— На мой взгляд, они опять спешили.
— Кто «они»? Забельский? — почти в один голос спросили Шаравин и Турецкий.
— И те, и другие. Им нужно было срочно продать
Забельскому этих ребят. Но не для их освобождения из плена, как вы понимаете. А для нашей впечатлительной общественности обязательно нужно, чтобы сыновей встретили обрадованные матери, у которых никого больше на свете нет. И чтобы на всю страну показали их слезы признательной благодарности к благодетелю. Для этого нет лучше матерей-одиночек.
— Тебе самому здесь все понятно?
— Трудно сказать. Климов еще рассказал много интересного. После Хасавюрта он вместе с другими русскими рабами работал на прокладке трубопровода в сторону грузинской границы. И не раз видел там Ансара, который всем там распоряжался. Время от времени работы прекращались, не хватало средств, но не на зарплату, как вы понимаете, а на трубы и оборудование для насосных станций. Потом деньги появлялись, и работы продолжались. Когда снова началась война, стали покупать новейшее оружие. Я спросил у Климова, может ли он назвать по датам, когда это происходило? Он назвал по памяти. Я потом в самолете прикинул: получается, трубы, а потом оружие появлялись после того, как Забельский встречал на аэродроме очередного выкупленного им пленного.
— Как ты думаешь, этот Климов готов дать такие же показания под протокол? — спросил Турецкий.
— Думаю, да. Ему очень хочется с ними поквитаться. И потому он охотно и с подробностями обо всем рассказывал.
— Спасибо… — поблагодарил Турецкий.
Колобов уже собирался ехать в «заимку», где отдыхал Михаил Рощин, когда ему позвонил Всеволод Муромов из службы охраны.
— Федор Андреевич, этот Грязнов из «Глории» вчера вечером вернулся из своего пансионата в Карелии, причем раньше времени.
— Да? А ты знаешь, что его там вообще не было?
— Не понял… Как такое может быть? Терентьев утверждает: своими глазами видел, как он садился в поезд…
— Верно, садился, — хмыкнул Колобов. — А потом из него вылез на ближайшей станции. И с тех пор его не видели.
— Получается, он знает, что его пасли? — озадаченно пробормотал Муромов.
— Спроси что-нибудь полегче. А сейчас извини. Мне надо срочно ехать.
Отключив сотовый, Колобов прошелся по кабинету. Кажется, до прямого столкновения с прокуратурой осталось совсем немного. Мало того что они ведут дело по убийству Бородина. Они еще затребовали дело на Рощина. Вчера выяснилось, что они же сделали запрос на телефонный узел: на каком основании прослушивались разговоры Сивцовой с сестрой перед ее гибелью… Уже обложили со всех сторон. Поэтому надо бы поспешить. Надо их снова опередить, чтобы прийти первыми к финишу. А победителей не судят.
Только он собрался уходить, позвонил Агеев:
— Федя, срочно бросай все и заезжай ко мне в «контору»! Есть неотложный разговор.
Колобов появился у бывшего подчиненного ровно через сорок минут.
— Что опять стряслось? — спросил он, ответив на рукопожатие.
Агеев достал из бара початую бутылку армянского, пять звездочек, коньяка, вопросительно посмотрел на бывшего начальника.
— Налить?
Колобов кивнул, показал полпальца.
— Федя, мне только что сообщили от наших друзей с Петровки. Словом, наши из прокуратуры уже успели там побывать, представляешь? И уже потолковали со следователем Озеровым, который вел его дело.
— На предмет? — Колобов опрокинул в себя стопку.
— Будто не знаешь. Их интересует наш друг Миша и все, что с ним связано.
— Дело они вам уже передали?
— Да. Но наше начальство сейчас договаривается с прокуратурой о совместном расследовании. Вот что плохо. У нас на все неделя, не больше. Пока из прокуратуры пришлют к нам запрос, пока мы его рассмотрим и дадим ответ.
— Это ладно, — поморщился Колобов. — Ты мне одно скажи: все, что было связано с пальбой, когда Миша шлепнул Севрюгу, это серьезно?
— Ты же понимаешь, в связи с каким делом Миша им на самом деле нужен. Им на самом деле нужен Забельский. А значит, и ты.
