— Так вот почему код, который мне сообщил тот тип перед смертью, перестал действовать! — вскричал Гарс, ударив кулаком одной руки по ладони другой. — Если за Куполом действительно прошло много времени, он мог измениться! Скажите, Тарраф, а как вы объясняете тот факт, что Горизонт вокруг Оазисов — односторонний? Не проще ли было закупорить нас внутри наглухо? Так, чтобы мы не могли выходить из-под Куполов, а?
— Ну, над этим и мы до сих пор ломаем голову, — сказал Тарраф. — Что касается невозможности возвращения в хомоценоз, то тут все понятно — ни превенторы, ни экстроперы не хотят, чтобы человечество знало о войне между ними, иначе неизвестно, как тогда поведут себя люди и кого поддержат. Кстати говоря, и Сеть по этой же причине они контролируют очень внимательно. Но вот в отношении выхода… Есть предположения, что за счет тех, кто решился выйти за Горизонт, создатели хомоценозов пополняют свои ряды, компенсируя потери в живой силе. В таком случае, вы, «горизонтщики», нужны им как тривиальное пушечное мясо. Если, конечно, сумеете остаться в живых.
— А вы? Вы отсиживаетесь под землей, как кроты?
— Нет. Мы не отсиживаемся, как вы изволили выразиться. Мы наблюдаем. Согласитесь, в данных условиях есть за чем понаблюдать. Ведь в мире сейчас на каждом шагу складывается уникальное сочетание факторов, которые невозможно создать с помощью экспериментов. Одна модель сменяет другую, и это дает нам возможность не только глубже проникнуть в тайны мироздания, но и лучше изучить закономерности развития разумных систем.
— А вы не боитесь, что в один прекрасный день вам некого будет изучать? Вам не приходило в голову, что когда-нибудь на планете не останется ни одного объекта для изучения и наблюдения? Что все живое либо будет уничтожено, либо вымрет само собой?
— Нет, не боимся. Кое-что мы все-таки предпринимаем, чтобы не допустить этого, поверьте мне. Популяции, подобные вашему поселку, разбросаны по всему миру. И хотя в настоящее время численность населения планеты несколько сократилась по сравнению с данными пятидесятилетней давности, но тем не менее держится на уровне пятидесяти — пятидесяти восьми процентов. Это не так уж мало, Гарс.
— Вы сказали, что у вас есть доступ в Сеть… А почему же вы не даете знать о себе? Лично я не встречал никакой информации о вашей организации!..
— Доступ у нас есть, но он односторонний. В том плане, что мы не можем разместить свою информацию в вашей Сети. Когниция вынуждена находиться в своеобразной блокаде… Это слишком долго объяснять. Надеюсь, что в ходе базового курса вам удастся расширить свой кругозор, Гарс. Вы же останетесь с нами?
Гарс помедлил, а потом спросил:
— Скажите, Тарраф, неужели все сбежавшие из Оазисов, попадая к вам, соглашались остаться? Когнитор пожал плечами.
— А что им оставалось делать? У них не было другого выбора. Так же, как нет его у вас. Нет, чисто теоретически мы, конечно, можем отпустить вас в Мертвую зону. Но это будет верной гибелью, поверьте. А если вы останетесь, то будете жить и работать наравне со всеми. Вы только представьте, какой уникальный шанс вам представился, Гарс: ведь за короткий срок вы обретете почти весь объем знаний, которые накопило человечество за тысячелетия своего развития. Поверьте: уж что-что, а учить быстро и эффективно мы умеем. Вы ведь этого хотите, не правда ли?
— Нет, — честно ответил Гарс, почти не раздумывая.
— Нет? — удивился когнитор. — Но чем объяснить ваше стремление попасть за Горизонт — кстати, весьма абсурдное, с научной точки зрения, — если не прирожденной любознательностью? Вы — наш человек, Гарс, хотя, возможно, и не подозреваете об этом. Из вас может выйти хороший когнитор.
Гарс хотел было возразить, заявив, что не собирается становиться бесстрастным исследователем, для которого «популяции» людей — всего-навсего «модели» и «объекты» для наблюдения, и что он хотел идти за Горизонт вовсе не для этого, но вовремя прикусил язык.
Чтобы разговаривать на равных с этими могущественными, но бездушными людьми, следовало набраться знаний и, если повезет, запастись кое-какими штуковинами из арсенала когниторов. Это могло бы пригодиться в дальнейшем. Для чего и как — Гарс пока и сам не знал. Он знал одно: нынешнее устройство мира неправильно и в корне порочно, и его надо как можно быстрее изменить. А как и каким способом — будущее покажет.
