– Я согласна.
– Ну и ладушки. – Игорь подбросил ключи от машины на ладони. – И когда желаете?
– Он сегодня поедет в Коптево. В район кинотеатра «Байкал».
– Вот как.
– Возможно, что и мне придется ехать туда. Скорее всего – да.
– А вам, Лина, я ни в коем случае не советую садиться к нему в машину. Выберите себе другой вид транспорта. Зачем же вам портить свою прекрасную фигуру, лицо?..
– Значит, мне нужно будет сесть в другую машину?
– Вот именно. Если окажется такая возможность. Даже можете предложить наперегонки.
– А что же вы будете делать?
– А уж это, Лина, мое дело. Садитесь, поедем, покажете мне его «семерку».
– А деньги? Когда мне нужно будет отдать их вам?
– Я думаю, что уже завтра у нас с вами появится приятный повод для встречи.
– Игорешенька, – Лина, будто в мольбе, сложила ладони, прижав к пышной своей груди, – я просто умоляю вас... ну, чтоб о нашем разговоре никто, понимаете?.. Я понимаю, что это все ужасно, но не вижу иного выхода...
– Можете не сомневаться. Я постараюсь сделать так, чтобы никакое подозрение вас вообще не коснулось. Но вы садитесь, у нас остается слишком мало времени. И помните, о чем я сказал...
Государственный советник юстиции 3-го класса Александр Борисович Турецкий, который если и имел отношение ко всей этой истории, то весьма и весьма отдаленное, возвращался из аэропорта Шереметьево-2. За рулем своей немолодой уже «Лады» он сидел в форме генерал-майора юстиции. Несмотря на не спадающую еще августовскую предвечернюю жару. И тому была веская причина.
Он провожал супругу Ирину Генриховну и дочку Нинку на шестнадцатичасовой рейс в Анталью, на турецкие курорты, как гласили многочисленные красочные плакаты и буклеты, выставленные в туристических агентствах. И форма была нужна Александру исключительно для придания самому себе государственного веса. Благодаря своей форме он сумел проводить отлетающую семью даже за паспортный контроль и выпить с Ириной в валютном буфете по чашечке хорошего кофе. Нинка же лопала пирожное, запивая яблочным соком.
Турецкий проводил их до самой кишки, протянувшейся к люку самолета, и дождался, когда тот отвалил куда-то в сторону, потом разбежался и устремился в безоблачное, наливающееся синевой небо.
Настроение, как всегда в подобных случаях, было торжественно-озабоченным. «Так провожают пароходы... самолеты... паровозы и что там еще?» Это – одна сторона вопроса. А вторая заключалась в том, что всегда опять-таки немного тревожно, если твои улетают куда-то далеко. Велосипед представляется как-то более надежным, что ли. Нет, конечно, все будет обязательно в полном порядке. Вот и Славка уже позвонил и поинтересовался планами на вечер. А что, почему бы не посетить старого друга? Не так и часты стали просто домашние встречи, все дела и дела...
Славка намекнул еще, что и у ребят в «Глории» снова появились небольшие проблемы, надо бы обсудить. Ну да, это он хотел придать посиделкам некую значительность. А кто против?
Турецкий не торопился. Заезжать сегодня на Большую Дмитровку в Генеральную прокуратуру он не собирался, хотя в принципе и можно было бы заскочить и скинуть порядком надоевший мундир. Одно дело, когда необходимо представительство, и совсем другое, если ты сидишь в полуразболтанной колымаге при генеральских погонах. Не солидно. Под такие погоны и тачка должна выглядеть соответственно. Но перспективы в этом плане рисовались несолидные, а служебной «Волгой» Александр Борисович предпочитал пользоваться в исключительных случаях.
Наступал вечерний час пик, и движение по Ленинградскому шоссе становилось все более плотным. Мимо бесконечно неслись мощные иномарки, сигналя фарами и клаксонами. Турецкий в иной ситуации, пожалуй, и сам включился бы в общую гонку, но торопиться ему, как уже было сказано, некуда, да и Славка так рано свой МУР никогда не покидал. От соблазна Александр Борисович перешел из крайнего левого ряда во второй. А приблизившись к мосту через Москву-реку, вообще в первый. Проезжая здесь, Турецкий всякий раз слегка притормаживал и нажимал на сигнал. В память о Шурочке Романовой, трагически закончившей здесь свою нелегкую жизнь [См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1996).]. Он и сейчас хотел тормознуть хоть на несколько секунд, но сзади нажимали, и он всего и сделал, что стукнул кулаком по клаксону, как бы протестуя против всеобщего человеческого беспамятства. А за мостом снова все понеслись, как сумасшедшие.
