— Ты что-то хотела сказать, Вайолет? — вдруг обратилась она к сестре.
— Нет, — чуть слышно откликнулась Вайолет, все еще мысленно казня себя за свое постыдное поведение. Действительно, не нашла лучшего способа выразить мужчине свою любовь! — Нет, Мери, я молчу, — проговорила она, едва сдерживая слезы.
И Мери начала описывать их будущий магазин. Они назовут его «Флорес». О, все цветочные магазины Оклахомы в сравнении с ним окажутся жалкими лавчонками. Розовые кусты, цветущая сирень, цветущая… как она там называется… и орхидеи. Орхидеи! Она уже придумала, какой будет световая реклама: фантастические яркие цветы на стекле; они попеременно будут то загораться, то гаснуть. Чудо, что за красота! Мери была просто опьянена своим магазином.
Ее горячо перебила Этель. Она ведь уже как-то говорила сестре, что одними цветами не обойтись. Надо придумать что-нибудь еще. Не всякий в состоянии зайти в магазин и накупить орхидей сразу на двадцать долларов, во всяком случае, рассчитывать на это не приходится. В магазине должно быть нечто такое, что заставит каждого непременно войти в него; нужно установить контакт с улицей, с прохожими. Вот Этель и предлагает заняться перепиской на машинке.
— Ой, ой! — внезапно крикнула Вайолет, оторвавшись от своих мыслей. — Погодите минутку, что я вам скажу! Я меня чудесная идея!
— У тебя? — отозвалась из темноты Мери. Голос ее звучал в самом низком регистре. — Ты выйдешь за своего испанца и будешь плескаться в бассейне из каррарского мрамора! — И она весело засмеялась.
Кровать под Вайолет затрещала, так резко она приподнялась.
— Что?! — возмутилась она. — Уж не думаешь ли ты, что я вас покину, если вам придется работать? Неужели ты считаешь меня способной на такую подлость? Не выйду я за этого испанца, не выйду! У меня все равно нет особого желания выходить за него, — решительно добавила она.
Сестры засмеялись, потом все замолчали, наконец Мери сказала:
— Ладно, Вайолет, поступай, как знаешь. Мы тебе всегда будем рады. А теперь поделись с нами своей гениальной идеей!
— Конечно! — Голос Вайолет даже задрожал от восторга. — Замысел Мери превосходен, но права и Этель: с одними цветами дело не пойдет. Однако немногим поможет и переписка на машинке.
— Это первое, что мне пришло в голову, — стала оправдываться Этель.
— Конечно, конечно, — успокоила ее Вайолет. — А теперь выслушайте мой план! — В пылу восторга она даже захлопала в ладоши. — Я считаю, что нам следует пустить в ход все наши таланты. Да, все! Чтоб не терять зря слов, скажу только, какими будут вывески в витринах нашего магазина. «Вам угодно изучить иностранные языки? — Пожалуйста к нам!», «Вам хочется научиться танцевать? — Не мешкайте, входите!», «Вам нужно что-либо перепечатать на машинке? — Здесь вам помогут!», «Вам нужны бесплатные справки? — Милости просим!» И так далее, и так далее, — закончила Вайолет, взвизгнув от восторга. — Разумеется, придется устроить при магазине несколько салонов.
— Замечательно, замечательно! — в один голос закричали Мери с Этель. — О, мы станем загребать деньги лопатой!
— Кто это здесь курит? — внезапно донесся из смежной каюты голос миссис Холл.
— Это Вайолет! — заявила Мери.
— Как не стыдно! — рассердилась Вайолет. — Мама, да по ее голосу слышно, что она врет!
— Вам не удастся обмануть мать. Этель курит. А ведь знает, что я не выношу табачного дыма.
— Прости, мама, — извинилась Этель и погасила сигарету.
Некоторое время сестры лежали молча. Затем снова принялись без умолку трещать о своем великолепном проекте. Да-да, план Вайолет действительно блестящий. Но теперь вывеска «Флорес» уже не годилась: надо было дать магазину такое название, чтобы оно запоминалось сразу и навсегда.
Вайолет, в восторге от своей новой выдумки, так и подскочила на кровати.
— Назовем его «Девицы Холл»! — воскликнула она в экстазе.
Это было так убедительно, что Мери и Этель зааплодировали.
— You are grand to-night[31], — сказали они с восхищением.
— А мне что прикажете делать в вашем прославленном магазине? — спросила из соседней каюты миссис Холл.