— Да уж, Миша, к сожалению, здесь прокололся, — покачал головой Колобов. — И, похоже, они теперь с него с живого не слезут…
Агеев вздохнул:
— Боюсь, они и с мертвого не слезут. Лучше скажи, ты мои последние материалы получил?
— Да, и отдал их Григорию Ивановичу, — уклончиво ответил Колобов, глядя в сторону. — Пока он мне ничего не ответил. Думает… Спасибо за ценную информацию, мне нужно ехать.
— И сколько ждать?
— Андрей, я не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты не обиделся. Только между нами. Неужели тебе нужно объяснять, как опасно работать одновременно на двоих олигархов? Это только кажется, что они вечные и закоренелые враги. Это люди другой породы. Кроме интересов, их ничто не привязывает. Поэтому, как бы они ни враждовали, в критической ситуации они всегда могут договориться и найти общий язык. Вопрос: за счет кого? Или, скажем так, кого они на этот раз принесут в жертву, чтобы укрепить свой союз?
— Хочешь сказать, в роли жертвенного барашка оказался я? — настороженно спросил Агеев.
— Это ты сам сказал… — тихо ответил Колобов.
— И что бы ты на моем месте делал?
— Чтобы быть на твоем месте, я должен обладать всей полнотой твоей информации. — Колобов снова взглянул на часы.
— По-моему, ты ею уже обладаешь…
— Если ты признаешь, что я уже знаю все, — терпеливо сказал Федор Андреевич, — значит, я знаю и то, в чью пользу свой выбор ты уже сделал.
— И я даже догадываюсь, кто на меня стучит, — сухо сказал Агеев. — Ты понимаешь, о ком я сейчас подумал?
Колобов промолчал, глядя в сторону. Взял в рот дольку лимона, пожевал.
— Все понятно, вот она, благодарность облагодетельствованного тобой подчиненного… — пробурчал Андрей Семенович. — Согласись, я тебе никогда не отвечал чем-то подобным за твою заботу, когда ты меня двигал.
И напрасно двигал, подумал Колобов.
— Не отвечал, — согласился он вслух. — И потому я с тобой еще разговариваю.
— Федя, ты же знаешь, я Мишу вытащил из ментов к нам в «контору»! Я везде его выдвигал, всем помог и добился передачи нам уголовного дела о двойном убийстве… Другой бы в знак признательности… Что ты молчишь?
— Любой двойной агент рано или поздно должен выбрать кого-то одного из своих хозяев, — ответил Колобов. — Миша Рощин сделал это вовремя, ты выбирал слишком долго. И потому прогадал.
— И давно Рощин стал работать на тебя? — сощурился Агеев.
— Не в этом дело. Когда ты делал свой выбор, для тебя было главным, как бы снова не оказаться в моем подчинении. Я прав?
Андрей Семенович недовольно засопел, но промолчал.
— И потому ты поставил не на ту лошадь.
— Дело не в лошадях… Скажи проще: я погнался за двумя зайцами, — мрачно сказал Агеев. — Федя, ты мне так и не ответил: что на моем месте ты бы предпринял.
— Постарался бы исправить возникшую ситуацию, — ответил Колобов. — Это тебе по силам?
— Если только при твоем непосредственном содействии, — сощурился Агеев.
Колобов вышел от него через десять минут, а еще через полтора часа после езды сначала по широкой автостраде Минского шоссе, потом по узкому, гладкому шоссе, огражденному высокими соснами, приехал в «заимку».
Там у входа в небольшой деревянный дом с просторной и светлой террасой его встретила улыбающаяся, с ямочками на румяных щеках молодая хозяйка «заимки» в кокетливом белом халатике.
— Аня, он здесь? — негромко спросил Федор Андреевич, поцеловав ее в одну из ямочек. — Надеюсь, моя команда пришла вовремя?
— Еще бы… — Ее приветливая улыбка сменилась на томную. — Такой мужчина… У нас такого еще не было. Девочки совсем расстроятся.
— Все отменяется. Я его забираю от вас, — сказал он.
— Тогда присылай его к нам почаще, — подмигнула она ему. — Идем, посмотришь на этого жеребца. Ему Танечка как раз делает свой массаж.