Размышляя о превратности человеческих судеб, Турецкий не забывал поглядывать в зеркальце заднего вида: уж больно наглой была эта автомобильная публика. Впереди справа уже высились зеленоватые глыбы одного из первых московских кооперативов – «Лебедя», окруженного зелеными лесопосадками...
Нет, на дороге действительно творилось форменное безобразие. И милиции никакой. Из левого ряда на разделительную полосу вдруг вырвалась приземистая красная машина и пошла на обгон практически по встречной полосе, а затем нырнула на свою полосу где-то уже впереди. Но за ней на почти предельной скорости вылетели «Жигули» и тут же сунулись между двумя важными «мерседесами», вызвав у их водителей немедленную паническую реакцию. Не обращая внимания на вопли сирен, «Жигули» буквально протиснулись между ними и устремились, минуя второй ряд, в первый, в прогал между машиной Турецкого и идущим впереди грузовиком.
И тут же началось невообразимое.
Турецкий увидел, как у «Жигулей» вдруг сорвалось правое переднее колесо, машина резко «клюнула» и медленно и легко, будто игрушечная, вскинула зад и стала переворачиваться через правое крыло наперерез его движению. Турецкий резко втопил педаль газа, чтобы выскочить из-под рушившейся на его голову машины, уже слыша рядом хряские удары об асфальт, плющившие «Жигули», но не успел. С грохотом и рвущим слух железным скрежетом «Лада» Турецкого вскинулась передними колесами, и ее швырнуло вправо...
Еще не ощущая боли в спине, Александр навалился на дверь, затем, сгруппировавшись, откинулся и обеими ногами вышиб ее и сам кубарем выкатился из салона, врезавшись затылком в бордюрный камень. Вмиг оглохнув, он с непонятным изумлением увидел, как что-то подбросило его «Ладу» с будто выпученными от ужаса фарами, и из груды железа вдруг рванул вверх куст пламени, который мгновенно заволокло черным облаком дыма...
Очнулся он оттого, что почувствовал льющуюся на лицо воду. С трудом открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину с пластиковой бутылкой.
– Вы живы? – задала она чрезвычайно умный вопрос, который как-то обостренно теперь услышал Турецкий. – С вами все в порядке?
Он попробовал кивнуть, но было неудобно, поскольку лежал на спине, да и шея сильно болела.
– Вы можете подняться?
Хотел бы он и сам это знать. Попробовал опереться локтями, но руки почему-то разъезжались. Тогда он решил перевернуться на бок, и с помощью женщины это удалось. Затем сел. И увидел.
Его славная «Лада» превратилась в черные ошметки. Еще продолжали шипеть струи огнетушителей, покрывая обгорелое железо хлопьями вонючей пены. Сам Турецкий сидел на газоне, прислонясь спиной к дереву. Как он здесь оказался?
Последнее, что помнил, это когда выкатывался из машины, и еще удивился, кажется, что кто-то будто помог, поддал ему под задницу. А потом ничего не слышал и только видел. И наконец все пропало, исчезло, словно ничего и не было.
Турецкий не без труда оглядел себя. Шикарный мундир мог сгодиться лишь на тряпки. В черных потеках, оторванный рукав. На брюки вообще неприлично смотреть.
Женщина, впрочем довольно миловидная и совсем не старая, это как-то посторонне отметил Турецкий, смотрела на него страдальческими глазами.
– Можно вашей водички? – попросил Турецкий.
– Да, пожалуйста, – словно спохватилась она, протягивая бутылку с минералкой.
Но он подставил сложенные лодочкой ладони. Она поняла и улыбнулась, поливая ему. Александр умывался, глядя, как с его ладоней стекала черная вода. Потом он достал из брючного кармана носовой платок и вытер лицо. Платок стал серым, и Турецкий без всякой жалости отшвырнул его в сторону. Вспомнил про документы, ощупал карманы – все на месте. Вздохнул облегченно, отметив, как хотел было скинуть мундир и бросить его на заднее сиденье. Ну что ж, что ни делается, все, выходит, к лучшему.
А возле обгорелых машин, которых оказалось почему-то не две, а три, уже степенно расхаживали гибэдэдэшники, что-то вымеряя и прикидывая. Впереди стояла «скорая помощь», в которую двое молодцов в белых халатах заталкивали каталку с лежащим на ней человеком.