Мери нашлась первой.
— Твое дело, мамочка, приходить каждый вечер и забирать всю выручку. И если мы хорошо поработали, ты дашь нам один или два доллара на чай.
Вайолет была сегодня неистощима на выдумки.
— Чтобы привлечь публику, — сказала она, — мы будем поочередно сидеть за пишущей машинкой прямо в витрине. Уж тут-то никто не пройдет мимо!
— Угомонитесь, наконец, и дайте мне спать! — крикнула из своей каюты миссис Холл.
Однако девицы долго еще шептались между собой. Да, несомненно, они будут лопатами загребать деньги.
Пароход поскрипывал, глубоко внизу глухо пыхтели машины.
— А быстро мы идем! — сказала Вайолет. — Уоррен уверяет, что «Космос» побьет рекорд.
— Ах, да отвяжись ты от нас со своим Уорреном!
Сестры уже заснули, одна Вайолет все еще сидела на постели, обиженная и расстроенная. С горя она даже всплакнула. Завтра она поговорит с Уорреном совсем в другом тоне.
14
Грейс Салливен, или Китти, как все ее звали, сегодня исполнилось двадцать семь лет. Девятнадцати она вышла за итальянца, графа Россо, поразительно красивого мужчину, отпрыска одной из самых знатных семей Рима. Он был офицером и славился как отличный наездник. Увидев его на скачках, Китти загорелась желанием его заполучить. И добилась своего. Граф Россо швырял ее деньги направо и налево, задавал пиры, о которых говорил весь свет, заводил десятки рискованных любовных связей, и только Китти была для него пустым местом. Через год она развелась с ним.
Некоторое время спустя она увидела в парижской опере молодого танцовщика Анри Крона — чудо мужской красоты, у ног которого лежали чуть ли не все женщины Парижа. Китти загорелась желанием заполучить это чудо. И добилась своего. Двадцатичетырехлетнего Анри Крона затянуло в адский водоворот, бурливший вокруг Китти, и через два года его унесла чахотка. Тогда-то она и открыла в Нью-Йорке, на 42-й улице, свой прославленный салон, в котором вращались знаменитости международного масштаба — гении и шарлатаны, принцессы и аферистки. Скандалов там было не счесть, и репортеры толпами осаждали «Салон Китти».
В это время произошло знаменитое столкновение Китти с нью-йоркской полицией. Она сама водила свой ярко-красный спортивный автомобиль и за несколько недель искалечила двух человек. В качестве компенсации ей пришлось уплатить чудовищную сумму. Но что это значило для Китти? Ничего! Она по-прежнему носилась на этой машине по нью-йоркским улицам, преследуемая трескотней полицейских мотоциклетов. Наконец скандал принял такие размеры, что суд приговорил ее к трем суткам тюремного заключения. Китти Салливен приговорена к трем суткам тюрьмы! Это казалось невероятным, но ничто не помогло: Китти пришлось отсидеть. Автомобильный эскорт из двухсот машин ее поклонников и поклонниц проводил Китти до тюрьмы. Газеты печатали ее фотографии и целые столбцы подробнейших репортажей о ней. Через три дня Китти во главе триумфального кортежа в несколько сот автомобилей вернулась домой. Впереди ехал оркестр, колонна растянулась по всему Бродвею. То было величайшим триумфом Китти!
Но через несколько месяцев произошло нечто такое, что сильно повредило ее репутации. В этот период в одном из театров Бродвея подвизалась молодая, очаровательная актриса по имени Марион Ренар, пленившая весь Нью-Йорк своей красотой и талантом. Увидев красавицу, Китти загорелась желанием заполучить ее. И добилась своего. В ту пору ее как раз влекло к женщинам. Почти год длилась эта дружба, затем, совершенно неожиданно, Марион отравилась. «Это какое-то недоразумение, ужасное недоразумение, и только… Нервы, нервы!» — объясняла Китти. Однако нью-йоркское общество взглянуло на дело иначе и осудило ее.
Увидав Жоржетту на борту «Космоса», Китти на секунду замерла. Это же Марион!.. Марион!.. Марион вернулась — было ее первой мыслью. Та же фигура, та же мальчишеская походка, та же порывистая манера встряхивать кудрями, даже какое-то сходство в голосе. К ней вернулась если не сама Марион, то ее сестра. У Китти сжалось сердце. В этом было что-то непостижимое, фатальное, если хотите, сверхъестественное. Китти была склонна верить во все необычайное — в спиритизм, в астральные тела, в видения, предчувствия, астрологию, переселение душ, знахарство. Она готова была поверить во что угодно, лишь бы это было достаточно таинственно.
