Джон вслух. — Этот человек должен заботиться и о благе Церкви, и о благе королевского двора. Вы уж пораскиньте мозгами как следует. Я тоже много рассуждал на эту тему, и мне пришло в голову, что самой лучшей кандидатурой был бы Джон де Грей, епископ Норвичский, преданный слуга Англии.
Аббат пришел в ужас. Всем было известно, что Джон де Грей — клеврет короля. Про Хьюберта говорили, что он не столько церковник, сколько государственный деятель, но, по крайней мере, Хьюберт не забывал об интересах Церкви. Что же касается Джона де Грея, то он всецело зависим от короля — именно поэтому Джон и остановил на нем свой выбор.