Наконец планы были вычерчены, все линии были аккуратны ми и прямыми, и Джаспер со своей бригадой прибыл и приступил к постройке.
В начале осени 1945 года каждый охотник, у которого было хоть какое-то чутье, мог предвидеть, что цены на пушнину будут очень высокими. Это ощущалось даже в дыхании ветра, шеве лившего макушки деревьев. Мы расставили капканы задолго до снега. Мы не заряжали их, но подготовили к тому времени, когда мех «созреет» и придет пора раскладывать приманки.
В начале ноября выпало около четырех дюймов снега, и вслед за этим температура резко упала до —26°. Теперь все хищные пушные звери оделись в ценный мех, я разложил приманки и насторожил капканы. Визи тем временем должен был свезти бревна с горы. За дом надо было платить, и я был твердо намерен выжать из леса все нужные деньги до копейки. Лес не мог подвести меня.
Как я и предполагал, цены на пушнину резко взвились. Шкурки крупной норки стоили не меньше чем по шестьдесят долларов и так и держались. А поскольку у нас расплодилось очень много ондатры, вокруг было множество норок, которые на них охотились. За каждую ондатру давали не менее трех долларов наличными, а иногда и больше. Почти за каждую шкурку ильки с темным и шелковым мехом давали не менее ста пятидесяти долларов, а если поторговаться как следует, можно было получить и больше.
Во внешнем мире, где были благоустроенные дома и асфаль тированные улицы, деньги текли, как вода. А в самом сердце тайги охотники на лыжах обходили капканы, пробираясь сквозь метель, и молча проклинали мороз, который кусал их пальцы, когда они налаживали капканы. Но охоту они не прекращали.
Вот так без конца мы ставили капканы и без устали снимали шкурки. Мы становились на лыжи, когда на востоке было еще темно и ничего не было видно, и желали лосям и оленям доброго утра, когда они поднимались с лежки при нашем прибли жении. Мы возвращались домой при свете луны и звезд, замерзшие, усталые. Мы почти не могли разогнуть спины, так как целый день проводили, согнувшись над капканами, доставая добычу.
Наскоро поужинав, мы принимались снимать и распяливать шкурки при свете керосиновой лампы или свечи, если другого освещения не было. Однако тайга приказывала нам снимать, чистить и распяливать шкурки, ибо завтра нас ожидала новая работа. Когда рынок ощущает голод на пушнину, пусть ненадолго, цены на меха для него не имеют значения.
В ту зиму высоких цен на пушнину я почти сносил свои снегоступы. Это была одна из немногих зим, когда тайга улыбалась нам доброжелательно. В течение многих дней ртуть в термометре стояла на 20—23° мороза и ночью редко опуска лась до 28 е ниже нуля. На звериных тропах было не слишком много снега, поэтому, если путь к месту промысла был проложен и протоптан, можно было при желании забросить снегоступы за спину и обходить капканы пешком.
С середины ноября и до начала февраля я только один раз устроил себе передышку. Мне казалось, что идти в лес на промы сел на рождество не следует, и я остался дома и отдыхал, отдав должное яствам, которые Лилиан готовила целую неделю.
Как только хищные пушные зверьки стали терять свой зимний лоск, я перестал ставить на них капканы. К тому времени Визи привез из леса весь заготовленный материал и сложил его в штабеля на площадке, выбранной для дома. Теперь мы оба могли направить все свои силы на добычу ондатры, которая во множестве обитала на болотах.
Промысел ондарты самый трудный. Если сегодня мы ставили у хаток сотню капканов, то на следующий день могли снять семьдесят или восемьдесят шкурок. Все их надо перенести на спине со льда озера, погрузить на вьючную лошадь, а вечером при свете керосиновой лампы снять с них шкурки и распялить, хотя наши мысли и тела молили об отдыхе.
Мы с Визи снимали шкурки, а Лилиан своими проворными пальцами натягивала шкурки на распялки. За время охотничьего сезона на ондатру в 1946 году мы редко ложились спать до полуночи и вставали самое позднее в пять утра.
К апрелю, когда лед начал таять, а хатки ондатр развалива лись, мы были настолько усталыми, что не смогли бы продолжать промысел тем же темпом, даже если бы нам дали за это все золото Офира. Мы вздохнули с облегчением, когда начал таять лед и стали разрушаться хатки ондатр. Мы были сыты по горло охотой, и нам казалось, что, если мы когда-нибудь снова увидим шкурку ондатры или другого пушного зверька, нас это ни капельки не взволнует.
