— Это уже другое дело.
Эмили повернулась к бабушке.
— Ты говоришь так, словно я собираюсь отправить его на виселицу.
Леди Харриет поджала губы.
— Насколько мне известно, матросы на военных кораблях умирают достаточно часто.
У Эмили болезненно сжалось сердце. Чувство вины грызло ее и еще какое-то чувство, которое она даже не пыталась определить.
— Он военный. Война для него — привычное дело.
— Да. Он воюет с двенадцати лет.
— Это меня не волнует, — заявила Эмили, стараясь убедить себя, что так оно и есть.
— Что ж, не волнует так не волнует. — Леди Харриет посмотрела на внучку с явным неодобрением. — Тем более что у тебя есть другие причины для волнений. Ведь такой живой, энергичный молодой человек скоро захочет насладиться благосклонностью своей супруги.
Щеки Эмили залились жарким румянцем. Под тонким муслином платья по груди побежали мурашки при воспоминании о его прикосновениях.
— Я сумею управиться с ним.
— Сумеешь ли?
— Сумею. — «Придется быть очень осторожной, следить за каждым его шагом. А как только он поправится и начнет мне докучать, сдам его вербовщикам. Он и оглянуться не успеет, как окажется на другом краю света».
— Он может оправиться быстрее, чем ты рассчитываешь.
— Говорю тебе, я справлюсь с ним.
— Возможно. Но, если хочешь знать, мне все это не нравится. — Леди Харриет нахмурилась и поджала губы. — Не нравится, что с этим молодым человеком обойдутся жестоко во имя короля и отечества.
— А что, по-твоему, я должна сделать?
— Выйти за него замуж.
— Это невозможно!
— Очень даже возможно. — Леди Харриет вскинула голову, на губах ее заиграла улыбка. — Мой поверенный все устроит наилучшим образом.
Эмили прошлась по комнате.
— Я не могу выйти замуж за этого негодяя.
— Эмили, тебе представилась уникальная возможность.
Эмили остановилась у маленького столика, на котором стояла бледно-желтая ваза с разноцветными розами.
— Что ты имеешь в виду?
— Молодой человек лишился памяти и не имеет ни малейшего представления о том, кто он такой. Ты можешь сформировать его воспоминания. Создать ему прошлое. Можешь создать Шеридана Блейка.
— Создать Шеридана Блейка. — У Эмили перехватило дыхание. Неужели ей удастся воплотить свою мечту в жизнь?
— Дорогая, этот человек сейчас — комок глины. Так слепи из него мужчину своей мечты.
Шеридан Блейк. Живой. Из крови и плоти. Воплощение ее мечты.
— А если у него вернется память?
— Тогда все вернется на круги своя.
Эмили покачала головой:
— Ошибаешься, бабушка.
Леди Харриет с недоумением взглянула на Эмили.
— В каком смысле?
— Тогда я погибла. — Эмили коснулась пальцами нежных лепестков розовой розы. — Этот человек… он так действует на меня.
Леди Харриет нахмурилась:
— Чего именно ты боишься?
— Ничего я не боюсь. — Эмили посмотрела на розовый цветок. Нежные лепестки были полностью раскрыты и позволяли заглянуть в сокровенную середину. — Но я не допущу, чтобы дурные чувства пустили корни в моей душе.
— А! Ты боишься влюбиться в него!
В этих словах была доля правды.
— Сомневаюсь, что способна влюбиться в негодяя, однако рисковать не собираюсь.
Леди Харриет вздохнула.
— Итак, как только он выздоровеет, ему суждено отправиться туда, где он окончательно потеряет здоровье.
— Ничего, парень он крепкий. — Эмили нахмурилась, представив себе, как ее негодяй лежит больной на грязном соломенном тюфяке, и никого рядом, кто помог бы ему. Умрет он или выживет — никого не волнует.
Он всю жизнь был один, со всем справлялся в одиночку. Не было рядом ни семьи, ни заботливой руки. Комок подступил к горлу, когда она вдруг поняла, что ей очень хочется дать ему то, чего у него никогда не было. В то же время она понимала, что не может себе позволить такую роскошь, как нежные чувства.
— Ничего, выживет.
— Но ведь память к нему никогда не вернется. Ты сдашь вербовщикам человека, который искренне убежден в том, что он является твоим любящим мужем. Можешь себе представить, что он о тебе подумает?
