Буренин Сергей, Семергин-Каховский Олег
Лондон, 10 июня 1940 года
Перед письменным столом президента Бенеша сидел полковник Моравец. Президент никак не мог привыкнуть к тому, что этот неуклюжий, склонный к полноте, похожий на школьного учителя человек является офицером.
— Сегодня ночью у нас был сеанс связи с Прагой, — докладывал полковник, — Получены очень интересные сведения. Немцы готовят высадку в Англии. Мы получили краткое описание плана вторжения и примерные даты. Думаю, англичан это очень заинтересует.
— Заинтересует — это мягко сказано, — улыбнулся Бенеш. — Они просто оторвут эти сведения с руками. Мы хоть как-то сможем отблагодарить наших хозяев за оказанную нам помощь. Но насколько надежен источник, из которого вы получили эти сведения?
— Источник довольно надежен, — заверил Моравец, — Мы давно с ним работаем. Вам он известен под именем А-54. Но сейчас мы его называем «Рене».
— А с чем связано такое изменение? Он находится в опасности?
— Любой агент постоянно находится в опасности, — пожал плечами полковник, — но в данном случае смена псевдонима связана с обычной конспирацией. Мы периодически меняем псевдонимы агентов, чтобы ввести в заблуждение противника.
— Понятно, — кивнул Бенеш. — Вы говорите, что получили краткое описание плана вторжения и примерные даты. Можно ли у него запросить более подробные сведения?
— Полученные данные вполне позволяют начать организовывать необходимую оборону, — заметил Моравец. — Я, конечно, запрошу подробности, но трудно сказать, насколько скоро придет ответ.
— Почему? — поднял брови Бенеш.
— Связь с этим агентом осуществлялась через Гаагу, Стокгольм и Женеву, — пояснил полковник, — В данный момент Гаага и Стокгольм оккупированы немцами, и воспользоваться этими каналами мы уже не можем. Остается Женева, но сведения через этот канал поступают слишком медленно. Я хочу переключить этого агента на нашу группу в Праге. Они с ним уже работали, но при этом возникли трудности, поэтому мы используем этот канат только в крайнем случае. Теперь, похоже, такое время настало.
— Что вы подразумеваете под трудностями? — поинтересовался президент.
— Полученной от Рене информацией группа делилась с третьими лицами, — вздохнул полковник. — Не знаю, делились ли они с участниками коммунистического Сопротивления в Праге, или же, не веря в наши возможности, передавали ее прямо Советам. Во всяком случае, по моим данным, Советы получали эту информацию одновременно с нами.
— Это надо в корне пресечь! — воскликнул Бенеш. — В конце концов, это мы платим за работу. Прикажите им ни в коем случае не передавать никому эту информацию без нашего разрешения.
— Я уже им указывал на это, и пошлю очередное предупреждение, — пообещал Моравец. — Но, к сожалению, они не воспринимают нас слишком серьезно. Мы им почти не оказываем никакой помощи. В этом отношении коммунистическое Сопротивление, руководство которого находится в Чехословакии и которое получает хоть какую-то помощь от Коминтерна, находится в более выгодном положении. Насколько мне известно, оно пользуется в стране намного большей популярностью.
— А какая помощь им нужна?
— Оружие, подготовленные люди, ну, и еще кое-какие мелочи.
— Я завтра же поговорю об этом с англичанами, — заверил Бенеш, делая пометку в настольном календаре. — Они сейчас заняты организацией подполья в Бельгии и Голландии, но, думаю, найдут какие-нибудь резервы и для нас. Особенно, после той информации, которую мы им предоставим.
— Это было бы очень кстати, — согласился Моравец.
Прага, 15 июня 1940 года
Балабан скинул наушники и встал с табуретки. Он, не торопясь, разобрал рацию, упаковал ее в чемодан и спрятал его в тайник в вентиляционной трубе. Потом взял листок бумаги, на которой была записана шифровка, и подошел к столу, взяв по дороге с книжной полки маленький томик стихов. Он раскрыл книгу, положил рядом шифровку и, взяв карандаш и еще один лист бумаги, начал расшифровывать сообщение.
Моравек, все еще с перевязанной рукой, нервно ходил из угла в угол. Очевидно, оторванный палец снова давал о себе знать.
На расшифровку сообщения у Балабана ушло минут пять. После этого он вздохнул, выпрямился, вынул сигарету и закурил.
— Ничего интересного, — подвел он итог, — Диверсионную работу продолжайте на свое усмотрение, возможно, в ближайшее время вышлем боеприпасы и прочие мелочи, ни в коем случае не делитесь информацией, полученной от Рене, с посторонними. Вот и все.