Они подошли к окну, выходящему в массажную — просторную, светлую комнату. Там массажистка — полненькая, крашеная брюнетка в коротеньком халате с глубоким вырезом — легко и без нажима растирала пальчиками голую и влажную спину стонущего от наслаждения Рощина.
— Полюбуйся на этого породистого самца, — вполголоса сказала Аня. — Смотри, до какого состояния довела его наша Танечка. О чем я тебе говорила, помнишь? Он уже готов. Сейчас самый момент, он расслаблен и не способен ни на какое сопротивление. Делай с ним, что хочешь. Все-таки почему ты передумал? Стало его жалко?
Он взял ее за локоть.
— А кстати, что именно ты собиралась применить? — спросил он, когда они вышли.
— А вот смотри… — Она завела его в свой кабинет, там сняла картину на стене, за которой был сейф, который она открыла. — Видишь эту коробку? Там ампулы. Это делают в Голландии специально для эвтаназии. У них сейчас разрешено. Достаточно одного укола. И клиент даже не почувствует и не шелохнется. Нет, ты точно передумал?
— Только что ты была этому рада, — заметил Колобов, положив руку ей на талию. — Да, я забираю от вас Мишу, — повторил он. — У меня для него важное задание. Никто другой не справится.
— Просто такого кадра у нас еще не было. — Она слегка отстранилась. — Мои девочки только о нем и говорят… Не хочется им лишаться такого мужика. А что укол ему сделать, что назад тебе вернуть, нам-то какая разница?
Она снова от него отстранилась, отодвинув его руки.
— Подожди, Федя. Только не здесь… И потом, ты же спешишь? Кстати, чуть не забыла, для тебя тоже найдется хорошее средство. Только недавно получили. Получше всякой виагры…
Она снова открыла сейф.
— Но только проверь его сначала на супруге. Бери, чего смотришь? Не отравлю, не бойся… — Она усмехнулась, прижалась лицом к его груди. — Кстати, может, потом Мишу снова к нам пришлешь, а?
— Завтра к тебе привезут девушку из одной известной и уважаемой кавказской семьи, — сказал он. — Уход, внимание и обслуживание по высшему разряду, ты поняла? Но это не отменяет бдительности… — Он взял ее двумя пальцами за подбородок.
22
— Они только что выехали, — услышал Рощин по сотовому знакомый голос наблюдателя Геннадия Камышова, с кем ему не раз приходилось ходить на операции. — Три человека, как обычно. Минут через двадцать будут проезжать мимо тебя.
— А мы этого не допустим, — буркнул Рощин. — Но пассаран!
Он сидел в стареньком, покрытом родимыми пятнами ржавчины «Москвиче» в тесном, заставленном машинами московском переулке, каких так много в центре, в районе старого Арбата. Он был небрит и одет в тесный старомодный пиджак, в интеллигентских очках, с выцветшей бейсболкой на голове, сдвинутой немного набок.
Рощин не до конца разобрался в смысле операции, которую ему предстояло осуществить. Он не любил играть роль непосредственного исполнителя, иначе говоря, наконечника копья, — самая опасная и неблагодарная работа. Он всегда хотел знать, зачем, почему и кто именно держится за древко. Чтобы точно знать, насколько справедливо его вознаграждение. Мало кого-то застрелить или похитить и получить на руки. Неплохо бы узнать кое-что о жертве. Чтобы, зная ее характер и возможности, действовать наилучшим образом за адекватное вознаграждение.
Но на этот раз он согласился, поверил на слово Колобову, который был настойчив и обещал златые горы в случае успешного окончания. Рощин Колобова уважал. Не болтун вроде Агеева, а это уже немало. И свое слово держит. Поэтому будет лучше установить и поддерживать с ним тесный и доверительный контакт.
— Они выехали, будьте наготове. — Ту же информацию, переданную уже голосом Агеева, услышали в милицейском «форде» с затемненными стеклами, находившемся на площади в ста метрах от Рощина. — Вы Рощина видите?
— Наблюдаем, — ответил самый молодой из троих находившихся в машине сотрудников отдела, которым руководил Агеев. Все трое были одеты в милицейскую форму. — Уж нашего Мишу мы ни с кем не спутаем.
— Ты мне другое скажи, Витя. Он вас не видит?
— Да нет, кажется. Как нас тут увидишь? Мы из машины не вылезали, и он тоже. Сидит себе и ждет у моря погоды… Ага, вот завел движок! Всем внимание!