— Полагаю, бедняга будет сильно сбит с толку.
Леди Харриет кивнула.
— Ты не можешь так поступить.
— Ну, тогда я скажу ему правду. Когда его свяжут и приготовят к отправке на корабль, разумеется.
Леди Харриет закатила глаза.
— Эмили, девочка моя, ты еще упрямее, чем я была в твои годы.
Эмили опять зашагала взад-вперед по комнате и остановилась у окна. Она не опустила глаз под пристальным взглядом бабушки.
— Это война, бабушка. Я сражаюсь за свое будущее и намерена победить.
— Если ты и в самом деле намерена победить, тебе следовало бы пересмотреть план действий. — Мгновение леди Харриет не сводила с нее глаз. Тонкая морщинка залегла у нее между бровями. — У этого молодого человека много достоинств. Так воспользуйся представившейся возможностью. Осуществи свою мечту.
Эмили смотрела в окно на темно-серые стены Рейвенвуда и чувствовала, как что-то пробуждается в ее душе, будто там расправляет крылья птица, собираясь в полет. Всю жизнь она мечтала о том, что в ее жизнь войдет любовь — взаимная, необыкновенная, единственная. Сумеет ли она осуществить эту мечту — с мужчиной, чей взгляд заставлял ее сердце петь?
Этот человек — негодяй, позарился на ее приданое. Никаких нежных чувств не испытывал к ней, одну лишь похоть. Но из-за потери памяти он забыл о своих прежних чувствах, как же можно винить его в них?
Подумать только — рядом Шеридан Блейк, из плоти и крови, готовый заключить ее в объятия. Она вспомнила, как он держал ее в объятиях, и кровь в жилах у нее побежала быстрее.
Она может выиграть. Но может и проиграть.
Риск слишком велик.
Человек, называющий себя Шериданом Блейком, может уничтожить ее, если она отдаст ему свое сердце.
— Не думаю, что стоит так рисковать, бабушка. По-моему, для всех будет лучше, если Шеридан Блейк свалится в пропасть.
— Эмили, ты не права.
— Прошу тебя, бабушка, не надо. Все решено.
Леди Харриет поджала губы и посмотрела на внучку.
— Тогда вернись к постели мужа, если собираешься изображать любящую жену. Иначе пойдут разговоры, что ты не заботишься о нем, когда он столь сильно в этом нуждается.
Эмили почувствовала, что щеки ее горят все жарче под неодобрительным взглядом бабушки.
— Я постараюсь сыграть роль преданной жены как можно лучше.
— Очень на это надеюсь. — Леди Харриет перестала хмуриться, и у Эмили появилось чувство, будто ее обвели вокруг пальца, она только не знала, каким образом.
— Бабушка, я своего решения не изменю.
— Конечно, конечно, девочка моя. А теперь беги. Не то пойдут разговоры, что моя внучка — бессердечная, пустоголовая особа, которая обращается со своим больным мужем так, будто он приблудный бродяга. Ты же знаешь, прислуга не упустит случая посплетничать.
— Не волнуйся, я сделаю все как надо.
Леди Харриет кивнула. Но когда Эмили вышла, ее охватило предчувствие надвигающейся катастрофы.
— Как странно. — Хью Мейтленд прислонился, плечом к столбику в изножье кровати и, нахмурившись, посмотрел на раненого зятя. — В последние три года в наших местах никогда не появлялись разбойники.
— К сожалению, не могу описать нападавших, поскольку ничего не помню.
— Не стоит об этом тревожиться. — Хью улыбнулся. — Главное — выздоравливай поскорее. Мне очень не хватает тебя в конторе.
— Можно подумать, что ничего нет важнее твоей конторы. — Одри обняла мужа за талию и нежно улыбнулась ему. — Молодому человеку надо отдохнуть. Так что уходи, а то сейчас начнешь забивать его бедную больную голову разговорами о погрузках-разгрузках.
— Ну, ты у меня просто мегера. — Хью ласково коснулся ее губ. Видно было, что он безумно любит жену.
— А я посижу с Шериданом, пока Эмили не вернется.
Хью погладил щеку жены.
— Где она?
— Полагаю, прикорнула где-нибудь. Она почти не спала двое суток.