В течение нескольких дней мы лениво лежали на спине на улице под теплыми лучами солнца и смотрели, как над нами пролетали стаи диких гусей. На ирригационной плотине было шумно: там поселились кряквы и другие утки. Синие птицы и дятлы были заняты постройкой гнезд, а когда лед отошел от берега и стал таять, бобры ручья Мелдрам вышли из своих хаток и, переполненные радостью, били хвостами по воде, как бы салютуя весне. Весна вернулась в тайгу.
К середине июня Джаспер и его бригада уложили последний слой дранки на крыше. Дом был закончен, и можно было переселяться. Мы погрузили свою скромную мебель на телегу, сложили вещички и быстро переехали на новое место. После того как целых шестнадцать лет мы ели и спали в избушке из одной комнаты под дерновой крышей, новый дом казался нам таким же большим и значительным, как Букингемский дворец.
Богатая добыча в ту зиму не только обеспечила оплату нового дома, но и явилась причиной нового события, изменившего, нашу жизнь. Большие деньги, которые мы получили за шкурки, дали нам возможность положить в банк приличную сумму после того, как мы заплатили за дом. Бобры размножались поразительно быстро. Нас так и подмывало добыть нескольких бобров весной 1946 года, так как тогда за шкурку большого бобра давали семьдесят долларов. Но даже мысль о том, чтобы охотиться на бобров, пока в этом не будет острой необходимости, приводила нас в ужас. Не за горами тот день, когда нам придется охотиться на них чтобы регулировать их численность, но этот день еще не настал.
Для меня, да и для Лилиан тоже наши редкие поездки в Риск-Крик весной, летом и ранней осенью были просто разно видностью работы, чем-то таким, что нужно было периодически делать. Дорога туда и обратно занимала два дня, как бы рано утром мы ни выезжали. Зимой же, когда телега заменялась санями и когда на дороге лежал густой снег, мы были счастливы, если нам удавалось обернуться за два дня, чаще поездка отнимала три или четыре дня.
Тем не менее мы никогда не знали более быстрого и легкого способа передвижения, а то, чего человек никогда не видел, он не жаждет. Какое нам дело, если в наши дни многие фермеры и ковбои отказались от транспорта, служившего им верой и правдой в течение многих лет, и брали в руки не вожжи, а руль и не кнут, а ручку скоростей? Что до меня и Лилиан, то нам было все равно — пусть себе ездят на машинах. Мы же всегда доверяли только лошадям и были намерены делать так и впредь.
Однако Визи придерживался другого мнения. Лошади двигались медленно, а повозка была тряской. Угадывая его мысли и догадываясь о том, что он замыслил нечто невообразимое, я решил внести ясность. Однажды утром я увидел, как он стоит у повозки, покачивая головой.
— Что с тобой, — осторожно спросил я, — ты чем-то обес покоен.
Он медленно обернулся и сказал:
— Нам нужно что-нибудь, что приводилось бы в движение бензином и маслом, а не травой и сеном.
— Ты имеешь в виду автомобиль? — Я вздохнул, даже эти несколько слов мне было трудно произнести. Он медленно кивнул головой.
— А почему бы и нет? — и добавил, глядя мне прямо в гла за: — Есть машина, которая называется джип, виллис-джип. Я видел такую в Риск-Крике несколько дней назад. Хозяин этой машины рассказал мне все о ней. Он сказал, что на ней можно проехать везде, где можно проехать с повозкой. Это то, что нам нужно. У нее все четыре колеса ведущие, и если переключить скорость, можно ползти не быстрее чем по пять километров в час. Этот малый говорит, что она может ехать по снегу глубиной около двух футов.
Четыре ведущих колеса? Коробка скоростей? Я ничего не понял из слов Визи.
— Можно купить подержанную машину за тысячу долларов. — Визи произнес эти слова так, как будто бы эта тысяча долларов была всего лишь мелочью.
— Черт возьми! — Я опустился на корточки, покачивая головой.
Все это было слишком абсурдно. Отравлять эти чудесные леса выхлопными газами автомобиля? Только через мой труп!
— Лилиан! — крикнул я, — иди скорей сюда!