То, что Жоржетта, эта вновь вернувшаяся к ней Марион, ехала на одном с ней пароходе, было не случайностью, о нет, Китти сразу это почувствовала. То была судьба! Она ненавязчиво, но неустанно и почти униженно домогалась расположения Жоржетты, восторгалась ее французским языком, ее танцами и упросила ту взять ее в ученицы.
Никогда еще, втайне торжествовала Китти, она так легко не завладевала человеком, которым хотела завладеть. Не прошло и двадцати четырех часов, и вот они с Жоржеттой уже стали самыми задушевными подругами, и та нежно целует ей руки. Китти наслаждалась победой, как бы мимоходом одержанной над Харпером. Днем раньше Китти вряд ли удалось бы оторвать Жоржетту от Харпера, который, судя по всему, был без ума от нее. И вдруг через какие-то сутки Жоржетта полностью его отвергла. Да она просто знать его не хотела!
— Харпер глуп, — заявила она, — а глупость в мужчине — преступление.
У подруг было много общих склонностей. Интересуется ли Жоржетта спиритизмом? Спиритизм… боже мой! Да она сотни раз участвовала в спиритических сеансах, когда тяжелые столы и всякие другие предметы, например, горящая лампа, летали по воздуху. Она могла бы часами говорить о спиритизме. И, конечно, она верит в предсказания звезд. Звезды! Ах, боже мой! А какие случаи она знает! Звезды!.. Это же замечательно! Вернувшись опять к спиритизму, Жоржетта заявила, что у Китти несомненно гипнотический взгляд, она это сразу почувствовала. Сама Жоржетта от природы медиум и убеждена, что несколькими поглаживаниями Китти легко бы могла погрузить ее в гипнотический сон. Как-нибудь попозже они попробуют это сделать, но не сейчас, ради бога, не сейчас: она всегда испытывает какой-то страх перед такими вещами.
Но Китти захотелось проделать этот опыт немедля. Это так интересно! После долгих препирательств Жоржетта наконец согласилась. И представьте себе: достаточно было нескольких поглаживаний, и она так крепко заснула, что ее с трудом удалось разбудить. Китти торжествовала!
Она вступила в следующую стадию влюбленности. Это выражалось в том, что, считая завоеванного ею человека своей собственностью, она ни на шаг не отпускала его от себя, с бешеной ревностью оберегая свои исключительные права на него.
Большую часть времени они проводили у Китти. Их редко видели в ресторане или на палубе. Зато в бальном зале и баре они в самых вызывающих туалетах появлялись каждый вечер. Уж Китти позаботилась о нарядах Жоржетты. В Париже она накупила множество великолепных старинных французских книг, среди них роскошное издание «Истории Французской революции» Тьера, и Жоржетте приходилось часами читать ей вслух целые главы, с жаром декламируя знаменитые речи Марата, Робеспьера и Дантона.
Вот Китти сидит на софе, вытянувшись в струнку, лицо ее мертвенно-бледно, блекло-голубые глаза застыли, мочки ушей горят, тонко очерченные ноздри ярко розовеют. Это она сама сидит в этом ужасном трибунале, только что приговорившем к смерти Людовика Шестнадцатого. И Китти голосует за смерть короля! Да, он должен умереть! Он негодяй, он предал свой народ! Но немногим позже она находит в себе мужество, презрев угрожающую ей самой опасность, голосовать против казни Марии-Антуанетты. Нет, нет, тысячу раз нет! Королева невиновна. И эта прямота стоит Китти жизни. Фантазия уносит ее далеко: ее везут на телеге мимо ликующей черни, и она умирает на эшафоте с гордыми словами на устах: «Отрубите мне голову, чтобы глаза мои больше не видели позора Франции!»
Однако на сегодня довольно! Бледное от волнения лицо Китти залито слезами, но Жоржетта с книгой в руках все еще неистовствует:
— Монтаньяры, вы всегда будете опорой свободы!
— Хватит! Хватит! — кричит Китти. — Ты великолепна, ты просто великолепна! Подойди, я обниму тебя!
Его превосходительство г-н Лейкос и Харпер-младший, оказавшись в одиночестве, очень сблизились друг с другом. Вместе они уныло бродили по палубам. И куда только запропастились дамы?