— Не делитесь, как бы не так, — фыркнул Вацлав. — Это уж позвольте нам решать. Они сидят в Лондоне, попивают коньяк и рассуждают кому можно, а кому нельзя предоставлять эту информацию. А в это время она с каждой минутой теряет свою ценность. Я делюсь этой информацией с теми, кто может извлечь из нее пользу. Наше правительство в изгнании переводит тонны бумаги, зачитывает заявления, да где-нибудь в Глазго проводит смотр чехословацкого корпуса. В промежутках между всем этим отдает нам приказы. И все это называет борьбой за освобождение. Слава Богу, хоть мы здесь что-то делаем. Нет уж, этой информацией я буду распоряжаться на свое усмотрение.
— Да, — согласился Балабан, — мне самому иногда очень хочется наплевать на них и перейти к коммунистам. Те действительно борются. Но с другой стороны, мы здесь, давай будем до конца честными, сами себе хозяева, а у коммунистов железная дисциплина.
Лондон, 1 июля 1940 года
Не успел Моравец явиться на службу, как к нему в кабинет зашел офицер связи, дежуривший этой ночью.
— Пан полковник, — отсалютовав, начал он свой доклад, — мы, как положено, отправили вашу радиограмму, но не сумели получить ни подтверждения приема, ни встречного сообщения. В ответ на нашу передачу радиостанция начала передавать свои позывные и буквально на полуслове замолчала. Мы попробовали выйти на связь с ней в запасное время, но в эфире была полная тишина.
— Вы меня очень расстроили, — посерьезнел Моравец. — Один раз их чуть было не схватили во время радиопередачи.
— Сейчас изобретены приборы, которые позволяют определять местоположение работающей радиостанции. Англичане этим уже вовсю пользуются. Думаю, у немцев тоже есть нечто подобное. Однако для того, чтобы засечь радиостанцию, нужно, чтобы она работала какое-то время на передачу. В данном случае она работала считанные секунды, и немцы при всем желании просто не успели бы определить ее местоположение.
— Очень плохо, очень плохо, — задумчиво проговорил Моравец. — Но, может быть, у них все же села батарея?
— Нет, это исключено, — покачал головой офицер. — Когда садится батарея, сигнал затухает постепенно, а здесь передача, как я уже сказал, оборвалась буквально на полуслове. В данном случае, скорее, можно подозревать отказ самой радиостанции. Но если там отказал только передатчик, то неопытный оператор мог этого и не заметить.
Когда офицер связи ушел, Моравец еще какое-то время задумчиво сидел за своим письменным столом. Он подвинул к себе папку, раскрыл ее и еще раз перечитал отправленную радиограмму. Она гласила:
«Вторично просим сообщить, состоялась ли ваша встреча с Франтишеком-Рене. Для нашей деятельности, а, следовательно, для всех нас в Англии, как никогда важно своевременно и умело использовать этот источник. От его данных зависит очень много. Просим обратить на это все ваше внимание. МОРА».
Офицер сказал, что за это время немцы не могли определить местоположение радиостанции. А если они просто старым добрым способом выследили Моравека? А что, если Моравек перед этим с той же радиостанции передавай шифровку кому-то еще? Что, если он ведет двойную игру и выходит на связь с той же Москвой? Но все это только предположения, ничего конкретного пока нет. Надо подождать следующего сеанса.
Моравец тяжело вздохнул и направился рапортовать Бенешу.
— Выходит, что если группа штабс-капитана провалилась, то больше у нас в Чехословакии никого нет? — спросил Бенеш, выслушав доклад полковника.
— Не совсем так, — покачал головой Моравец. — Какая-то сеть у нас там существует и действует, и она с каждым днем хоть и медленно, но растет. Просто теперь у нас нет с ними связи. Рация была только у группы штабс-капитана. Даже если это просто какая-то мелкая неприятность, нам все равно надо создать там, по крайней мере, еще одну группу с радиостанцией. Рене передает нам бесценную информацию, но теперь он остался без связи. В той шифровке, которую мы передавали сегодня ночью, я просил Моравека установить с ним связь. До этого Рене, как я вам уже докладывал, работал через зарубежные каналы.
— Англичане вовсю готовят парашютистов для работы в Голландии и Бельгии. Они мне обещали взять на курсы и несколько наших военных, но пока это только обещания. Сегодня я обязательно подниму еще раз этот вопрос. Они сами должны быть в этом заинтересованы, так как постоянно обращаются ко мне с просьбой запросить подробности операции по высадке и уточнить время ее проведения.
