Лицом к лицу - Гервасьевич Лебеденко Александр 13 стр.


— Сидел тут дядя Алеша со мной, заскучал — вот его и развезло, — смеясь, вмешалась Ксения, ставя на стол горшок с застывшей кашей. — А ты на него напал.

С Алексея под градом этих обидных упреков и подозрений, как пригревшее было ватное одеяло, сползала сонная лень. Многие фронтовики распустились — сам он знает, — но почему брат бросает и его, Алексея, в этот ряд? Защита Ксении еще больше вскинула его на Федора.

— В тылу, конечно, все герои. Это мы наслышаны. Пшено у нас в окопах на меду было, и у каждого по кушетке — отлеживай бока. Хочешь — сам, хочешь — с бабой. И в Революцию мы только ходили, «ура» кричали да кресла помягче в учреждениях высматривали.

Но Федор, вместо того чтоб обозлиться, внимательно посмотрел на брата и спокойно сказал:

— А я думал, в тебя как горох в стену. Ну, лей масло в кашу. — Он пододвинул ему бутылочку с золотистым, редким в те дни постным маслом. — От каши на воде человек злей становится…

Алексей еще что-то буркнул и замолк. Оставаться на ночь не стал, простился и зашагал злой и крепкой походкой на Крюков канал.

Ксения у двери, одобрительно смеясь, сказала:

— Ух, отец до Революции горячий. Заходи, дядя. Он по субботам из бани приходит добрый. Он еще твое письмо с фронта не может забыть, где ты о победе пишешь.

Засмеялась и захлопнула дверь.

Глава XIV 

ПЬЯНАЯ УЛИЦА

— Альфред, Альфред, — кричала в окно Лидия. — Альфред, папиросы. — Рука с портсигаром тянулась из форточки.

Альфред нащупал в шинели пачку «Лаферм № 6», махнул равнодушно рукой и устроился удобнее рядом с шофером и Алексеем.

Усевшись, он привычными жестами обтянул на коленях шинель и накрыл длинными полами ярко начищенные сапоги. С высоты по-военному раздвинутых плеч он оглядел растрепанный тулуп, широкую фигуру Константина. Брился он, вероятно, месяц назад. Отдыха нет ни днем ни ночью. Черные иглы ежом топорщились во все стороны. На шее сизое пятно. Пальцы — как в перчатках. Под ногтями — окаменевшая грязь. Папироса, загнанная в самый угол рта, казалось, торчит из щеки.

«Хороший парень… Но неаккуратный… Надо дать отдых…» — подумал Альфред.

Стрелки сидели по бортам грузовика, опираясь на винтовки, и вздыхали всем телом на ухабах. Пулемет показывал из-под брезента черный короткий палец.

— Пальба идет, — цедил шофер, пролетая Невский.

Он посмеивался одними глазами. Алексей смотрел прямо не мигая. На радиаторе красный флажок. Он вьется на ходу, как настоящий флаг.

Вьется, трепещет, летит Красное знамя Революции.

— А один упал рылом в лужу, — продолжал шофер, — захлебнулся и утоп… Утром нашли. Хорошая смерть, говорят. А одна в галошу набрала вина и несет… Мужу на ужин…

Под машину рванулась старушка. Шофер дернул руль и закусил папиросу.

— Э, старая курица… — И, выровняв ход грузовика, продолжал: — А одна сняла с себя юбку, намочила в вине и выставила в окно на улицу — ждет, что замерзнет. Хитрая баба. Домой принесет, а там растает.

Альфред сидел, как изваяние, думал свое…

— А не разогнать их, товарищ комиссар. Пьяному море по колено.

— Мошьно разогнать… — уронил Альфред. — Достаточно пожарных.

«Вот латышская душа, — одобрительно думал Алексей. — Сидит как привязанный…»

Впереди щелкнули выстрелы. На панели народ пошел быстрее.

Шофер перевел на третью скорость.

— Заворачивай прямо на Пушкинскую, — сказал Альфред и, высунувшись из кабины, осмотрел стрелков.

Грузовик обрезал угол тротуара и влетел на Пушкинскую.

Навстречу грузовику ринулась толпа. Редкие револьверные выстрелы гудели в узкой улице, как в тоннеле. Люди забегали за грузовик, как за прикрытие.

— Стой, — скомандовал Альфред, подняв руку. — Сходи, — скомандовал он стрелкам.

Стрелки выстроились в ряд у тротуара. Грузовик развернулся к Невскому. Пулеметчик освободил машину от брезента и сел на ящике с лентами.

