Григорий Иванович только вздохнул.
— Эрудированный чечен попался, да? — засмеялся Ансар. — А не злой, как у вашего Лермонтова, так?
— Ты только за этим мне позвонил?
— Не только. Помнишь уговор? Как только бумаги будут подписаны, деньги сразу на бочку.
— И как мне тебе их передать? По той же схеме? — уточнил Григорий Иванович.
— Тебе на месте виднее. Схему-то с пленными ты придумал интересную, — в расчете на нынешние гуманные и либеральные времена. Все прозрачно, все в открытую, все во имя права человека на жизнь и свободу, ни к чему не придерешься… Но сейчас нам нужно много денег и сразу. Это ты понимаешь, да? Мне ведь тоже придется тут доказывать нашим фанатикам необходимость будущих инвестиций в нефтяную отрасль, когда мы окончательно изгоним Россию, а им только оружие подавай!
— Ты уверен, что наш разговор не засекли? — Григорий Иванович потянулся к кнопке на столе и сказал, прикрыв трубку: — Надя, Федора Андреевича найди, и сразу ко мне.
— С кем ты там шепчешься? — подозрительно спросил чеченец.
— Успокойся, дорогой, никаких секретов! — ответил Забельский. — Просто хотим проверить, чиста наша линия связи или нет.
— Проверяй, мне без разницы, — усмехнулся Ансар. — Это твои проблемы. Мне тут в Чечне бояться некого. А тебе не позавидуешь… Собственной тени уже боишься, да?
— У кого деньги, дорогой, тому и приходится опасаться всего на свете, — нравоучительно изрек Забельский, нетерпеливо гладя на дверь кабинета. — У тебя их нет, тебе и опасаться нечего… — И показал вошедшему Колобову на свою трубку, по которой разговаривал.
Тот кивнул, подключил прибор, который всегда носил с собой в «дипломате». Посмотрел на шкалу, после чего неопределенно пожал плечами. Кажется, чисто. И тоже уставился на экран, глядя на похороны Бородина.
— Сколько ты можешь дать пленных?
— Повторяю: нам очень много надо! — повторил Ансар. — Столько пленных — сейчас и сразу — здесь не найдешь! Тех, что есть, мне могут и не отдать. Их в большинстве для обмена держат, чтобы родственников из российских тюрем и лагерей вернуть. Где я других возьму? Хоть широкомасштабную войну России на ее территории объявляй для пополнения обменного фонда пленными и уголовниками, а для этого опять же нужны деньги!
— Только не бери меня за горло, — недовольно сказал Григорий Иванович. — У меня сейчас нет для тебя другой схемы. Раз у тебя кончились пленные для выкупа, я не виноват.
— Не для меня, Гриша, а для тебя! — воскликнул Ансар. — Твои бабки вложены, а не мои! Ты их можешь потерять, а не я…
— Но можно бы перейти просто на заложников, — негромко подсказал Колобов. — Почему обязательно пленные? Какая, в сущности, разница?
Забельский прикрыл глаза в знак согласия.
— Ансар, ладно, не горячись, а перезвони мне попозже, — сказал он. — Я обдумаю ситуацию. И потом, сам понимаешь, мне нужно подтверждение того факта, что у Гоголадзе все подписано…
Он отключил телефон и взглянул на Колобова.
— Федя, раз ты у меня теперь в серых кардиналах ходишь, так давай, дорогой, соответствуй, так сказать. Придумай что-нибудь. Ты что-то хотел сказать?
— Все смотрите? — Колобов кивнул на экран. — Никак не наглядитесь?
— Да, — вздохнул Забельский. — Когда уходят
такие молодые, талантливые, в самом расцвете сил… Поневоле испытываешь чувство неловкости, что ли, даже вины: я-то остался, мне повезло, я-то еще поживу…
Колобов молчал, глядя в сторону.
— У тебя еще есть вопросы? — спросил хозяин после паузы.
— Так, значит, это он, Ансар, расстрелял охрану Гоголадзе? — уточнил Колобов. — Ограбил и напугал его до полусмерти?
— А что он еще умеет? — пожал плечами Забельский, кивнув в сторону своей трубки. — Это поветрие времени: зачем зарабатывать, когда проще отнять у того, кто уже заработал? И пока есть идиоты вроде меня, которые своим горбом делают деньги из ничего, эта эпидемия будет шириться по всему миру и процветать наряду с бессильным недовольством других, кто ни на что неспособен! А в России таких полным-полно. Все хотят всё, но пока далеко не все решаются убить человека, чтобы завладеть его богатством… — грустно закончил он.
