Вернувшийся Махмуд качал головой, демонстрируя, что ему пришлось пережить от этой несносной женщины, матери его любимых дочерей. Сплошные подозрения! Ты конечно же с женщиной! Это я? И он выпуклыми темными глазами выразительно смотрел на Лину, словно призывая ее немедленно дать резкий отпор всяким инсинуациям. Но Лина только посмеивалась.
Он сказал, что на машине не поедет, лучше заберет ее завтра. Если, конечно, Иван не станет возражать. Козлов не возражал, он улыбался, а в душе у него что-то томительно ныло.
Махмуд предложил Лине проводить ее. Он хотел взять такси и по дороге забросить ее на Кутузовский. Сам Махмуд жил на противоположном конце Москвы – в Измайлове. Лина, смеясь, отказалась. Во-первых, она никуда не торопится, а хозяин не выгоняет...
– Ведь не гонишь, Ваня? – наивно спросила она.
– Напротив! – расправил плечи моряк.
– Ну вот, а когда я надоем, ты посадишь меня в такси?
– На руках донесу, если скажешь! – изобразил из себя гиганта Козлов, поднимаясь. – А такси у нас здесь сколько угодно. Проблем нет.
– Ну вот видишь, Махмудик, – словно мурлыкнула Лина, – за меня можешь не беспокоиться. А свои красивые глаза побереги, а то Раиса тебе их выцарапает!.. Ну давайте, мальчики, на дорожку! Чтоб ты, Махмуд, добрался в добром здравии.
Провожая Мамедова, Козлов спросил, уже в дверях:
– Ты же хотел о чем-то поговорить? Или я не понял?
– Я? – Махмуд будто растерялся, но вспомнил. – Ах да... ну конечно, а! – Он отчаянно махнул рукой. – Потом! – Его качнуло.
Вот и этот тоже – потом...
Лина все так же возлежала на диване. Когда он вошел, посмотрела на него из-под закинутой на спинку руки и вдруг сказала:
– Не бери в голову... – И после паузы: – Я могу принять душ? Жарко что-то становится.
Он молча проводил ее в ванную, показал свой купальный халат, принес большое банное полотенце и, вернувшись в комнату, хлопнул полстакана водки, закусив долькой лимона...
Она вышла в халате, с мокрым сияющим лицом. Вскинула руки к голове, взъерошила свои распущенные по плечами волосы и спросила с улыбкой:
– А этот твой диван небось скрипит, как сумасшедший?
– Ox! – ответил он.
– Какая прелесть! – воскликнула она и положила руки на его плечи. Пояс был не завязан, и халат распахнулся сам...
Встретились уже в темноте. Филя сказал, что поднимался на площадку, послушал. А слышимость в доме нормальная – в нужной квартире играла музыка, фон наверняка создавала. Ну и что там сегодня? Судя по мертвой хватке мадам, группен-секс? Или идет обработка «Ванечки»? Оставалось только гадать. Ну да, гадать да догонять – вот и вся работа. Филя нагло припарковался почти у подъезда. А Николай поставил свою «девяносто девятую» за углом дома. В ней и перекусили бутербродами, запили ужин минералкой, после чего заняли удобное место для наблюдения – напротив окон, на лавочке возле детской песочницы.
Наконец под освещенным козырьком подъезда появился Мамедов – Филя сразу указал на него. Он был один. Ангелина осталась наверху, Мамедов был явно нетрезв, его даже покачивало. И закуривал он не совсем ловко: кончик сигареты никак не хотел попадать в огонек зажигалки, и та постоянно гасла.
Потом он подошел к своей «семерке», «вякнул» сигналом и открыл дверцу. Забравшись в машину, стал что-то искать в бардачке, потом выбрался, запер дверь с помощью сигнализатора и, отойдя в сторону, уставился на окна квартиры Ивана Козлова. Ему сильно не нравилось то, что там, вероятно, происходило. Он стоял, куря и засунув руки в карманы брюк, покачивался и бормотал неразборчиво. Затем вдруг резко и зло выплюнул сигарету, развернулся и пошел прочь от машины.
– Давай, Коля, – шепнул Агеев. – Он, видно, будет искать такси. А я тут останусь...