Хью улыбнулся зятю.
— Что ж, оставляю тебя в надежных руках.
Саймон смотрел на Хью и Одри и чувствовал себя чужаком, случайным прохожим, который, прижавшись носом к стеклу, смотрит на чужой уют и тепло, наблюдает любовь, царящую в этой семье. Одним словом, смотрит на все то, чего никогда не было в его собственной жизни. И вряд ли когда-нибудь будет.
Эмили остановилась у двери своей спальни, держа поднос, на котором стояли чай, теплый хлеб и говяжий бульон, и приготовилась к битве. Ничего, она сумеет совладать с негодяем. Сыграет роль преданной жены и при этом не подпустит к себе это животное.
Наконец она решилась, сделала глубокий вдох и, приведя в порядок жалкие остатки своих оборонительных укреплений, вошла в спальню.
Солнечный светлился в открытые окна, ложась бледными полосами на шелковые обои. Ее мать сидела в кресле возле окна и вязала носки для бедных. Увидев Эмили, Одри сунула вязанье в белую муслиновую сумку.
— Кажется, он наконец-то заснул, — прошептала она, поднявшись навстречу дочери.
— В таком случае это все ни к чему. — Эмили покосилась на поднос. — Отнесу обратно на кухню.
— Может, поставить на столике возле постели? Вдруг он скоро проснется? — Одри бросила быстрый взгляд на кровать. — Он так метался. Думаю, его мучают боли.
Даже самой себе Эмили не хотелось признаваться, что это она была причиной его страданий!
— Не волнуйся, Эмили, думаю, худшее позади. — Одри сжала локоть дочери. — Уверена, память вернется к нему. Это дело времени — скоро он станет твоим прежним Шериданом.
Глядя матери вслед, Эмили думала о том, как хорошо было бы во всем ей признаться. Но это была бы катастрофа. Страшно подумать, что было бы с матерью, узнай она, что Шеридана вообще не существует.
Эмили медленно двинулась к постели, как охотник, приближающийся к логову льва. Только этот лев сейчас спал, отвернувшись от окон, в которые лилось яркое послеполуденное солнце. Она постояла мгновение возле постели, глядя на своего врага.
Странно, но ничего негодяйского не было сейчас в его лице. Сон разгладил морщинки, разбегавшиеся от глаз, смягчил изгиб губ. Во сне он казался моложе. Не таким неприступным. И очень уязвимым.
Он лежал, положив правую руку на живот, словно баюкая ее, словно она причиняла ему боль даже во сне. Простыня была смята, скомкана — видимо, он смял ее, когда метался во сне. Капельки пота поблескивали на шее и верхней губе.
Она поставила поднос на столик у кровати и склонилась над больным. Ладонь обожгло жаром, когда она коснулась его щеки.
Он открыл глаза.
Глава 16
Эмили подпрыгнула как ужаленная, едва не свалив столик. Посуда на подносе задребезжала.
— Прошу прощения, — сказала она. — Я не собиралась тебя будить. Я принесла тебе поесть. Но если хочешь спать, спи. Сон полезен тебе.
Он улыбнулся, и она, глядя на изгиб его губ, представила себе, как это — просыпаться рядом с ним каждое утро.
— Я пойду, а ты отдыхай.
— Подожди.
Она остановилась.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Пить хочется. А кувшин, думаю, мне самому не поднять.
Она облизнула пересохшие губы и обернулась к нему. Он лежал на спине, опираясь на подушки, все так же бережно придерживая правую руку на животе.
— Ты не поможешь?
— Конечно, помогу. — Она торопливо приблизилась к прикроватному столику, на котором стояли фарфоровый кувшин с водой и стакан. Эмили схватила кувшин, плеснула в стакан воды. Как же у нее дрожат руки, даже противно! Нет, так войны не выигрывают, напомнила она себе. Сделала глубокий вдох и обернулась к нему.
Он не сводил с нее глаз, и в них было какое-то странное выражение. На мгновение ей показалось, что он не только заметил ее замешательство, но что оно забавляет его.
Постель была совсем рядом, она сделала шаг, стараясь унять дрожь в руках, протянула ему стакан. Он попытался приподняться, но не смог. Тяжело дыша, повалился на полушки. На верхней губе выступили бисеринки пота.
