— Теперь внимание, Доминик, можно просыпаться! Мы сейчас будем говорить про боек! — в голосе Жака зазвучало привычное желание шутить. — Это такая маленькая железка, которая сейчас касается капсюля. Если по ней ударить чем-нибудь тяжелым, то другим концом она ударит по капсюлю. Все уже догадались, что тогда произойдет?
— Выстрел! — выпалил свежеиспеченный сержант и тут же осекся, смущенно глядя на офицеров. На секунду повисло молчание. Потом Каранелли, с явным одобрением глядя на покрасневшего подчиненного, произнес:
— Молодец, Николя! Ты неплохо соображаешь. Только не надо тушеваться! Здесь, в этой комнате, мы все равны. Кроме Жака, разумеется.
Последняя фраза прозвучала с той необходимой долей иронии, чтобы погасить повисшую над столом неловкость.
— Да, именно выстрел!
— Жак, а как ударить по бойку? Нужно будет носить с собой молоток? — со смехом спросил Доминик. — Или у тебя в замк
I
— Николенька!
Голос мягкий, ласковый, но звонкий, будто колокольчик.
Ни — лень! Словно два удара маленького серебряного язычка спряталось в имени.
— Николенька!
И гувернер, седоусый худощавый француз, и нянька, полная, розовощекая, смешливая Марфуша, с раннего утра отпущены в город по случаю воскресения. Отец не едет на службу в Дорогобуж, рядом с которым на берегу Днепра расположено имение.
— Николенька! Пора уже вставать!
Мама! Когда нет Марфуши, она всегда сама приходит в спальню к сыну.
— Или мой юный драгун уже подает в отставку?
Коля прямо подскочил на кровати. Господи, как же он мог забыть! Отец сегодня обещал позаниматься с ним!
Мама смеялась так весело, как умеют только мамы. Очень задорно и совсем необидно. Сидя на кровати, Коленька невольно залюбовался ее волосами: солнечный луч пробился в щель между портьерами, и казалось, что легкая кружевная шапочка из золота надета на голову.
Позавчера, поздно вечером, они вернулись из Смоленска. Отец по делам часто, почти каждый месяц, ездил в губернский город. Сын давно просился, но обычно отец отказывал, а тут вдруг сам предложил. От радости Коля даже не мог уснуть до полуночи. С утра, только рассвет забрезжил на востоке, кучер Федор тронул четверку лошадей — и коляска покатила со двора. После Дорогобужа дорога сначала долго шла по краю большого ровного поля, потом углубилась в сосновый лес. Высокие мощные деревья близко подступали к дороге и, когда налетал ветер, начинали скрипеть, как злые духи из страшной сказки.
К Смоленску подъехали, когда на западе разгорелась ярким оранжевым пламенем вечерняя заря. На ее фоне темные башни, нависающие над Днепром, смотрелись неприступными исполинами. За воротами дорога круто пошла вверх мимо бледно-розового, в подступающих сумерках, собора с пятью золотыми куполами. Город, огромный, во много раз больший, чем Дорогобуж, весь охваченный толстенной кирпичной стеной, высотой более пяти саженей, произвел на Колю очень сильное впечатление. Трудно представить, что такое количество каменных домов можно собрать в одном месте. Высокие, в три этажа (а один даже четырехэтажный!) делали улицы узкими, хотя на брусчатой мостовой легко могли разъехаться два экипажа. По тротуарам, несмотря на вечернее время, гуляло множество людей, а из некоторых окон слышалась музыка.
На следующее утро отец отправился по делам в дом губернатора, к самому Петру Исаевичу Аршеневскому, а Коля с Федором поехали кататься. Очарованный красотой раскинувшегося на высоких холмах города, мальчик с радостным изумлением смотрел на лепные узоры домов, украшенные фигурами животных и птиц, белоснежный Успенский собор, вскинувший в небо купола, снующих деловитых ремесленников, огромные повозки с мешками и бочонками, открытые двери многочисленных лавок и трактиров. А стена, окружавшая всю эту красоту, превращала город в сказочную крепость. Именно сказочную, потому что не может быть таких огромных крепостей, у которой от одной стены до другой больше двух верст! Коля тогда так прямо и подумал — ее построили, чтобы отделить сказку от обычной жизни, размеренно текущей сразу за крепостной стеной в предместьях и слободах.
За ужином Коля робко, с тайной надеждой, спросил: сколько дней еще они пробудут в Смоленске? Ответ отца огорчил: завтрашний день — последний. Но, словно почувствовав состояние сына, добавил:
— Но завтра мы побываем на маневрах.