Они тоже завели мотор и стали смотреть в сторону машины Рощина, фиксируя каждое его движение.
Издали увидев приближавшийся «вольво» самой последней модели, по всем признакам — той самой, ожидаемой, Рощин выехал на середину мостовой, встал поперек и выключил зажигание. Мотор чихнул, будто выстрелил, после чего заглох.
Рощин, громко, на публику, чертыхаясь, выбрался из «Москвича», не без труда открыл капот, после чего погрузился в созерцание его внутренностей.
Ну и машины у нас делают, подумал он. Уж какой тут патриотизм. Совсем от него ничего не остается, если каждый день мучиться с такой рухлядью.
Он покосился взглядом в сторону приближавшегося к нему «вольво». Можно представить, с каким пренебрежением они сейчас на него смотрят! И он даже знал, что они скажут, когда вылезут и подойдут вплотную.
«Вольво» остановился и сделал несколько коротких гудков.
Рощин медленно, держась за поясницу, выпрямился над капотом, растерянно развел руками и заискивающе улыбнулся тем, невидимым за тонированными стеклами в машине. Он знал, что их там трое. На заднем сиденье должна находиться некая девушка из Дагестана, с ней двое братьев-чеченцев, ее охранявших, один из них за рулем. Они ее похитили здесь, в Москве, и ее надо освободить. Причем оба очень опасны, прошли войну, настоящие отморозки, поэтому ни о каком задержании не может быть речи. Только оказание сопротивления при задержании, при попытке к бегству и все такое… Ее родственники пообещали хорошее вознаграждение, сказал Федор Колобов, не добавив, правда, сколько именно, в какой валюте и как будем делить. Поди, себя не обидит.
Из машины вышел парень кавказского, скорее даже горского обличья, настороженно огляделся, подошел к незадачливому водиле.
— Ты что, дорогой, другого места не нашел, как здесь свою тачку чинить? — спросил он с акцентом. Он до сих пор ни разу не удосужился взглянуть на чайника — владельца ржавой консервной банки. Он все еще явно нервничал и оглядывался по сторонам.
— Извините великодушно. — Рощин постарался ссутулиться еще больше, чтобы выказать бухгалтерскую осанку, затем поправил очки на переносице. — Вот случилось что-то, я в этом мало что понимаю, может быть, подскажете? Или поможете?
— Артист! — восхищенно прокомментировали происходящее в милицейском «форде», который медленно подъезжал к месту события. — Андрей Семенович, вы слышите? Такой кадр, а? Неужели не жалко…
— Стукач он, вот кто, — хрипло ответил Агеев. — А не артист. На всех нас настучал, а тебе жалко.
Только сейчас чеченец, вылезший из машины, обратил внимание на этого чайника, перегородившего им дорогу, и сразу проникся к нему брезгливостью.
Он обернулся к «вольво».
— Имали! — крикнул он и затем сказал что-то по-чеченски.
Имали тоже выбрался из машины и вразвалку подошел к «Москвичу». Он был мало похож на брата. Практически никакого сходства. Первый был сухощавый и повыше ростом.
— Ну что тут у вас? — недовольно спросил он по-русски, и брат снова ответил ему на родном языке.
Теперь они уже вдвоем, переговариваясь по-своему, смотрели под капот.
Ну вот, с некоторым разочарованием подумал Рощин. Как все, оказывается, просто и хорошо складывается. Он сделал шаг назад, выхватил из-за спины пистолет, бывший у него под курткой за поясом, и сделал два выстрела в два склонившихся над мотором затылка. Кровь брызнула ему в лицо, и одновременно он услышал рев автомобильного двигателя и почти одновременно визг тормозов. К нему вплотную стремительно подкатил милицейский «форд». Еще Рощин увидел и услышал, как панически закричали прохожие, бросившись на тротуар или разбегаясь в разные стороны.
— Бросай пистолет, руки вверх! — крикнул выскочивший из машины невысокий крепыш, в котором Рощин узнал бывшего старшего лейтенанта ФСБ Виктора Шатохина, одетого в форму майора милиции.
— Вить, ты чего… — растерянно пробормотал Рощин, протянув ему свой «Макаров». — Не узнаешь, что ли?