— Видимо, сам я сесть не смогу.
— Позволь, я помогу. — Она обхватила его рукой за плечи, подставила плечо ему под затылок, поднесла стакан к его губам.
Он начал пить, жадно, как будто это была не вода, а божественный нектар, и выпил все до последней капли. Затем, привалившись к ней, сказал со вздохом:
— Спасибо.
Она посмотрела на мужчину, бессильно привалившегося к ее боку. Она чувствовала жар его тела даже сквозь ткань платья, жар этот заливал ей грудь и пробуждал в душе желание заботиться о нем. И кое-что еще. Кое-что опасное. Она рванулась, выдернула руку из-под его плеч. Он мешком повалился на постель.
Стон сорвался с его губ. Лицо исказила гримаса боли.
Эмили поморщилась.
— Извини.
Мгновение спустя он открыл глаза и улыбнулся:
— Ничего, любимая, все хорошо.
От этих ласковых слов тоска сжала ее сердце. Он обращался к ней с такой милой непосредственностью, будто они были женаты лет сто. Но это показалось ей вполне естественным.
Он потянул простыню, скрученную и запутавшуюся вокруг его ног.
— Давай лучше я. — Она взяла обшитый кружевом край простыни из его рук, вытащила ее, расправила.
— Спасибо. — Он посмотрел на поднос. — Вкусно пахнет.
— Ты проголодался? Может, съешь что-нибудь? Здесь бульон, хлеб и чай. Я помогу тебе, если хочешь. — «Помочь раненому — это самое меньшее, что можно сделать», — подумала Эмили. Может она хотя бы покормить человека, которого едва не отправила на тот свет? Во всяком случае, к чувствам, которые он вызывал в ней, это не имеет никакого отношения.
— Если ты поможешь мне сесть и подложишь под спину подушки, я, пожалуй, справлюсь с этим бульоном.
— Конечно, конечно. — Взяв одну из больших подушек, она приобняла его. Сунула подушку ему за плечи, стараясь не замечать, как вьются черные пряди у него на затылке. Но это было невозможно. Наконец ему удалось сесть.
Он откинулся на подушки, дыша так тяжело, будто взобрался на высочайшую гору. Он нахмурился, посмотрел на нее.
— Извини, что навалился на тебя.
— Ничего.
Она откинула черные пряди с повязки у него на лбу и почувствовала, как влажные от пота волосы завиваются вокруг ее пальцев. Это был очень простой жест. Жест жены. И жест этот вдруг показался ей слишком интимным. Она отпрянула, пораженная тем, какие чувства вызывает в ней этот человек. Сколько нежности и тепла.
— Уверена, очень скоро ты поправишься и будешь как новенький. — «И окажешься в море, на борту военного корабля», — добавила она про себя, беря с подноса ложку и чашку с бульоном.
— И все это благодаря тебе.
Какие-то нотки в его голосе показались ей подозрительными. Уж не вернулась ли к нему память?
— Что ты имеешь в виду?
— Твои заботы, разумеется, — улыбнулся он.
— Понятно. — Эмили мешала бульон, поглядывая на него краешком глаза. Нет, не стал бы он ей так улыбаться, если бы помнил, что это по ее вине он в таком состоянии.
Убедившись, что бульон не слишком горячий, она поднесла ложку к его губам. Он позволил ей кормить себя, как если бы был ребенком или совсем немощным стариком.
Эмили кормила его бульоном, иногда подсовывая хлеб и чай, и наблюдала за ним — за тем, как опускаются и поднимаются его густые черные ресницы, как приоткрываются губы, в которые она вкладывает ложку, как темнеет щетина, которой обросли его щеки.
Она смотрела на расстегнутый ворот его рубахи, открывавший ямку у основания шеи. Несомненно, ему не помешало бы помыться — его кожа выглядела такой горячей, такой влажной, такой соблазнительной.
Она представила, как проводит влажной тряпицей по его коже. Вспомнилось ей и то, как мать ухаживала за отцом, когда он болел.
Сердце у нее лезло куда-то вверх и билось едва ли не в горле всякий раз, когда она думала о его плечах, голых и влажных. Если бы они и в самом деле были женаты, она бы обтерла его. Прилегла рядом с ним, держала бы его в объятиях, пока он не забылся бы сном. Но они не женаты.