Он верил, что художник является «свидетелем» этого факта и что живопись может быть «проводником эмоций», когда сердце пусто.
Перелистывая рисунки, Сибил не обращала внимания на бормотание господина Старра. Ее поразила легкая, неясная, несколько вдохновенная манера вырисовывать детали эскизов, которые, на ее взгляд, не были так плохи, как она ожидала, хотя и совершенно непрофессиональны. Пока она разглядывала рисунки, господин Старр подошел сзади, смущенный и возбужденный, взглянуть через ее плечо, уронив тень на свои работы. Океан, волны, широкий извилистый берег с высоты обрыва — пальмы, гибискус, цветы, мемориал «Второй Мировой войне» в парке, мамы с малышами, одинокие фигуры на скамейках, велосипедисты, бегуны — несколько страниц с изображением бегунов. Работы господина Старра были обыкновенны, но очень честны. Среди бегунов Сибил увидела себя или ту, которая должна была быть ею: молоденькая девушка с длинными до плеч темными волосами, убранными со лба повязкой, в джинсах и свитере, запечатленная на бегу, размахивающая руками, — это была она, но так нелепо изувечена, профиль такой искаженный, никто бы ее не узнал. И все же Сибил почувствовала, как загорелось ее лицо, и ощутила, что господин Старр ждал, затаив дыхание.
Сибил подумала, что было бы неуместным ей, семнадцатилетней, судить таланты человека среднего возраста, поэтому она промямлила что-то неопределенное, вежливое и положительное, а господин Старр, беря у нее альбом с рисунками, сказал:
— О, я знаю… я пока что не особенно умею. Но я очень стараюсь. — Он улыбнулся ей, достал свежевыглаженный носовой платок, промокнул им лоб и произнес: — У вас есть вопросы о том, как позировать мне, или мы сразу начнем? У нас сегодня есть по крайней мере три часа дневного света.
— Три часа! — воскликнула Сибил. — Так долго?
— Если устанете, — быстро сказал господин Старр, — мы сразу остановимся. — Видя, что Сибил нахмурилась, он воодушевленно добавил: — Время от времени будем делать перерыв, я обещаю. И, и… — чувствуя, что Сибил все еще колебалась, — я заплачу вам за весь час, за любую его часть целиком.
Сибил все же продолжала стоять, размышляя, стоит ли ей соглашаться, не сообщив ни тете Лоре, ни кому-то еще: не было ли чего странного в господине Старре и в его готовности платить
4. Утаенная Правда есть Ложь или Правда?
— Ну? Как у тебя сегодня дела, Сибил? — спросила Лора Блейк с таким видом сдерживаемого нетерпения, что Сибил поняла, как это уже бывало, что у тети Лоры было нечто, о чем она спешила рассказать. Ее работа в Медицинском центре Гленкоу была неиссякаемым источником смешных и лихих анекдотов. Поэтому, хорошо зная тетю Лору, пока они вместе, как всегда, готовили ужин и ели его, Сибил вынуждена была слушать и смеяться.
И это было действительно смешно, хотя порой очень круто.
Лора Делл Блейк, в свои за сорок, была высокая, спортивная, неугомонная женщина с коротко остриженными, седеющими, песочного цвета волосами и такого же оттенка кожей, сильная духом, но с саркастическим характером, хотя и заявляла о любви к Южной Калифорнии.
— Невозможно понять, какой это рай, если ты не приезжий.
Она казалась неуклюжей переселенкой из Новой Англии, с надеждами и чувством обособленности или непримиримости, весьма неуместными здесь. Она любила говорить, что не выносит дураков, и это была правда. Слишком высоко квалифицированная для своего положения в Медицинском центре Гленкоу, она терпела неудачи в поиске работы в других местах — отчасти потому, что не хотела покидать Гленкоу, а мечтала «укоренить» Сибил, пока та учится в школе, и еще потому, что на собеседованиях она терпела фиаско — Лора Делл Блейк не могла хотя бы казаться послушной, сговорчивой, «женственной», лицемерной.