Глава 2
— Ну что за хреновина?! — в сердцах воскликнул Лапорт, швыряя на стол перчатку-пульт. — Опять этот хренов сканер не фурычит!.. Кто-нибудь скажет мне, есть у нас в группе лаборанты или нет?
— Конечно, есть, Груний Маркович, — отозвался рассеянно Гарс, не отрываясь от экрана.
— А если они есть, то какого хрена они в рабочее время не занимаются своими прямыми функциональными обязанностями, а по-садистски гоняют до короткого замыкания интеллектуальное имущество? — вопросил Лапорт.
Гарс с неохотой щелкнул по маркеру «Выход» на псевдоэкране инта и взглянул на своего непосредственного начальника, дабы уяснить степень его возмущения. Частое упоминание одной и той же огородной культуры еще ничего не значило. Судя по обычному цвету ушей и губ, Лапорт был пока еще не слишком грозен. Грозен он становился, когда уши его пунцовели, а губы, наоборот, белели. Впрочем, таким его можно было увидеть нечасто. Например, Гарс видел шефа вышедшим из себя только один раз: на том злополучном заседании Ученого совета, когда обсуждался вопрос о распределении энергоресурсов на ближайший квартал и их группе выделили на сколько-то там мегаватт меньше, чем сектору бионики. Надо было видеть, какими багровыми тогда были уши Лапорта и сколько раз он употребил любимое — правда, единственное в его лексиконе — ругательное словечко!..
— Вообще-то лаборантов в группе целых три штатных единицы, Груний Маркович, — громко сказал Гарс, не глядя в угол лаборатории, где с самого утра ломала голову над тестами, предназначенными для определения интеллектуального коэффициента по формуле Клебана, вторая штатная лаборантская единица, которую звали Герт Адамцев. — Из коих в настоящий момент в наличии два…
— И что из этого вытекает, юноша? — почти искренне удивился Лапорт. — Может быть, вы предлагаете мне дождаться, пока вы сразитесь со своим коллегой в трехмерные шахматы, чтобы выяснить, кто должен влезть в нутро этого хренова сканера?
Гарс машинально покосился на Герта. Тот по-прежнему не отрывался от своей писанины, то и дело тюкая одним пальцем по кнопкам пульта. Намеки и иносказания этот флегматик-тугодум не понимал, судя по всему, с детства. Видимо, извилины в его мозгу были так закручены, что слова окружающих проходили в них слишком долгий и тернистый путь…
— Конечно, нет, — сказал Гарс, вставая и направляясь к рабочему месту начальника. — Сам как-нибудь разберусь, Груний Маркович… Как говорили древние, не боги горшки обжигают, особенно если горшки — ночные!
— Ну-ну, — сказал Лапорт, направляясь к двери. — Разберитесь, юноша, разберитесь… Только не растягивайте это удовольствие на целый день, как это было в прошлый раз с эмоциокоагулятором. Через час комплекс мне потребуется для очень важного эксперимента… А я пока, с вашего позволения, наведаюсь к модельщикам…
Он вышел из лаборатории.
Гарс подошел к махине комплекса и с великим сомнением оглядел ее. Когда он имел дело с техникой, ничего хорошего из этого почему-то не получалось. Сюда бы мастера Друма, с тоской подумал он. Того бы нельзя было за уши оттащить от этого приборного изобилия.
Ладно, как говорится: глаза боятся, а ручонки пакостят.
Он с натугой вытянул плоский блин сканера из гнезда и громыхнул его на рабочий столик, который тут же опасно закачался.
Вооружившись тестером, Гарс стал прозванивать интеллекторные цепи. Время от времени он заглядывал в вирт-руководство, потому что схема прибора, несмотря на все усилия, так и не зафиксировалась в его памяти.
Из угла доносилось старательное сопение и отрывистое бормотание под нос. Время от времени слух Гарса улавливал какие-то странные обрывки фраз типа «бу-бу-бу… кто первым изобрел окситан… бу-бу-бу… расположение нейтринных экстракторов в реакторе типа дубль-три…».
В отличие от Гарса, Адамцев работал в группе давно, но ввиду какого-то особого строения мозговых клеток звезд с неба не хватал, хотя любую работу выполнял вдумчиво и досконально. Его будущее было очевидно всем, кроме него самого. Так и суждено ему пыхтеть над всякими анкетами, тестами и коэффициентами еще до бесконечности, если, конечно, в Когниции ничего экстраординарного не случится и если этернологи, рано или поздно, разразятся открытием реального бессмертия.