Щербак избрал наиболее удобный вариант. Он дождался, когда Мамедов выйдет к проезжей части, сел в «Ладу», включил свет в салоне и медленно догнал бредущего, покачивающегося мужика. Коротко посигналил. Тот обернулся, увидел машину и поднял руку. Щербак опустил стекло:
– Тебе чего, парень?
– Свободен? – немного заплетающимся языком спросил Мамедов.
– А тебе куда?
– Куда... – Он вздохнул и добавил: – В Измайлово. На Первомайскую...
– Сколько положишь?
Мамедов залез в брючный карман, достал комок смятых купюр, вытянул две сотенных, разгладил на ладони, а остальное сунул обратно в карман. Двести рублей подал Николаю.
– Доволен?
– Маловато... – закапризничал было Щербак, но махнул рукой: – Ладно, садись! – и открыл дверь справа.
Мамедов рухнул рядом с ним на сиденье. Щербак выключил свет и тронул машину.
– Вот же бы-лять! – неожиданно выругался Мамедов и полез в карман за сигаретой.
– Ты про кого? – проявил участие Щербак. Он включил прикуриватель, протянул огонек пассажиру, а втыкая на место, заодно нажал клавишу магнитофонной записи. Само устройство было смонтировано под панелью.
– Пра ба-бу... – Мамедов предпочитал говорить по слогам.
– Че, не дала, что ль? – засмеялся Щербак.
Мамедов вдруг подозрительно уставился на него.
– От-ку-да зна-ешь?
– Ха! А я когда такой, как ты, меня тоже выгоняют! – продолжал смеяться Щербак. – Не горюй, парень! Наше от нас никуда не денется! Утром похмелишься и тащи ее в койку.
– Пра-виль-на... – проговорил Мамедов и успокоился.
Но его молчание длилось недолго. Похоже, что злость, бушевавшая в груди, никак не проходила. Он всем телом повернулся к Щербаку, чтобы начать очень серьезный и важный – ничуть не меньше! – разговор о неверных бабах. Ну о чем же еще и можно-то порассуждать со случайным водилой, которого ты больше никогда не увидишь? Да и он тебя – тоже.
Из его недлинного, но чрезвычайно насыщенного эмоциями рассказа выходило, что он – вполне благополучный человек, при деле, при деньгах, пусть не слишком больших, имеет свой семью, в которой жена и четыре дочки – одна другой краше, – вдруг встретил женщину.
– Бывает, – с тяжким вздохом, с огромным пониманием поддержал исповедь Щербак.
– И влэзла она мне в душу! – воскликнул Мамедов. – Вэришь, зэмляк?
– Тяжелый случай, – подтвердил Николай.
– О-очень тяжелый!..
Оказалось, что женщина, которой он, человек с нежной и очень ранимой душой, отдал все свое сердце, не захотела его понять. С другим осталась. И он ушел сам, потому что гордый. И никому не позволит топтать ногами свою гордость. Но даже и не это особенно возмущало Мамедова.
– Нет, ты скажи, земляк... – Странно получалось: круглое, крестьянское лицо Щербака ну никак не выдавало в нем даже отдаленно жителя Кавказа, а ведь родился он на Ставрополье, и получается, что какие-то флюиды все-таки чуял нетрезвый дагестанец. – Ты мне скажи! – настаивал он. – Ну изменяет она мужу. Да, у нее есть муж. Старый человек. Это понятно. Но как можно изменять любовнику?! Скажи, как?!
Хотел было сказать Щербак, как конкретно это происходит, но не решился потерять доверительность.
А Мамедов, тонущий в нахлынувших на него воспоминаниях, все продолжал живописать, как он любил эту красавицу-стерву. Как ездил с ней на курорт, как поил вином и дарил много цветов, как делал все, что она просила, как она была всем довольна...
– А твоя жена не знает? – осторожно спросил Щербак.
– Как можно, земляк?! – Похоже, дагестанец даже испугался. – Семью нельзя разрушать! – твердо заявил он. – Семья – это святое.
Ну что ж, интересная, хотя и довольно расхожая точка зрения. Главное – самому верить в это.
Весь дальнейший рассказ Мамедова был, по сути, разнообразными вариациями уже известного. Никаких служебных подробностей не было и близко. Даже на вопрос, где он сумел познакомиться с такой красивой женщиной, Мамедов ответил коротко: на работе. А где, когда – ушел от ответа. Получается, не такой уж он и пьяный. Или, проще говоря, зацикленный на одной мысли: ему сегодня предпочли другого. Соперника. И еще выходило так, что Самарина он в соперниках не числил. Значит, ловкая была она женщина – эта Ангелина Васильевна Нолина...