Этот день разделил Николенькину жизнь на две части — до того времени, когда он увидел драгунский полк, и после. Четкой, ровной колонной маршировали на пустыре около Молоховских ворот всадники в зеленых мундирах. Потом по команде: «Задние две шеренги, приступи!» быстро перестраивались в три шеренги. Вновь строились в колонну и меняли фронт полка. Рассыпались по всему пустырю, но вновь команда: «Стой — равняйся!» собирала драгун в стройную колонну. Потом полк пошел в атаку на воображаемого противника; сначала малой рысью, потом галопом и, наконец перешел на полный карьер. Драгуны летели стремительной лавиной, и сразу всем становилось ясно, что нет такой силы, которая могла бы остановить их.
Мальчишка смотрел на кавалерийские маневры, забыв обо всем на свете. Даже не обращая внимания на отца, глядевшего с улыбкой человека, знающего, какое впечатление может произвести блеск оружия на настоящего, хоть и маленького пока, мужчину.
— Что, папа? — рассеянно переспросил Коля, поняв наконец, что отец обращается к нему.
— А хотел бы тоже стать драгуном?
— А возможно?
— Все возможно, если сильно захотеть.
И вот теперь Николенька сидел в кровати, с ужасом думая, что отцу может показаться, будто сын уже раздумал идти на службу в драгунский полк.
— А где папа?
— С Федором, на конюшне. Готовят лошадей.
Чмокнув в щеку смеющуюся маму, мальчик, в спешке надев штаны, помчался с рубахой в руках на конюшню. По дороге, едва вылетев в коридор, он чуть не врезался в Порфирича, худощавого пожилого дворецкого, одетого в расшитую золотом ливрею. Тот лишь слегка посторонился, бросив суровый взгляд.
— Доброе утро, Порфирич! — крикнул на ходу Коля. — Я сегодня не буду завтракать!
— Здравствуйте, юный барин! Хочу посмотреть, как у вас это получится.
Но последних слов Николенька не слышал. Выскочив во двор, он засмеялся, радуясь траве, деревьям, солнцу, и помчался к конюшне мимо дворовых изб, где жили три дюжины крепостных, обслуживающих дом и двор.
Когда Коля был совсем маленьким, он очень боялся Порфирича, всегда серьезного до сердитости, не терпящего ни малейшего беспорядка. Но, став старше, понял, а вернее, почувствовал, что дворецкий, у которого не было детей, любит его, как сына. А юный князь, в связи с частыми отлучками отца, стал часто забегать в комнату Порфирича, чтобы обсудить с ним «мужские» вопросы.
Отец встретил Николеньку с виду сурово, хотя глаза смеялись.
— Запомни первый закон солдатской службы — с утра плотно позавтракать, если нет никаких других приказов. Ты получил другие приказы?
— Нет!
— Тогда исполнять первый закон! Марш!
Первые уроки Коле начал преподавать отец, благо сам дослужился, прежде чем получил тяжелое ранение, до чина ротмистра и командовал эскадроном Смоленского драгунского полка. Того самого, который проводил маневры у Молоховских ворот. Потом появился второй гувернер — немец — большой мастер в стрельбе. Именно он научил Колю стрелять на ходу с лошади. В четырнадцать лет мальчика внесли в списки Смоленского драгунского полка. К тому времени рука его уже уверенно держала настоящий палаш. А из пистолета он почти без промаха попадал в тыкву на ветке в десяти шагах от тропы, по которой летел галопом. Тропинка петляла по лесу, и чаще всего тыква появлялась после очередного поворота. Всадник должен был, не снижая скорости, выхватить пистолет из притороченного к передней луке седла ольстраха и выстрелить прежде, чем тыква скрывалась из виду. С ранней весны до поздней осени юноша купался в Днепре, ходил на все представления заезжих циркачей и пытался в парке возле дома повторить то, что видел, каждый день носил бревно на плечах.
Но не только приемам боя и укреплению тела уделял время Николай. С обоими гувернерами легко находил общий язык, бойко разговаривая с каждым из них на родном для тех наречии. Музыка и танцы, математика и астрономия, пусть очень редкие, но все-таки регулярные поездки в Смоленский общественный театр и представления в родном имении, поставленные крепостными актерами, постоянно окружали уверенно идущего к своей цели юношу.