Как и Гарс, Герт Адамцев тоже попал в Когницию извне. До двадцати лет он прожил в Оазисе под ничего не говорящим Гарсу названием Зайцевск. С детства Герт увлекался охотой на бабочек. По его словам, у него была вполне приличная коллекция. За Горизонтом он оказался по чистой случайности. Подвела врожденная инерция мышления. Когда он гнался за очередным экземпляром серой капустницы вдоль внутреннего периметра Купола, сачок вылетел у Герта из рук и исчез за туманной стеной, а Адамцев машинально ринулся за ним, ну и…
Ага, вот он, неисправный чип! Хренов чип хренова сканера.
Гарс извлек пластметалловую пластинку величиной с ноготь из нутра прибора и повертел ее перед глазами.
И что этой хреновине не хватает? Не выдерживает нагрузки, которой ее подвергает Лапорт своими экспериментами? Или просто слишком большое напряжение подается на вход? Надо будет сказать техникам, чтобы посмотрели получше. А пока заменим эту штуку на новую, а то скоро сюда припрутся горящие жаждой познания экспериментаторы во главе с шефом.
Гарс полез в шкаф, где хранились ЗИПы, но аналога неисправного чипа там не нашел. Вот черт, придется тащиться на склад, а это значит — есть шансы не успеть восстановить работоспособность комплекса. Лапорт опять будет шипеть и плеваться, и хоть он будет делать это только для порядка, но все равно стыдно не справляться с элементарными лаборантскими проблемками.
— Я на склад, — сообщил он Адамцеву. — Одна нога здесь, другая — там. В сканере опять троник полетел, а у нас этого чипа нет.
Герт покосился на него. В глазах его мелькнуло что-то осмысленное.
— Погоди-ка, — сказал он. — Ты мне вот что скажи, Очагов. Как вот ты ответишь на такой вопросец, а? — Он повел пальцем по экрану в поисках нужного пункта вопросника, а потом торжественно провозгласил: — «Где находится Тегусигальпа?»
Гарс не раздумывал ни секунды. При ответах на тесты ИК рекомендовалось не думать и гадать, а озвучивать то, что нашептывают подсознание и оперативная память.
— По-моему, в Никарагуа, — сказал он. — Под ба-альшим таким Куполом.
— А что, разве это город? — с удивлением спросил Адамцев. — У меня вот тут указано, что это гора такая…
— Ну, если это гора, то, значит, люди там до сих пор проживают в пещерах, — сообщил Гарс. — Ты лучше в БЭС загляни, не поленись.
Взяв с гвоздика ключ-декодер, он вышел из лаборатории и устремился по длинному, как кишка, коридору, на ходу раздумывая над тем, какого черта он согласился распределиться после базового курса интенсивного обучения в эту, непонятно чем и с какой целью занимающуюся группу.
Гарс вспомнил, как это было.
Полгода назад, когда он, ошалевший от огромного объема информации, впихнутой в его мозг электронными менторами, был вновь вызван к Таррафу и старший когнитор как бы между прочим поинтересовался, в какой области Познания он хотел бы трудиться (вопрос о том, желает он трудиться на благо Когниции или нет, почему-то уже не стоял), у Гарса возникли серьезные затруднения. И не только потому, что он не хотел говорить правду, продолжая скрывать свой интерес к создателям Куполов и Горизонтов. За время обучения Гарс открыл для себя слишком много интересных наук, чтобы можно было выбрать какую-то одну из них.
— Хорошо, давай попробуем определиться вместе, — предложил Тарраф (он уже перенял от Гарса его обыкновение «тыкать»). — Что тебя интересует больше всего?
— Вообще-то меня интересует все, — смущенно улыбнулся Гарс. — Но, если вы так настаиваете, Джанком Олегович, то, пожалуй, для меня интереснее всего люди…
— Люди, — повторил сомневающимся тоном Тарраф. — А что именно в людях тебе интересно? Физиология, биология, психология?
— Конечно, психология, — не задумываясь сказал Гарс.
— Так, — удовлетворенно откинулся в кресле старший когнитор. — Круг сужается… Осталось уточнить, какие именно люди тебя интересуют: отдельно взятый индивид или совокупность индивидов? Человек вообще или все человечество в целом?
— Но ведь «человека вообще» не может существовать, Джанком Олегович, как не существует, например, ряда абстрактных понятий — жизни вообще, любви вообще, мыслей ни о чем…
Тарраф довольно улыбнулся.
— Молодец, — сказал он. — Я вижу, базовый цикл не прошел для тебя напрасно. И все-таки, не влезая в философские дебри, постарайся ответить на мой вопрос.