– Ну прощай, земляк, – печально сказал Мамедов в заключение поездки. – Никогда не верь красивым женщинам! Обязательно обманут...
Он вышел из машины и обиженно удалился в родную семью. А Щербак выключил запись, которую сделал просто так, на всякий случай. По принципу бильярдиста, у которого ни один хороший удар не должен пропадать. После этого позвонил Филе и доложил обстановку. Тот предложил Николаю ехать домой отдыхать, но быть на связи: никто ведь не мог предполагать, что еще стукнет в голову любвеобильной Ангелине.
Это была безумная ночь.
Иван был уверен, что он влюбился – отчаянно, впервые в жизни и навсегда. И он торопился за своим нежданным счастьем. А она его гладила горячими ладонями, ласкала и все шептала в самое ухо, покусывая мочку:
– Не спеши... куда ты?.. У нас целая вечность...
Когда скрип стал невыносимым, они скинули белье на пол и продолжали с нарастающим азартом, пока... Пока не наступило утро.
Светало рано. Но Лина просыпаться не собиралась. Вернее, не хотела покидать жесткое свое ложе. Не мог заставить себя оторваться от нее и Иван. Ночные безумства плавно перетекли в долгое и методическое насыщение, от которого в конце концов и появляется усталость.
Их утреннее полузабытье оборвал телефонный звонок.
Иван вышел в коридор, поднял трубку. Звонил Махмуд. Он сообщал, что приедет за своей машиной. А еще его интересовал вопрос: проводил ли Иван гостью?
– Подожди секунду, – сказал Козлов, – пойду телевизор выключу. Кричит, я тебя плохо слышу...
Положив трубку на столик, он вернулся в комнату. Лина лежала, раскинувшись и ничуточки не стыдясь своей наготы. Тело ее было не просто совершенным, оно казалось изумительным от ровного густого загара, узких белых полосочек, оставленных купальными принадлежностями.
– Там звонит Махмуд, – прошептал Иван.
– Чего ему нужно? – не открывая глаз, лениво спросила Лина.
– Едет за машиной. Про тебя спрашивает.
Она вдруг широко открыла глаза, в упор взглянула на него и с улыбкой сказала:
– Нам это надо? Вот и скажи, что проводил еще вчера. А мне и в самом деле надо смотаться домой. Ненадолго...
– Так о чем ты? – спросил Иван, снова беря трубку.
– О чем я? – удивился Махмуд. И спросил горячо и шепотом: – Там, у тебя, все в порядке?
– Ты про Лину, что ли? – изобразил удивление и Козлов.
– Ну!
– Спит небось. У себя дома.
– А ты сегодня дома?
И что его так волновал этот вопрос?..
– Нет, уезжаю по делам. А машина твоя, погоди, гляну... Да, стоит на месте. Можешь забирать. Ну давай, до встречи.
Лина неторопливо одевалась. И вид у нее был такой, будто этот ненужный утренний звонок вмиг разрушил какие-то ее важные планы. Она хмурилась и оттого была еще очаровательнее.
Иван обнял ее плечи – она не возражала. Напротив, охотно спровоцировала его еще на одно короткое безумство.
Он вспомнил ее фразу и спросил:
– Ты сказала – ненадолго, это как понимать?
– Очень просто. Если я тебе еще не наскучила, мы могли бы еще и сегодня немного порезвиться. А заодно обсудить одну любопытную тему.
– Какую?
– Потом. Зачем торопиться? Ну как?
– С наслаждением.
– Вот молодец, точное слово нашел. А я все гадала: как назвать поточнее то, что сегодня пережила с тобой. Молодец, не ожидала...
– Но готовилась? – неожиданно сорвалось у него.
Она строго посмотрела на него, словно прикидывая, можно с ним говорить абсолютно честно или еще рано. Потом задумчиво сказала:
– Ты не шибко заносись, но я к тебе давно присматриваюсь. И оказывается, не зря. Крепкий ты мужик, Ваня. И у нас с тобой может получиться...
– Что?
– А вот поближе к вечеру приеду и расскажу, идет? А на такси ты меня все-таки проводи.
– Какое такси? – возмутился он. – Машина на что?