— Черных и Лаубе со мной, — сказал Альфред. — Остальные — жди команды.

У шестиэтажного дома стоял солдат в куцей шинели и время от времени палил из нагана в воздух. Около него вились трое отчаянных огольцов, которым он заплетающимся языком читал лекцию о меткой стрельбе. После каждого выстрела летели стекла или сыпалась штукатурка, а солдат довольно и громко икал. Выпустив весь барабан, он опять заряжал револьвер, извлекая патроны из карманов, из подсумка и даже из-за голенищ.

«Часовой», — подумал Альфред, и сказал громко: — Неплохие навыки.

Алексей кивнул головой.

— Заходи. Снять без шума.

Часовой был уверен в своей безопасности. Городские боятся выстрела, как холеры. А если идет солдат — значит, в подвал. К тому же все пошло плясать в этом мире. Даже дома шевелятся — гляди, так и качает стену. Даже трудно стало попадать в окна…

Проходя, Альфред быстро обернулся к солдату.

— Сдай рив?львер, — сказал он спокойно.

— «Рив?львер», — передразнил, покачнувшись, солдат. — Катись к своей Фене под колени.

Но Алексей уже крепко взял часового за плечи. Альфред с силой выкрутил револьвер из рук.

— Робя! — заревел солдат. — Караул!

Из раскрытых окон подвала выглядывали красные лица, встрепанные головы.

Альфред дал резкий свисток. Стрелки перебежкой окружали дом. Грузовик задним ходом, щелкая короткой цепью у колеса, шел к подвалам. Из окон уже выглядывало несколько винтовок. Большой человек в разношенной кепке и военной шинели выбросил ноги на снег, сидел в окне и то зорко следил за улицей, то, захлебываясь, ругался и грозил:

— Катись… чтоб в секунд. Щупаки! Перестреляем, как воробьев. Рр-революционному народу… А ты, комиссар, получай.

Он швырнул бутылкой в Альфреда. Бутылка скользнула по снегу и разбилась о тумбу.

— Зови пожарных, — приказал Альфред стрелку.

Из ворот противоположного дома выбежали двое в серых куртках с длинной кишкой. Струя первым делом ударила в лицо ругавшегося. Он неловко слетел с окна, мелькнув в темноте подвала широкими разбитыми подошвами.

Но через секунду он опять большой встрепанной птицей бился в окне. Ничего не видя за струей, он тыкал во все стороны винтовкой. Оборачиваясь, оглушительно ревел что-то в подвал, где шевелились неясные тени.

Стрелки действовали молча, как на учении. Они проникли в ворота, на усеянный битым стеклом двор и обтекали подвал с трех сторон. Громилы, показываясь из подвала, кричали, грозили и ругались.

— Расходись! — крикнул Альфред. — Оружие оставлять. Людям проход свободный.

— Господи, как же пройти? Мне домой… — заметалась в воротах женщина в горжетке.

В подвале бахнула винтовка.

Пожарники протащили кишку еще на сажень. Струя, совсем серебряная на морозе, ударила в разбитые окна подвала. Из рам вылетали застрявшие осколки стекла. По стенам ползли мокрые пятна. Брызги взлетали до четвертого этажа. Подвал заливало ледяной водой.

Громилы вылезали во двор и скапливались у ворот.

— Пущать? — спросил пожарный, живой струей указав на ворота.

Люди шарахнулись.

— Пускай, бей в подвал.

К окну опять протолкалась фигура человека в кепке. Он размахивал темным предметом.

— Жандармы. Комиссары. Бей их в душу, печенку…

— Крой! — показал пальцем Альфред.

Струя сбила кепку.

— Ах так? Получи… твою… душу.

— Ложись, — скомандовал Альфред, придавил Алексея рукой к земле, а сам остался стоять.

Граната легла в снег. Рвануло всю улицу.

Кто-то истошно, по-звериному взвыл.

Середина улицы зацвела серым облачком. Люди на корточках ползли вдоль стен. Стекла шуршали на железных подоконниках, осыпались замедленным дождем. Пожарники, бросив кишку, нырнули в ближайшие ворота. Кто-то затыкал окно в пятом этаже красной периной. К другому, по-видимому, придвигали шкаф. Дворники уносили раненого.

Теперь опять у подвальных окон появилось несколько всклокоченных, мокрых фигур.

Обозленно шлепнуло несколько винтовочных выстрелов.

Пулеметчик на грузовике уже лежал на брюхе. Черный палец «максима» глядел в подвал.

— Крой! — махнул рукой Альфред.