Когда она появилась, я сказал слабым голосом:
— Посмотри на Визи, он решил, что нам нужно купить какой-то автомобиль, джип, он говорит, с четырьмя ведущими колесами… — больше я ничего не смог сказать.
— Ты хочешь, чтобы мать тряслась в повозке по всем этим камням всю свою жизнь? — спросил он раздраженно.
— А ты хочешь, чтобы наши леса провоняли бензином? — набросился я на него в свою очередь. Затем обратился к Ли лиан, надеясь на ее поддержку: — Он с ума сошел, не правда ли? Это совершенная чушь!
Лилиан покачала головой и сказала:
— Я придерживаюсь нейтралитета в этом вопросе.
Я посмотрел на повозку почти с любовью, я заплатил за нее пятнадцать долларов наличными и отдал шкурку койота. И не так уж давно. Когда это было? Всего лишь семнадцать или восемнадцать лет назад. Повозка еще была вполне хоро шей, крепкой. В то время люди умели делать прочные вещи. Эту повозку делали в те дни, когда транспортные средства должны были быть хорошими, надежными и прочными. Они должны были служить человеку всю жизнь и, может быть, даже его внукам. А нашу повозку надо было всего лишь покрасить заново. Вот только покрасить ее, и она опять будет как новенькая.
Визи как будто бы прочел мои мысли.
— Ей нужны и новые шины, — сообщил он мне, как будто бы он больше меня понимал в повозках, — спицы выскакивают, и упряжь разваливается.
— Ее надо только покрасить, и она опять будет как новень кая, — твердил я упрямо.
Визи не уступал:
— Джип быстро окупится. Скоро нам придется охотиться на бобров, и, насколько я понимаю, джип может сослужить нам в этом большую пользу. На джипе нам будет гораздо легче и быстрее, чем с вьючной лошадью.
Охотиться на бобров с автомобилем? В первый момент эта мысль показалась мне абсурдной. Но спустя две недели, когда я как следует поразмыслил над этим предложением, оно не каза лось мне таким уже диким.
Когда мы впервые приехали на ручей, здесь были только звериные тропы. Со временем мы расширили часть троп, чтобы по ним можно было пройти с вьючной лошадью. Почему бы не расширить их еще немного? Может быть, с помощью нескольких ящиков взрывчатки мы сможем убрать с дороги часть каменных глыб, а проложив гать там, где дорога пересекала болото, и по строив несколько мостиков, мы, возможно, и в самом деле могли бы проехать к бобровым запрудам на этом «джипе» или как там его Визи называл.
Этот вопрос оставался нерешенным почти целых три месяца. Визи настаивал на том, что значительную часть работы, которую сейчас выполняли лошади, можно было бы выполнять лучше и быстрее с помощью джипа. Время от времени он говорил: «Мы даже можем возить на нем сено» или: «А на нем можно возить дрова». Почувствовав, что я колеблюсь, он выпустил в меня еще несколько зарядов: «На джипе можно охотиться на уток и гусей. А может быть, на нем можно выгнать из леса лося или оленя».
Это все еще казалось мне диким, но теперь Лилиан уже не придерживалась нейтралитета. Настойчивые и неопровержимые доводы Визи убедили ее, что заплатить тысячу долларов за подержанный автомобиль — не значит бросать деньги на ветер.
С одним Визи я, может быть, и справился бы, но когда Лилиан и Визи объединились, у меня не оставалось ни одного шанса. Черт с ней, с этой самой проклятой штуковиной. Купим ее со всеми четырьмя ведущими колесами и положим конец распрям, нарушающим покой нашего дома. В глубине души я был уверен, что это сооружение из редукторов, свечей, карбю раторов и прочих штуковин быстро придет в полную негодность и бесславно погибнет, прежде чем ему удастся пройти приличное расстояние по нашим дорогам. А в случае удачи мы можем даже застрять на нем в болоте, и тогда оно скоро исчезнет из глаз, и мы его никогда больше не увидим и не услышим. Это последняя перспектива особенно воодушевляла меня.