— А вы сами что предпочитаете? — поинтересовался «серый кардинал». — Чтобы вас убили и ограбили или чтобы вас ненавидели и шипели вам в спину от бессилия?
— Хороший вопрос. Как гражданин этой страны, я, как ни странно, предпочел бы первое. По крайней мере, это свидетельствует о наличии в стране активных граждан, злых, но неравнодушных, не покорившихся судьбе. Таковыми были английские пираты эпохи Елизаветы, которые в конечном счете спасли Англию. А чеченским Робин Гудам, — он кивнул на свою отключенную трубку, — это вряд ли удастся. Слишком они жадные. То есть я должен вернуться в правительство. В новом качестве. Я знаю, что делать с этой страной.
— Кстати об инвестициях, — заметил Колобов. —
Почему бы вам не попробовать тот же вариант, но уже с заложниками?
— Пленные солдаты интереснее, — отрицательно помотал головой Забельский. — Здесь игра на жалость, бедного солдатика на Руси всегда пожалеют. Отсюда общественный резонанс, которым всегда можно прикрыться.
— Я говорю о детях, — заметил Федор Андреевич.
— Дети? Фу… — поморщился Забельский. — Как такое могло прийти тебе в голову. Похищать детей и везти их в Чечню, в этот кровавый и грязный смрад… Хотя это можно понять. После того как мы отправили своих детей за границу, ради безопасности и образования, чувство жалости к чужим детям из бедных семей у нас притупилось.
— Но их не обязательно туда везти, — возразил Колобов. — Их можно держать в Москве, недалеко от папы и мамы, а звонить по сотовому, как из Чечни. И не надо их мучить. В общем, я это предлагаю на тот случай, если пленные закончатся либо их всех отпустят. Например, похищаем школьницу прямо здесь, в Москве, завязываем ей глаза, долго возим в багажнике машины, держим в таком виде сутки или больше, она от страха теряет временную и пространственную ориентацию, и оставляем здесь же, в Москве, или за городом, да хоть у нас в Чижах… Девочка слышит вокруг себя только кавказскую речь. И потому она полностью верит, что оказалась где-то там, далеко от Москвы и папы с мамой. Потом следует звонок ее папане. Разговор с ним идет на ломаном русском с тем же кавказским акцентом. Затем девочке позволяют сказать плачущим голосом своему родителю пару слов… Папа начинает сходить с ума, клянется, что денег нет, а их и в самом деле у него нет, и он молитвенно просит общественность ему помочь. И вот тут выступаете вы во всем белом, со своим благородным предложением все уладить, а девочку спасти…
— Дальше можешь не объяснять, — оборвал его Забельский. — Я все понял. Ты уж извини, но я даже не говорю о морально-нравственном аспекте предлагаемого тобой проекта… Дети — это дети. В твоем, без сомнения, интересном предложении, Федя, отсутствует главное: ясная мотивация поступка. Любой прокурор, не только Турецкий, который сейчас ведет дело о гибели Бородина и следит за каждым моим шагом, подумает именно так… А мы за ним, кстати, следим?
— По мере сил, — кивнул «серый кардинал». — Стараемся, во всяком случае.
— Так вот, он сразу подумает: зачем чеченцам похищать девочку из бедной семьи, да еще везти ее на Кавказ, подвергая себя неоправданному риску? В расчете на доброго и богатого дядю вроде меня, который возьмет да и заплатит им выкуп? А кто сказал, что таковой дядя обязательно найдется? Значит, он уже есть и только ждет, держа наготове пачку баксов, когда ее похитят? А ему это надо? Зачем ему эта головная боль? Словом, чеченцы, скорее, похитят ребенка из богатой, чадолюбивой семьи. Где родители смогут сами заплатить выкуп. Другое дело, когда речь идет о солдатиках, попавших в плен. Они-то уже там, в Чечне, их государство туда завезло. Притом они из бедняков… Поэтому их все жалеют, но, кроме меня, в белом, выкупить некому.
Он вздохнул, подошел к окну.
— Кстати, сейчас придет Жанночка, будет готовить меня к сегодняшнему приему в английском посольстве. Будь с ней повежливее, без солдафонства, она этого не любит.