Пулеметчик строчкой прошелся по окнам. Вернулся назад и еще раз к воротам.

— Стоп! — поднял руку Альфред. — Выходи! — крикнул он в ворота. — Складывай ружья. Последний раз. Без задержания.

— Немцы, — вслух размышлял кто-то в подворотне. — Ей-богу, немцы…

— Неужели Вильгельм пришел?

— Латыши это?

— Без задержания. Иначе опять пулемьет…

Громилы выходили один за другим из подворотни пьяного дома и на свету оказывались расхлыстанными солдатами, бродягами, подростками. Подобрав шинели, пускались в рысь вдоль стен. Из карманов торчали цветные бутылки. Одним из последних, ругаясь и кляня, шел парень в кепке. Лицо его было знакомо Альфреду.

— Стой, — указал на него пальцем Альфред. — И тут шумишь… Поспеваешь… Взять!

Солдат шарахнулся назад.

— Меня? Ах ты, чиж размалеванный. Я за революцию… когда ты еще без штанов бегал…

— Пойдешь к Иисусу… гранатчик, — сказал сквозь зубы Альфред. — Я тебя знаю. Твоя фамилия Мартьянов. Где враги Советской власти — там и ты.

Солдат сделал вид, что не понял:

— А я ж ничаго. Я за народ.

Но невольно обеими ладонями он прилип к стенке.

— Вьяжи руки, — сказал Альфред стрелкам.

Солдат смотрел на него широкими глазами. Сквозь пьяный туман и залихватскую наглость проглядывал смертельный страх.

Альфред подошел к нему и сказал:

— Твоя революция пьяная. Твою революцию пролетариат убьет.

Солдат потемнел в лице.

— Запечатать подвал, — сказал Альфред. — Алексей, зови дворников.

Глава XV 

НОЧЬ ВОСЕМНАДЦАТОГО ГОДА

Беспокойная, насквозь простреленная ночь восемнадцатого года.

К крышам городским прижимаются облака, и луне, седой болотной старухе, не прорваться сквозь них. Краешком воспаленного глаза она глянет в просвет на город — там грязный снег, редкие голые сучья, сизые камни, люди с винтовками и поднятыми воротниками — и прячется опять за середину набегающих одна на другую зимних туч.

Дом строен при Николае I, основательно и громоздко. Окна четвертого этажа черны. В рассеянном свете ночи они кажутся нарисованными углем на желтом фасаде, как на декорации.

У начальника патруля, котельщика Пивоварова, на боку маузер. У Алексея и двоих красногвардейцев — винтовки.

— Сколько выходов из квартиры, товарищ?

Дворник жмется, кутается в волчью клочковатую шубу. Весть об обыске прогнала сон. Заменила тепло, накопленное в долгой неподвижности, мелкой дрожью, ознобом.

— Черный ход на пятую лестницу…

— Зря не взяли больше народу, — говорит рыжеусый красногвардеец.

— Пулемета еще не хватает. А то разве гаубицу поставить?

Алексей не пожелал скрыть свое презрение к такой осторожности. Не первая ночь, не первый обыск. Он берется один ходить на офицерские берлоги. Злости у них много в глазах, а руки трясутся… Страх за жизнь перешибает страх за добро.

— Обойдемся, — спокойно говорит Пивоваров. — Ну, веди, товарищ. Сперва нас двоих на парадную, потом вот их на черный ход.

Сведения о квартире № 36 говорили, что здесь к двоим офицерам-павловцам, холостякам, сходятся товарищи по полку, бывает подозрительная молодежь. Часто пьют, кутят, приводят женщин. Вносят, выносят какие-то свертки. Живущий на заднем дворе рабочий-путиловец подозревал более серьезные дела, нежели простое разбазаривание барской квартиры. Однажды во время кутежа в квартире раздался выстрел. Ночью вынесли по черному ходу большую корзину.

По свистку с черного хода Пивоваров нажал кнопку звонка и одновременно постучал в дверь.

Тишина тянулась, томила. Алексей сгорал в нетерпении, как смелый, но неопытный охотник перед медвежьей берлогой. Пивоваров позвонил еще раз и застучал в дверь рукояткой маузера.

— Спят, буржуй треклятые…

— Кто? — раздался неясный, скорее, мужской голос.

Дворник выступил вперед, назвался, приникнув лицом к двери.

— Почему ночью?

— По ордеру из Совета…

Резкий звук с размаху замкнутой двери — и тишина…

— Ого! — сказал Пивоваров. — Кажется, здесь серьезно.