Осенью 1947 года — года механизации, как я его называю, — когда мы, наконец, купили джип, мне было сорок семь лет. Из них двадцать семь я провел в тайге. И ни разу за все эти годы я не держал в руках руля или ручки скоростей автомобиля. Я не доверял никаким видам транспорта, которые не приводились в движение каким-либо существом с сердцем, легкими и крепкими ногами. Когда повозку или сани тянула упряжка лошадей, это было нечто прочное, на что человек может вполне положиться. Лошади всегда довозили тебя до цели. По болотам, по глубоким снегам, по бездорожью. Тебе никогда не приходилось идти пешком. И если какая-нибудь беда случалась с колесом или полозом, ее обычно было легко исправить с помощью пассатижей и куска проволоки. А теперь мне вдруг пришлось целиком и пол ностью довериться средству передвижения, у которого не было ни сердца, ни легких, ничего похожего на ноги и у которого было столько внутренностей, что от одного взгляда на них у меня начинала болеть голова.
Наш приятель из Вильямс-Лейк пригнал пришельца в Риск- Крик. Мы втроем в повозке отправились его встречать. Визи всю дорогу напевал какую-то веселую мелодию, а Лилиан выражала нетерпение — казалось, если мы не доберемся вовремя до Риск- Крика, эта штуковина убежит от нас, прежде чем мы туда приедем. Я же был подавлен и, понуря голову, думал: «Мне не следовало поддаваться этой глупости». Наконец мы приехали в Риск-Крик, и там стоял автомобиль как ни в чем не бывало. Стоять-то он стоял, но каким образом мы переправим эту штуковину домой?
— Да поедем на ней и все, — сказал Визи.
— Кто?
— Ну ты, если хочешь, а если не хочешь, так я, — сказал Визи, пожав плечами.
— Ты даже не знаешь, чем отличается ручка скоростей от кнопки сигнала, — грубо сообщил я ему.
— Ну ведь я же могу научиться.
— О'кей, валяй учись!
Наш знакомый уделил нам полчаса времени, чтобы показать Визи, как нажимать на газ и сцепление, как переключать скорости и читать показания приборов. Через час после того, как Визи впервые взялся за руль, он уже ездил на автомобиле взад и вперед по дороге. Мне потребовалось почти год, чтобы научиться как следует править упряжкой лошадей. А Визи за полтора часа научился управлять этим джипом.
Несмотря на то что я настаивал, чтобы Лилиан возвращалась домой в повозке, она забралась на сиденье рядом с Визи, и они отправились к северу, в направлении озера Мелдрам. Я стоял у повозки, глядя на клубы пыли, которые оставлял за собой джип. Когда я уже больше не слышал звука мотора, я повернулся к приятелю и сказал:
— Готов спорить, что он не доберется до дому.
— А я спорю, что доберется.
Этот спор я проиграл. Через два с половиной часа после того, как они выехали из Риск-Крика, Лилиан и Визи были уже дома. Я ехал следом в повозке, все время глядя вперед в ожидании, что вот-вот увижу их, сидящих у обочины рядом со сломавшимся джипом. Когда же этого не случилось, я был немного разочарован.
Прошло не меньше недели, прежде чем я рискнул взяться за руль автомобиля. В конце концов Визи уговорил меня сесть на сиденье рядом с ним.
— Все равно тебе когда-нибудь придется научиться водить машину, — уверял он меня, — так чего тянуть?
И наконец я решился. Я говорил «но!», переключая скорость из нейтрального положения в первую и выжимая газ, и кричал «тпру!», когда мне нужно было остановиться. Прежде всего я загнал эту штуковину в ирригационную канаву, и мне пришлось звать Визи, чтобы вытащить ее оттуда. Когда я в первый раз поехал в Риск-Крик, я ободрал кору со стольких сосен, что казалось, будто кто-то наставил свежих меток. Но все же я научился.
Наша повозка так и не была покрашена. Ее даже ни разу не закладывали, с тех пор как на наши земли пришла механизация. Она стоит заброшенная под сосной, стоически выдерживая непогоду, дышло постепенно гниет, а шины давно свалились с ободов. Иногда, после заката, когда все звуки тайги стихают, мы с Лилиан подходим к повозке и присаживаемся на ступеньку, подперев головы руками и глядя задумчиво на лес. Но вместо деревьев мы видим нашу повозку у фактории, нагруженную покупками. А когда до нас доносится ветерок, нам кажется, что повозка трясется по острым камням, и вдруг я спрашиваю Ли лиан, почувствовав, что она думает о том же: «Помнишь?» Она кивает головой: «Как будто вчера». Я повторяю: «Как будто вчера». Но какой длинный путь мы прошли с тех пор!