– Тоже верно, дорогой мой, любимый человек, – страстно прошептала Лина. – Обещаю, что ты не пожалеешь...
Чего он мог пожалеть, Иван не понял. Но решил, что фраза сказана без всякого подтекста: не пожалеешь, что отпустил, не пожалеешь, что дождался. Ни о чем ином он сейчас просто не мог и думать, всего его забрала эта женщина – всего без остатка...
Даже к Махмуду он теперь никакой ревности не испытывал. А если когда и была меж ними связь – между Линой и этим ненормальным кавказцем, то что с того? И еще очень льстило самолюбию, что Лина осталась им довольна. Она была искренна в своих эмоциях, а уж когда твоя женщина врет, только изображает страсть, подыгрывая тебе, это Иван за годы своей холостяцкой жизни успел насмотреться.
Суббота – учебный день. Муж с утра читал лекцию в авиационном институте. Лина не врала Козлову. Роберт Павлович вчера действительно посещал свою прежнюю семью, так было заведено. И она не лезла в эти прошлые его дела и заботы.
А сейчас в доме было тихо. Она наполнила ванну, напустила в нее пены и улеглась – отлежаться и отмякнуть. Мужичок-то, вопреки ее предположениям, оказался с норовом. Неутомимый и, что самое главное, не грубый, как тот же Махмуд. Но с этим понятно: кавказский темперамент, для него любая женщина – снаряд для утоления желаний, станок, который необходимо гонять на невозможных скоростях.
Иван оказался другим. Но он и не терял самообладания. Значит, и обработке будет поддаваться с трудом. Долгая вчерашняя преамбула за столом должна была очертить круг интересов и понятий, близких для всех участников дела. Хотелось бы, чтобы и все думали также. Иными словами, не искала запретных зацепок, типа совести там или чего другого. Мол, делали все, работал целый коллектив, а гонорар, получается, разделят четверо? Вопрос, по сегодняшним опять-таки понятиям, для полных дураков, витающих в облаках, а не твердо стоящих на собственных ногах. Да, кому-то дано, а другой будет проживать на зарплату от заботливого государства. Хочешь социализма? Вот и кушай до пресыщения...
Почему-то Лине казалось, что Иван Козлов полностью созрел. Как та груша, которую надо просто слегка потрясти, и сочный плод сам рухнет в твои руки. Ну придется еще разок-другой показать ему, что красивая жизнь кое-чего стоит. И надо иногда, а главное – вовремя, поступаться своими принципами. Не всеми, иначе жизнь превратится в один сплошной бардак, что, впрочем, нынче и происходит. По всей стране. Так чего ж тогда дурью маяться? Нет, у нее еще было достаточно веских аргументов, чтобы сломить, если потребуется, сопротивление этого военпреда.
Самарин – светлая все-таки голова – предложил вариант. Но в нем должен быть обязательно задействован именно Ванечка Козлов. Ибо в конечном счете конкретно на него и ляжет основной груз ответственности. И Ваня просто обязан теперь, у него не должно остаться другого выхода, кроме как сознательно взвалить ношу на свои плечи. И они у него достаточно крепкие – в этом довольно быстро убедилась плавающая сейчас среди пены Ангелина Васильевна, жена профессора и доктора наук, любовница академика и... прочая и прочая, как именовали себя царственные особы.
Нет, в отличие от российской императрицы, никакой реальной власти, кроме власти собственного тела, у Лины не было. Но уже одно то, что она имела в достатке, предлагало невиданные соблазны. А жизнь постоянно подтверждала, что устоять против них было невозможно...
Она усмехалась. Увы, ничего нового и оригинального ей этот военпред пока не предложил, но это все оттого, что он ее еще не знает.
Остаток ночи Агеев продремал в машине. И очнулся он оттого, что рядом зарычал двигатель «мазды». Филя не сомневался, что кавалер собрался доставить даму к ней домой, на Кутузовский. А куда еще обычно возвращается женщина после бурной ночи в гостях? Но она выглядела, как обычно, свежо и спокойно, чего нельзя было сказать о ее спутнике. Вид у бравого моряка, как определил Агеев по флотской тельняшке, выглядывавшей из расстегнутого воротника рубашки, был довольно-таки помятый. Похоже, досталось ему. Но он тем не менее был полон радости и довольства. Физиономия его, во всяком случае, светилась.