– Вы правда нормально себя чувствуете? – спросила женщина. – Или снова позвать врача?
– А что, он уже был? – с трудом ворочая языком, спросил Турецкий.
– Ну а как же?! – Она испуганно округлила глаза. – Вам противошоковый укол сделали! Сюда, на траву, перенесли, вы ведь на обочине лежали. Ну возле бордюра.
– А этот... кто? – Он показал на носилки.
– Из машины, которая шла сзади. Сильно пострадал. Переломы обеих ног, грудь, голова разбита, но живой, слава богу. Его вот и увозят в первую очередь, потому что нужно срочно к хирургу. А у вас видимых повреждений нет, но сейчас, они сказали, подойдет еще одна «скорая».
– А этот?.. – повторил свой вопрос Турецкий, имея в виду того, что был в «Жигулях».
Она сразу поняла, о ком речь.
– Тот, из-за кого все случилось, он погиб. Машина всмятку. И сразу вспыхнула. Это просто чудо, что вы успели спастись, все так говорят. А-а... – Ее лицо перекосило, словно от боли. И она отвернулась.
Ну конечно, зрелище не для женских глаз. Да и говорила она как-то торопливо, растерянно. Но недаром же сказано, что привычка – вторая натура, и в Турецком проснулся следователь.
– Вы видели?
– Нет, когда подошла, тут уже все горело. А меня попросили посмотреть за вами. Нет, у вас правда все в порядке?
– Хуже не бывает, – закряхтел Турецкий, чувствуя, как к горлу подступает волна тошноты. – Помогите встать...
– Лучше лежите, сейчас же санитары подъедут.
Но он уже поднимался на ноги и, поддерживаемый женщиной под локоть, медленно направился к месту аварии. Дорожные патрульные мельком посмотрели на него и продолжили заниматься своими делами.
– Кто из вас старший? – спросил Турецкий, ощущая головокружение.
– Капитан Ломакин, – тут же представился один из милиционеров. – Пришли в себя?
– Более-менее... – И в свою очередь отрекомендовался: – Турецкий, Генеральная прокуратура, старший... по особо важным. Значит, дело было так, капитан...
– Может, пройдемте в машину? – тот показал на свой «уазик». – Вам же еще трудно?
Вокруг чадящих железных останков толпился посторонний народ.
– Спасибо, – обернулся Турецкий к женщине. – У меня такое чувство, будто я вас когда-то видел... нет?
– Все может быть. – Она как-то непонятно пожала плечами, отпустила его локоть, отошла и потерялась в толпе, оставив Турецкого в задумчивости.
– Свидетелей опросили? – Турецкий обернулся к капитану.
– Мы сообщили, сейчас бригада приедет... Да и какие тут еще свидетели нужны? – отмахнулся в сердцах капитан и закричал своим: – Да не тащите вы! Оставьте все, как есть! – И добавил уже Турецкому: – МЧС прибудет, станет вырезать этого... А ДТП яснее ясного. Вон и след его остался. – Он показал на оторванное колесо «Жигулей», прислоненное к бордюру, и следы на асфальте. – Круто повернул, ну и последствия...
– Ах, капитан, – вздохнул Турецкий, непроизвольно ища глазами женщину в толпе, – все-то вы наперед знаете. Пойдемте, запишете мои показания. Пока я в трезвом уме и твердой памяти...
Глава десятая
ВРЕМЯ ХОРОШО РАЗМЫШЛЯТЬ
– Только, понимаешь, задумался о бренности... о суетности нашей, как сам и вляпался. Вот те и судьба!..
Турецкий лежал на широком диване. Забинтованная голова на плоской и твердой подушечке, а голые ступни вытянутых длинных ног устроились на противоположном валике. На нем была Славкина широченная пижама. Сам Грязнов сидел напротив, облокотившись на стол и печально глядя на друга. Перед ним стояла початая бутылка коньяка. И одна рюмка.
– Ты бы не жадничал, – продолжал ныть Турецкий, притворяясь совсем уже старой развалюхой, – товарищ называется!
– Врач не велел, – не в первый раз отрезал Вячеслав и налил себе. – У тебя сотрясение. И гематома в затылочной части. И подозрение на парочку сломанных ребер. И...
– Фигня, Вячеслав, не верь врачам.
– Ну да, не верь! – возмутился Грязнов, у которого были буквально все основания для самого глубокого возмущения.