— Я должен уйти? — Колобов привстал с кресла.
— Ни в коем случае! Ты не понял. Что же касается твоего предложения по поводу похищения школьниц… Словом, по этому поводу думай еще раз.
— Да нет, вы все верно сказали, — согласился
Федор Андреевич. — Логика безупречная, вы, как всегда, правы.
— Я, конечно, падок на лесть, — склонил голову Григорий Иванович, как бы прислушиваясь к сказанному. — Но не до такой же степени.
В это время дверь в кабинет без стука, без предупреждения секретарши Нади открылась, и вошла Жанночка со всем своим парикмахерским набором. Кивком поздоровалась с Забельским, но Колобова как будто не заметила.
— Как вам будет угодно, — холодно согласился Колобов. — Теперь другой вопрос: что мы будем делать с Агеевым?
— А разве с ним нужно что-то делать? Ты знаешь, я о нем как-то стал забывать… — покачал головой Забельский, любуясь на парикмахершу и осторожно гладя ее обнаженную до локтя руку, которой она открывала свою сумку.
— Григорий Иванович, вы мне мешаете… — сказала она.
— Извини, склероз наверное… это я не о тебе, Жанночка, о тебе я как раз никогда не забываю. Я продолжаю наш разговор с Федором Андреевичем, с которым ты опять не поздоровалась…
— Здрасте! — Жанна на секунду обернулась к Колобову, но тот ей не ответил.
— Мы тебе не помешаем? — спросил Забельский, трогая ее коленку.
— Мне все равно, — сказала она. — Сядьте прямо и уберите руку.
— Что ж, продолжим. — Забельский прикрыл глаза, вдыхая ее запах. — Это «Шанель» пятый номер, что я подарил в прошлый раз? — спросил он.
— Я уже не помню. Так как будем стричь? — Она довольно бесцеремонно развернула Забельского к себе.
— Как всегда, на твое усмотрение, — разрешил
Григорий Иванович. — Сделай меня, как в прошлый раз, красивым и сексуальным, чтобы я снова тебе понравился.
— А вы сегодня не ко мне идете, — хмыкнула она. — И с собой в посольство небось меня не возьмете. Все только обещаете.
— В другой раз обязательно, — кивнул Григорий Иванович. — Только зачем тебе в посольство? В следующий раз мы поедем прямо в Париж… Или в Лондон. И ты там будешь меня стричь…
Какое-то время мужчины молчали, глядя, как она справляется с парикмахерскими принадлежностями.
— Может, я пойду? — спросил Колобов и снова встал с места.
— Мы еще не закончили наш разговор, — мягко возразил хозяин. — Ладно. Сделаем так. Ты, Жанночка, сходи пока в бассейн. Я тебе полностью доверяю, но Федор Андреевич не знает тебя так же хорошо, как я тебя. Поэтому не стоит на него обижаться. Сходи поплавай. Время терпит. Я скоро к тебе присоединюсь.
Она пожала плечами и быстро вышла. Забельский смотрел в окно, где было видно, как она раздевается.
— Люблю наблюдать, как она это делает… — вздохнул он. — Нимфа…
— У меня к вам просьба, — строго сказал Колобов. — Приглашайте меня либо после ваших парикмахерских процедур, либо до них. И вообще, я бы проверил ее лояльность.
— Не об этом сейчас речь… — нахмурился Забельский. — Я заметил: ты готов всех подозревать, к кому я привязан.
— К вам привязываются, да так, что не отвяжешь… — уточнил «серый кардинал».
— Потом обсудим. Я так и не понял: Агеев, он что, перестал на меня работать?
— Наоборот, — пожал плечами Колобов. — Он меня уже замучил потоками информации о Корецком.
— Почему тогда я ее не вижу, а ты мне ничего не сообщаешь? — отвлекся от лицезрения бассейна, с плавающей в нем нимфой Забельский.
— Я вам ее не показываю. Явная дезинформация, мы уже проверяли.
— А зачем тогда о нем упоминать? — рассеянно спросил Григорий Иванович, снова повернувшись к окну.
— Надо решать, что с ним делать. Если ему не платить, он наконец сообразит, что мы все поняли. Информацию-то я у него по-прежнему беру, чтобы раньше времени не спугнуть, но дальше что?