Коротышка-посол знает шесть английских слов, а Харпер — несколько французских фраз. Десяток самых дорогих учителей пытались научить его этому языку, однако в Париже он едва смог самостоятельно купить газету.
— Послушайте, mon tres cher ami, — трещал Лейкос, — теперь я вам разъясню, что лежит в основе экономики Балканских государств. Вы меня поняли?
— О’кей! — ответил Харпер и двинулся прямо в бар.
Лейкос распахнул дверь и, сняв шляпу, низко поклонился.
— Прошу, mon tres cher ami, — сказал он, отвешивая поклон за поклоном. — Богатство — король, а посему ему следует воздавать королевские почести.
— Входите сами, старина! — сказал Харпер.
— Нет, ни за что! Сердечно прошу вас, mon tres cher ami! Еще раз сердечно вас прошу!
Харпер решительно взял малютку Лейкоса за плечи и втолкнул в бар. Там он заказал виски, а Лейкос — минеральную воду. В его лице не было ни кровинки, он скверно выглядел. Осторожно ощупывая живот, он пожаловался на боли: ему сильно нездоровится, сказал он.
— А сейчас, mon tres cher ami, — завел он опять, — вернемся к экономике Балканских государств. Она базируется на свиноводстве, кукурузе и табаке. Вы меня понимаете?
Харпер кивнул, хотя решительно ничего не понял. Его мысли были поглощены этой маленькой француженкой. Довольно забавное создание, во всяком случае, не наводит на него такой смертельной тоски, как другие женщины. И в конце концов она б ему не слишком дорого обошлась: хватило бы скромной квартирки в Нью-Йорке и двух тысяч долларов в месяц — во столько он ее оценил. Она новичок, еще не попорчена. Жоржетта сказала ему, что у Него гипнотический взгляд, внушающий ей страх. Она убеждена, что несколькими поглаживаниями он мог бы погрузить ее в гипнотический сон, а она этого страсть как боится. И хоть верилось с трудом, все же слышать такое о себе лестно. Но где ж она? Наверное, с Китти. Вечно эта Китти!
— Ваша племянница выйдет сегодня к обеду? — перебил он Лейкоса.
— Право, не могу сказать, — ответил тот.
— Она прелестна, ваша племянница, просто прелестна! — заявил Харпер, почти полностью исчерпав свой скудный запас французских слов.
— О, мерси, мерси!
— Я только боюсь, что вы предоставляете ей слишком большую свободу. Знали бы вы, что такое Китти Салливен!
— Свободу? — развел руками Лейкос. — О, конечно, пусть наслаждается свободой, ведь она еще так молода. Я знаю сердце Жоржетты, — добавил он, прижав к груди свои восковые ручки. — Я знаю его, оно прекрасно, оно достойно обожания!
15
В девять часов Ева вместе с капитаном Терхузеном должна была ужинать в очень узком кругу. Конечно, дали бы ей право выбирать, она предпочла бы провести этот вечер наедине с Вайтом, но у нее не хватило духу обидеть доброго старого Терхузена, которого она очень уважала за прямоту и честность.
Она рано оделась и в половине девятого стояла перед зеркалом уже в полном параде. Чтобы скоротать время, Ева закурила и пыталась читать, однако не могла сосредоточиться.
Ах, она была недовольна собой, больше того, испытывала стыд и раскаяние, обвиняла себя в бессердечии. Ей не раз приходилось видеть женщин, которые, разлюбив, вели себя как самые жалкие, мелкие душонки: таких она всегда презирала. А сама вела себя точно так же, как они! Ей казалось, что она была чрезмерно суха и холодна с Кинским. Конечно, нельзя отрицать, что в свое время он глубоко ее оскорбил. Но ведь сделал он это в приступе безумия, до которого его довела ревность. Надо же это понимать! С первого взгляда видно, что его здоровье и нервы в ужасном состоянии. Он измучен, обессилен, находится в полном разладе с самим собой и с жизнью. Он явно несчастлив, хоть и старается изо всех сил скрыть это от нее. А она? Разве она не счастлива? О да, она по-настоящему счастлива. Как же она могла не сказать ему, несчастному, хоть одно доброе, теплое слово? Он упал в обморок, и, когда, очнувшись, побрел к двери, она отпустила его без единого слова участия и даже почувствовала облегчение при мысли, что эта тягостная встреча кончилась.