В конце рабочего дня раздался телефонный звонок. По прямому. По которому звонило либо начальство, либо самые ближайшие друзья. Незнакомый голос объявил:
– Вячеслав Иванович, с вами хочет поговорить Турецкий.
Это еще что за новость?!
– Привет, Славка, – донесся слабый голос, отдаленно напоминающий интонации Турецкого. – Не смог я до тебя доехать. Тут кое-что случилось, понимаешь. Нет, со мной все в порядке, – уже более бодро заверил Александр, – но врачи говорят... Словом, подскочи, если можешь, тебе скажут куда. А то зарежут, к ним только попадись...
Врач «скорой» объяснил Вячеславу Ивановичу, что случилось, и добавил, что непослушного пациента они привезли, чтобы хотя бы обследовать, нет ли серьезных нарушений в организме после аварии, в 46-ю больницу, которая находится возле метро «Войковская». Грязнов тут же ответил, что выезжает, и велел ни под каким видом не выпускать пострадавшего до его приезда.
Турецкого тем временем отвели к рентгенологу, посмотрели его хирург и невропатолог. После чего был сделан оптимистический вывод: жить будет, но хорошо бы отлежаться. Естественно, что ни в какую больницу Александр Борисович не собирался, а лежать дома в одиночестве – по известной причине – одно сплошное расстройство. И Грязнов забрал его к себе.
И вот теперь Александр валялся на диване Вячеслава Ивановича и, разумеется, канючил по поводу рюмки.
– Это все – подозрения, Славка, – убеждал Турецкий, – а что на самом деле происходит у меня внутри, то тебе никакое медицинское светило не скажет. Я лучше знаю. Налей, много ведь не прошу.
– Вот когда расскажешь, может, тогда... – почти сдался Грязнов.
– Так мне ж допинг нужен! Враг ты мне, а не друг!
Уговорил. Последний аргумент оказался решающим.
– Ну, слушай теперь, – успокоился Александр. И стал припоминать все свои действия с момента отлета самолета.
– А ты, часом, провожая-то... – с сомнением перебил Грязнов. – Уж не позволил ли себе?
– Вячеслав! – сердито оборвал Турецкий. – Как тебе такое могло прийти-то в голову?! Да если б я хоть рюмку положил на грудь, меня б этот засранец ни в жизнь не достал бы! А так я был спокоен, расслабился, реакция не та... Ну ладно, еду... Шурочку вот еще вспомнил. Тоже, вполне возможно, не к добру. Не помянул же! А тут – гонки, о которых я тебе уже сказал. Не знаю, на какой-то момент у меня даже сложилось впечатление, что обе машины эти были чем-то связаны между собой. Там, когда прибыли эмчеэсовцы и стали вскрывать железо, мне уже было не до них, сам понимаешь. Увезли. Тошнило, да еще пока тому капитану все это дело обрисовывал... Притомился, скорее всего.
– Приложился ты о бордюр, друг дорогой, а не притомился.
– И это тоже... Я все думаю, что мне та машинка напоминает – красная такая, приземистая. То ли «шкоду», то ли «мазду», то ли «феррари» спортивный... Знакомые формы. И потом, этот «пожарный» цвет издалека виден, а встречное движение было довольно плотным, точно помню. Ну а «жигуль» не рискнул, видно, и круто взял вправо. А дальше – колесо, кульбит, другой и – мне на задницу. Главное, Славка, вижу все, давлю и понимаю, что уже не успеваю. Очень хреновое ощущение. А когда он врезал мне, сзади какой-то пень еще помог. Совсем не умеют дистанцию держать!..
– А чего ты про бабу говорил? – напомнил Грязнов.
– Ну да, народ у нас, говорю, редкостный! Тут, понимаешь, такой телесколаж пошел. Мне этот пень-то, «волгарь», в общем, помог вылететь из машины, его самого тоже успели выхватить, пока и он не вспыхнул – дело ж на секунды шло. Ну, валяемся мы, видать, одна баба суетится, а все остальные пасти пооткрывали и смотрят. Цирк им!.. А баба? Симпатичная показалась мне женщина, все при ней, средних лет, только, сам пойми, у меня же еще круги перед глазами... И я все думаю: кого она мне напоминает? Похоже, совсем мозги отшибло – раньше б – о-о-о! Ты потом по сводке посмотри пострадавших, просто из интереса... А Дениска где? Не вижу нашего племянника.