— А что мы поняли? — пожал плечами Забельский. — И что мы знаем или не знаем? Он работает на двух хозяев, ну и что? Сейчас все работают на двух работах. Я, как всегда, не говорю о присутствующих.
— Боюсь, он сейчас работает только на одного Корецкого.
— Да нет, он не такой дурак…
— Он — полный дурак, — поправил Колобов, неожиданно повысив голос. — И напыщенный болван.
— В тебе, Федя, сейчас говорит злоба, — погрозил ему пальцем Григорий Иванович. — А это нехорошо. Все-таки он твой бывший подчиненный, про которого ты любишь вспоминать только одно: как ты посылал его за водкой. Но теперь он сел на твое место. Обидно, я понимаю. У меня точно такая же история с Анисимовым. Еще недавно он мне в рот смотрел, ходил за мной, по ночам звонил, во всем советовался… А где благодарность? Меня сняли по делу: я смешивал государственную службу с частным бизнесом. А как мне снять его? Или тот же Корецкий. Когда я был в правительстве, он у меня государственные ссуды на коленях вымаливал. И я ему давал. И за то поплатился. А сейчас он нос воротит и хочет увести «Телекоминвест» у меня из-под носа. Это-то и обидно. И между нами говоря, твой Агеев и здесь метил на твое место, хотел второй раз тебя подсидеть. Или ты этого не знал?
— Догадывался… — неопределенно сказал Колобов. — И что?
— Черт знает что он мне про тебя наплел. Сейчас уже не вспомню. И в этом ты прав, когда он осознал, что ни о какой замене не может быть и речи, он сразу перекинулся к Илье… Словом, мне нужно подумать. Дай мне эти материалы, что он передал, и через пару дней я тебе скажу, как мы с ним поступим. Что у тебя еще?
— По поводу «Телекоминвеста», вы правы, на последнем заседании правительства решено, что курировать акционирование холдинга будет Петр Анисимов.
— Все-таки он… — Забельский озабоченно посмотрел на часы. — Надо отдать должное дальновидности Ильи Михайловича. Сначала будто ненароком познакомил перспективного и подающего большие надежды экономиста, кандидата в вице-премьеры со своей неотразимой племянницей Оленькой Замятиной, установил за ними слежку и, как завершающий аккорд, пробил его на должность председателя комиссии по акционированию самого лакомого холдинга в России. И небось думает, что он у него уже кармане. Ну да ладно, еще не вечер. Да, чтобы не терять время. Набери мне телефон Любезнова, а то от него ни слуху ни духу. Что он там телится, в самом-то деле…
Любезнов услышал трель звонка, находясь в служебной машине, когда направлялся на прием к вице-премьеру правительства Петру Анисимову.
— Леня, какие трудности? — услышал он характерную хрипотцу Григория Ивановича. — Как там у нас с Анисимовым?
— С утра ничего такого с ним не случилось, — ответил Любезнов. — Вот как раз через полчаса смогу в этом удостовериться…
— Ты сейчас у него в приемной?
— Нет, я как раз к нему еду, — ответил редактор «Свежих новостей». — Он все время был занят, и я никак не мог записаться к нему на прием. Извини, Гриша, я за рулем и потому не могу долго разговаривать по телефону. — Он подмигнул водителю, встретившись с ним взглядом в зеркальце заднего обзора.
— Ты прав, Леня, не мне тебя учить, как разговаривать с такими людьми, — согласился Григорий Иванович. — Позвони мне сразу, как только освободишься. Странно… — Забельский прошелся по кабинету. — Странно он со мной разговаривал. Федя, не сочти за труд выяснить одну деталь. Леня сказал мне, что он не может разговаривать по мобильному, поскольку за рулем.
— И что тут особенного? — не понял Колобов.
— Знаешь, мне показалось, что он просто не желает. С чего бы?
— Может быть, он уже настроился на предстоящий разговор и потому решил, что ему только повредят ваши инструкции и наставления?
— Допустим… — согласился Григорий Иванович. — Мелочь, конечно, но все равно не люблю, когда врут! Особенно в мелочах. Жить рядом с таким человеком, быть с ним соседями… Ну ты понимаешь, о чем я. Поэтому я тебя прошу: сейчас его машина подъедет к Белому дому, ее марку и номер твои ребята знают, верно? Пусть свяжутся со своими коллегами, что там дежурят. И посмотрят, есть там водитель или Леня действительно вел ее сам.