Лора не была единственной родственницей Сибил. На свете жили еще Блейки и Конте, в Вермонте, но Лора не поощряла визитеров в маленький оштукатуренный бунгало на улице Меридиан в Гленкоу, штат Калифорния. Она даже не утруждала себя ответами на письма и открытки, с тех пор как оформила опекунство над дочерью своей младшей сестры, когда после, как она называла, «трагедии» собралась и переехала через континент в ту часть страны, о которой ничего не знала.
— Я хочу стереть прошлое ради ребенка, — говорила она, — и начать новую жизнь. — А потом добавляла: — Ради ребенка, ради бедной маленькой Сибил, я готова на любые жертвы.
Сибил, очень ее любившая, смутно подозревала, что много лет тому назад были протесты, вопросы, телефонные звонки, но тетя Лора одолела все и действительно создала новую «неосложненную» жизнь. Тетя Лора была одной из тех сильных натур, которые становятся еще сильнее от ударов судьбы. Казалось, она полюбила противостояние и своей собственной родне, и сослуживцам в Медицинском центре — всем, кто пытался научить ее жить. Особенно она охраняла Сибил, поскольку, как она часто говорила, у них обеих больше никого не было.
И это правда. Тетя Лора постаралась.
Хотя Сибил была удочерена своей теткой, никогда не возникало даже намека на то, что она дочь, а не племянница. Да и другие люди, встречая их вместе и отмечая физическое несходство, никогда не ошибались.
Таким образом, Сибил Блейк выросла, практически ничего не зная о жизни в Вермонте, кроме отдельных недомолвок о некой трагедии: сведения об отце, матери, подробности их смерти были смутны и неточны в ее сознании, словно в детской сказке, потому что когда бы Сибил ни спрашивала об этом тетку, та реагировала болезненно, тревожно, или с упреком, или, хуже всего, раздраженно. Глаза ее наполнялись слезами — у тети Лоры, которая никогда не плакала. Она брала обе ладони Сибил в свои руки, сильно их сжимала и, глядя прямо в глаза, говорила:
— Но, дорогая, ты же не хочешь знать.
Поэтому, когда вечером Сибил задала вопрос, попросив тетю Лору еще раз рассказать, как точно погибли ее родители, та взглянула на нее с удивлением и долго копалась в карманах кофты в поиске сигарет, которых там не было (она бросила курить в прошлом месяце уже, наверное, в пятый раз). Она выглядела так, словно сама забыла об этом.
— Сибил, родная, почему ты спрашиваешь? Я имею в виду, почему теперь?
— Не знаю, — уклончиво ответила Сибил. — Думаю… Просто хочется знать.
— В школе ничего не случилось?
Сибил не понимала, какое отношение имеет к ее просьбе школа, но вежливо ответила:
— Нет, тетя Лора. Конечно нет.
— Значит, ни с того ни с сего. Не понимаю почему, — хмыкнула тетя Лора, нахмурившись. — Ты можешь спрашивать, конечно.
Тетя Лора посмотрела на Сибил тревожными глазами: взгляд был такой проникновенно-понимающий, что Сибил показалось, будто вокруг ее груди затянулся ремень и стало невозможно дышать. «Почему мое желание знать, является мерилом моей любви к тебе? Почему ты так себя ведешь, тетя Лора, всегда?»Вслух она произнесла:
— На прошлой неделе мне исполнилось семнадцать лет, тетя Лора. Я больше не ребенок.
Вздрогнув, тетя Лора засмеялась:
— Конечно, ты не ребенок.
Потом тетя Лора вздохнула, характерным жестом, означающим одновременно нетерпение и обязательное желание угодить, пальцами обеих рук пробежала по волосам и заговорила. Она убеждала Сибил в том, что, действительно, не было ничего особенного. Это случилось — трагедия — так давно.