Как-то раз отец, заглянув в комнату Николая и увидев на столе исписанные листы бумаги, сразу догадался, что в них. Это не трудно, если учесть, что молодому человеку исполнялось через месяц семнадцать. Да и заплывший воском канделябр говорил о том, что долго еще после наступления темноты просиживал за столом сын. Сначала Данилов-старший решил не смотреть, но потом передумал. Отцовского любопытства природа не отменяла. Уговорив себя, что он только хочет проверить собственную проницательность, отец взял в руки лист, исписанный аккуратным почерком. Конечно, это наивные стихи, по-детски неумелые и, разумеется, посвященные юной графине Истоминой. Граф заезжал на прошлой неделе с дочкой, томной красавицей, без малого пятнадцати лет. То, что было написано на листе, потрясло его.
Июньские дожди косые,
Январский снег, апрельская капель,
Осенний лист до одури красивый,
Рассветный лес, туман белесо-синий,
Пейзажи милой родины — России —
И соловья в походном ранце трель.
В голову закралась предательская мысль. А не зря ли он так искусно подтолкнул сына к карьере военного? Может, Россия лишилась прекрасного поэта? Драгун, их полками считают, а поэтов — пальцами на руках.
II
Летом тысяча восемьсот третьего года семнадцатилетний Николай Данилов был зачислен в старшие классы Пажеского корпуса, только год назад реорганизованного в учебное заведение для подготовки офицеров для гвардейских частей.
Санкт-Петербург поразил Николая с первого взгляда. Великолепие дворцов, широченная по сравнению с Днепром Нева, удивительной красоты мосты через Фонтанку и Мойку, огромное количество роскошных экипажей. Но прошло полгода, город стал привычным, и все чаще вспоминались Дорогобуж, город-сказка Смоленск, родное имение. И, как ни странно, Анюта Истомина, юная графиня, такая смешная в своих попытках казаться взрослой, опытной женщиной.
Учеба шла великолепно, домашней подготовки оказалось достаточно, чтобы Данилов легко стал одним из лучших учеников, гордостью преподавателей.
Летний отпуск пажа Данилова в родовом имении подходил к концу. Через три дня Николай снова отправлялся в Санкт-Петербург. Скорое расставание уже щемило грудь легкой тоской, однако паж знал, что год — хоть и очень длительный срок, но он пройдет. Непременно. И тогда все сбудется. Он станет корнетом в Смоленском драгунском полку, он женится на Анне, они будут жить в Смоленске, а в свободное время приезжать в имение к родителям. И пусть она пока не знает о его планах, но не случайно же девушка приезжает сюда! Граф, старый друг отца по воинской службе, частенько и раньше бывал в имении, нередко оставался ночевать. Но последний месяц, сразу после возвращения Николая, он стал бывать у Даниловых два, а то и три раза в неделю. И всегда с Анной, у которой для сопровождения отца непременно находился повод.
За год Анюта изменилась — подросла, постройнела, еще более похорошела и собиралась в будущем превратиться в первую красавицу. Любого общества, в котором ей придется вращаться. Но Николай не мог думать о том, кем станет через несколько лет эта девушка. Да и не хотел. Он видел стройную фигурку, каштановые с легкой рыжинкой длинные волосы, темные глаза с поволокой, изящные тонкие руки, длинную шею, точеные плечи, милые ямочки на щеках. Он слушал мягкий с легкой «французской» картавинкой голос и влюблялся. Сам того не понимая, влюблялся безумно, постепенно теряя голову.
Анна, как и любая женщина, даже будучи очень юной, хорошо чувствовала, как постепенно приобретает власть над Николаем, и сладостное чувство доставляло необычайное удовольствие. И заставляло постоянно искать новой встречи.
В дальней беседке на берегу Днепра они сидели вечером, и Николай раздумывал, объясниться ему сейчас или лучше это сделать в день отъезда? Неожиданно подумалось, что Анна ведь может и не приехать! Что тогда? А вдруг они видятся в последний раз? Эта мысль так потрясла его, что он решился.
— Анна… — проговорил юноша и запнулся. Поднял глаза на девушку, словно ища поддержки, но сразу отвел их. — Анна, через три дня мне нужно будет уехать.
— Я знаю…
— Я буду скучать, — решительно перебил Николай.
— Конечно. Если бы и мне предстояло уезжать так надолго из дома, от родителей…
Красавица смотрела на юношу, сдерживая улыбку в уголках губ.
— Я буду скучать без вас!
— Ах, Николя! — воскликнула девушка, жеманно прижимая веер к груди. — Вы забудете про меня раньше, чем доедете до столицы. Впереди у вас Санкт-Петербург, а это не место для скуки. Столичные красавицы быстро развеют вашу тоску, и в голове не останется места для провинциалки.