— Я же сказал вам, что меня интересуют люди, — сказал Гарс. — А это слово употребляется только во множественном числе. В единственном числе используется только понятие «нелюдь», Джанком Олегович.
В результате этого разговора Гарс был направлен в группу социопсихических исследований, которую возглавлял когнитор второй ступени Груний Лапорт. Группа СПИ (аббревиатура служила стандартной мишенью для насмешек в Когниции, но люди Лапорта отражали язвительные шуточки ссылкой на то, что бывают сокращения и похуже, и приводили в качестве примера Секцию Рентгенометрических Исследований) входила в состав сектора два-ноль-три, деятельность которого координировал и представлял в ученом совете когнитор третьей ступени Эмиль Прегон.
С первого дня своей работы и до настоящего момента Гарс ломал голову над тем, чем же конкретно занимается сектор 203 в целом и группа Лапорта в частности. У него были все основания полагать, что за внешним фасадом изучения поведенческих реакций, за множеством будто бы бессмысленных тестов и опросов, проводимых на новичках, лаборантах и представителях других исследовательских групп, а также за разработкой, созданием и испытаниями каких-то странных, загадочных приборов скрывается нечто такое, что Когниция предпочитает не делать всеобщим достоянием — особенно обладателей низших когниторских ступеней и обслуживающего персонала. Не раз он заставал Лапорта и Прегона беседующими с помощью только им понятных намеков, недомолвок и эвфемизмов, причем при появлении посторонних лиц собеседники сразу принимались обсуждать какие-нибудь рутинные дела…
Для ведения своей разведывательной деятельности Гарс активно использовал внутреннюю инфосеть Когниции. Правда, при этом он столкнулся с проблемой, хорошо известной ему по опыту исследований Горизонта. Все данные в когниторской сети делились на общедоступные, доступные лишь отдельно взятым категориям и недоступные практически никому. Кроме того, информация, вводимая когниторами в виде отчетов об исследованиях, справок и прочих документов, тщательно фильтровалась и проходила скрытое редактирование — в этом Гарс убедился лично, когда, разослав с помощью инта план-проспект своей будущей диссертации членам ученого совета для ознакомления, впоследствии с изумлением убедился, что его выстраданный и многократно обсосанный до прозрачности сосульки текст претерпел значительные изменения, внесенные рукой анонимного корректора. Те, кому был адресован план-проспект, такую правку, как выяснилось, не производили, и Гарс понял, что стал жертвой невидимого цензора.
Тем не менее кое-что ему все равно удалось выяснить.
Когниция оказалась гораздо более мощной организацией, чем казалось Гарсу вначале. У нее имелась целая сеть подземных баз, разбросанных по всей Земле. В некоторых филиалах существовали — тоже подземные — космодромы, с которых легкие спейсеры отправлялись на Луну и, возможно, другие планеты Солнечной системы (правда, такие полеты были небезопасными, потому что превенторы и экстроперы частенько принимали когниторские «челноки» за корабли противника).
Каждая база когниторов представляла собой полностью автономный и защищенный от возможных неприятностей со стороны воюющих сторон комплекс.. В нем имелись своя служба безопасности, системы жизнеобеспечения и большое количество обслуживающего персонала. Здесь были энергетические реакторы и аквагенераторы, цеха и мастерские, лаборатории и склады, школы и детские сады, плантации синтетической биомассы и столовые, больницы и родильные дома… В общем, все, как в любом полноценном большом городе. С той разницей, что город этот, состоявший из множества вертикально расположенных ярусов и горизонтальных уровней, уходил в глубь планеты на несколько сотен метров да обитатели его не тратили время на бессмысленную будничную суету, а занимались целенаправленной творческой деятельностью. И делали они это, в большинстве своем, не из-под палки, не для того, чтобы прославиться навесь мир или обеспечить себе благополучие и изобилие благ, а потому, что им это было интересно. Вся их жизнь была подчинена одному-единственному императиву — стремлению познать как можно больше окружающий мир, и лучшей наградой за их труды они считали победу над неизвестностью. Можно было сказать, что они и не жили в обыденном смысле этого слова, а предавались непрерывному процессу познания, потому что лучшим досугом для них было решение многочисленных загадок и тайн, которые подбрасывала им Вселенная, а самым страшным наказанием — отлучение от исследовательской деятельности. При этом они вовсе не были фанатиками и затворниками. Они тоже любили вкусную пищу, тепло и уют, юмор и стихи; они тоже влюблялись и рожали детей, спорили до хрипоты и ссорились по пустякам, обладали человеческими слабостями и недостатками. Только болели они значительно реже, чем обычные жители Оазисов, а еще реже умирали благодаря открытиям в области практической медицины.