— Твоей маме, Мелани, было тогда двадцать шесть лет — красивая, добросердечная молодая женщина с глазами, как у тебя, с такими же скулами и светлыми волнистыми волосами. Твоему отцу, Жоржу Конте, был тридцать один год — многообещающий молодой юрист, работал на фирме своего отца. Привлекательный амбициозный мужчина.
И здесь, как всегда, тетя Лора остановилась. Создавалось впечатление, что во время рассказа об этих давно умерших людях она вдруг забыла их и теперь просто повторяла предание, семейную легенду, как одну из зажигательных своих историй из Медицинского центра Гленкоу, затертую от частого употребления.
— Несчастный случай в лодке, четвертого июля, — уговаривала ее Сибил. — И я была с тобой и…
— Ты была со мной и с бабушкой. Ты была совсем маленькая! — сказала тетя Лора, моргая, стряхнув слезы с глаз. — И почти стемнело, время начинать фейерверк. Мамочка и папочка были на озере в моторной лодке, они ездили через озеро в клуб…
— И они поплыли обратно по озеру Шамплейн…
— Озеро Шамплейн, конечно, оно красивое, но коварное, если вдруг налетит шторм…
— А папа вел лодку…
— Каким-то образом они перевернулись. И утонули. Спасательная лодка вышла немедленно, но было слишком поздно.
Губы тети Лоры сжались. Глаза ее блестели от слез, словно вызывающе.
— Они утонули.
Сердце Сибил больно забилось. Она верила, что было еще что-то, но сама ничего не помнила, даже себя, того двухлетнего ребенка, ожидавшего мамочку и папочку, которым не суждено было вернуться. Воспоминания о матери и отце были туманные, неясные, неопределенные, словно сон, даже когда он начинает переходить в сознание, все равно со временем погружаясь в темноту.
Она прошептала:
— Это был несчастный случай. Никто не виноват.
Тетя Лора старательно выбирала слова:
— Никто не виноват.
Возникла пауза. Сибил взглянула на тетку, которая не смотрела на нее. Каким резким и сухим стало лицо немолодой женщины! Всю свою жизнь она не следила за собой, была безразлична к солнцу, ветру, погоде и теперь в свои поздние сорок лет выглядела лет на десять старше. Осторожно Сибил спросила:
— Никто не виноват?..
— В общем, если тебе хочется знать, — начала тетя Лора, — были доказательства, что он пил. Они выпивали в клубе.
Сибил была шокирована, словно тетя Лора больно уколола ее руку.
— Пили?
Она никогда не слышала эту часть истории.
Тетя Лора мрачно продолжала:
— Но, наверное, не так много, чтобы это повлияло. — Она снова замолчала, отведя глаза от Сибил. — Возможно.
Сибил, пораженная, не могла ни о чем больше думать или спрашивать.
Тетя Лора встала и начала ходить. Ее короткие волосы были взлохмачены. В какой-то сварливой манере, будто она доказывала что-то невидимой аудитории, тетя продолжила:
— Какие глупые! Я пыталась втолковать ей! «Эффектная пара», «привлекательная пара», полно друзей, слишком много друзей! Этот проклятый клуб «Шамплейн», где все пили слишком много! Все эти деньги и привилегии! А что от этого хорошего! Она, Мелани, гордая, что все ее приглашают, гордая, что вышла за него замуж, сжигающая свою жизнь! Вот к чему все это привело в итоге. Я предупреждала ее об опасности, нельзя играть с огнем, но разве она слушала? Разве кто-нибудь из них прислушался? К Лоре? Ко мне? Когда ты так молод, неопытен, кажется, что жизнь вечна и можно тратить ее без оглядки.
Вдруг Сибил стало дурно. Она быстро вышла, закрыла дверь в свою комнату и осталась в темноте, готовая заплакать.