Он распахнул окно во двор и слушал.

Двор дышал тяжелой ночной сыростью. Все было тихо, но Пивоварову казалось — все напряжено, как будто тысячи ушей слушают за стенами во тьме. Припав к двери щекой, слушал и Алексей. Ему не терпелось бить, громить эту дверь прикладом. Расстрелять бы всю квартиру из пулеметов, не разбираясь, кто там и что там…

Придется кому-нибудь сбегать к телефону вызвать наряд.

Выстрел вырвался во двор, должно быть с черного хода. За ним второй.

«Поздно», — подумал Алексей и, не сдержавшись — невмоготу было больше, — ударил прикладом в самую середину двери. Пустым легким металлом зазвенели судки и кастрюли. Теперь он и Пивоваров по очереди громили дверь. Вздрагивая и ослабевая, отходила доска. Уже можно было просунуть руку, как дверь сильно дернуло выстрелом. Алексей и Пивоваров отпрянули, но сейчас же ввели дула винтовок в щель, откуда полз серый дымок. Беспорядочно гремели выстрелы. Дворник бежал вниз, путаясь в длинной шубе. В окнах напротив зажигали робкий, немедленно погасавший свет.

— Бей! — крикнул Пивоваров.

Приклады работали, как молоты.

Вдруг Алексей выругался, подскочил вплотную к двери, просунул руку в щель, вскрыл болт и повернул французский замок.

Револьверная пуля загремела в судках.

Редкая ночь восемнадцатого года проходила без обысков. Попадались осиные гнезда. Но в таких случаях операция проводилась с достаточными силами.

Теперь звуки выстрелов действовали на Алексея как личный вызов. Не он ли твердил каждый день, что город полон врагами. Ему ли не знать, что в первую очередь покинули фронт и устремились в столицу самые непримиримые из офицеров. Дом на Крюковом также полон такими дезертирами, поставившими ненависть к революции выше безопасности родины.

Он не думал ни об опасности, ни о помощи. Он громил теперь вторую дверь. Он рвался в квартиру с азартом личной ненависти. Пивоварову оставалось следовать за ним. Вторая дверь поддалась легче. Алексей включил свет. Кто-то убегал в коридор, роняя стулья. Алексей прицелился, но свет погас. Должно быть, убегающий повредил провод.

Пивоваров сердито чиркал спичками.

Под рукой Алексея раскрылась какая-то дверь. В темноте туманными пятнами выступали окна. Высоко в углу горели два золотых глаза, и резкий голос равнодушно сказал:

— Ваше здоровье, господа.

От неожиданности Алексей отступил к двери. Рука его нашла выключатель. Линия была цела — свет вспыхнул, — в углу, в большой золоченой клетке, сидел попугай…

Алексей готов был пристрелить пеструю птицу, но Пивоваров увлек его в коридор. Дело не было кончено. Выстрелы один за другим громили тишину глубокого двора.

Пивоваров ринулся на парадную. Квартира не уйдет. Важно захватить бандитов.

Под ногами Алексея, заливаясь злобным лаем, кружилась комнатная собачонка. В конце коридора вспыхнул свет. В ванной комнате, плотно прижавшись к белым кафелям стен, сидели, вздрагивая от холода и страха, две старушки. Держа винтовку перед собою, Алексей пробежал к черному выходу. В дверях его обожгло выстрелом. Он едва не выпустил винтовку из рук. Выстрел был сверху. На узкой, грязной чердачной лестнице стоял человек. Ослепленный выстрелом и гневом, Алексей ринулся наверх. Человек растерялся, Алексею удалось выстрелить раньше. Человек упал, свесив руку над колодцем лестницы.

Три офицера не ждали, покуда красногвардейцы ворвутся в квартиру. Братья-хозяева в кратких словах сообщили гостю — Воробьеву, что допустить обыск невозможно. Кладовые, антресоли, кабинет набиты оружием. Досадно — через два дня все оно было бы переправлено в пригород, на дачу. Остается прорваться с боем.

Воробьев не колебался ни минуты. Кто поверит, что он оказался здесь случайно? Он тихо снял болты и сразу настежь раскрыл черную дверь. Воробьев и старший Корнеев выстрелами оглушили красногвардейцев, вихрем слетели вниз, ринулись к улице… Но деревянная дверь в воротах была заперта. Воробьев принялся громить ее плечом. Корнеев обстреливал двор из-за угла подворотни… Он ранил в плечо рыжеусого рабочего. Другой рабочий стрелял по подворотне из-за штабеля дров.

Назад Дальше