— Это можно будет сделать только после того, как восстановится связь с Моравеком, а тот в свою очередь установит связь с Рене.
Лондон, 11 июля 1940 года
Моравец сидел за своим письменным столом и задумчиво вертел в руках карандаш. Сегодня ночью должен был состояться сеанс связи с группой Моравека. В прошлый раз они начали было отвечать, но потом передача внезапно прекратилась. Офицер связи сказал, что здесь, вполне вероятно, имеют место проблемы с передатчиком. Надо надеяться на лучшее и считать, что у них осталась хотя бы односторонняя связь. У группы в запасе должны быть и другие рации, но все участники — Моравек, Балабан и Машина — прошли всего лишь ускоренные курсы радиооператоров и, возможно, как заметил радист, могли не заметить неисправность передатчика. Ну что же, попробуем еще раз.
Моравец придвинул к себе лист бумаги и начал писать: «Установили ли вы связь с Франтишеком-Рене? Сведения от него нам крайне необходимы. Пожалуйста, поторопитесь, но при этом не забывайте об осторожности; восстановление связи — задача первоочередной важности. Спасибо. Проверьте работу вашего передатчика. При последнем сеансе он резко прекратил работу. МОРА».
Он отодвинул радиограмму и снова задумался. Интересно все же, что там у них происходит? Своей последней фразой он может подать идею начать радиоигру. Это, конечно, при наихудшем развитии событий. Вообще-то, на такой случай у них обговорен специальный сигнал, но кто знает, в последнее время в радиограммах чувствовалось недовольство слишком большой пассивностью лондонского руководства. Сейчас коммунистическое Сопротивление, центр которого расположен в Словакии, проводит крупные акции и с каждым днем приобретает все большую и большую популярность. Может быть, Моравек решил переметнуться, туда? Надо еще раз напомнить Бенешу о подготовке чешских парашютистов. Нам просто необходимо иметь там еще одну или две группы с радиостанцией.
Моравец снова тяжело вздохнул, взял листок с радиограммой и направился в шифровальный отдел.
Прага, 15 июля 1940 года
Балабан закончил с расшифровкой сообщения и встал из-за стола.
— Практически полностью повторяет шифровку от первого числа. Очевидно, они поняли, что у нас вышла из строя радиостанция, и не были уверены, получили ли мы их последнюю радиограмму. Но сегодня тут звучат уже новые нотки. Послушай: «Установите связь с Франтишеком-Рене. В свои дела его не посвящайте. Обращайтесь по-дружески и удовлетворяйте его потребность в деньгах. Это наш давний и исключительно ценный сотрудник, который во многом может помочь и непосредственно вам. Мы весьма заинтересованы в поддержании с ним связей — при соблюдении осторожности. Круг наших людей, посвященных в это дело, должен быть крайне ограниченным. МОРА». Надо завтра же начать устанавливать связь с Рене.
— Да, эти две недели мы были заняты только тем, чтобы поменять радиостанцию, — вздохнул Моравек. — Хорошо еще у нас была в запасе другая. Нам обязательно надо найти радиста, который мог бы в случае необходимости чинить радиостанции. Если не сумеем найти такого человека здесь, то обязательно надо запросить его из Лондона. Думаю, после этого инцидента они зашевелятся.
— Надо завтра же пойти договориться о встрече с Рене. Теперь, когда мы начнем работать с ним напрямую, мы сможем получать от него не только информацию для Лондона, но и интересующие нас сведения. Насколько мне известно, он вхож и в гестапо, и в СД.
— Возможно, — согласился Моравек. — С его помощью, мы сможем помогать и всем тем, кто здесь борется с немцами. В Лондоне еще не понимают, что нам надо объединить все силы против немцев, а уж потом делить власть.
Прага, 16 июля 1940 года
Балабан и Моравек остановились у стеклянных дверей большого подъезда старого четырехэтажного коммерческого дома, расположенного недалеко от Вацлавской площади.
— Это здесь, — сказал Моравек. — Пойдем вместе или один останется внизу?
Балабан внимательно осмотрел улицу.
— Здесь, похоже, все спокойно, — ответил он. — Пойдем вместе: вполне возможно, что засада находится именно в квартире, и я хоть как-то сумею тебя прикрыть.
Он решительно открыл дверь подъезда. Моравек в кармане сжимал рукоять пистолета. Обрубок оторванного пальца почти зажил, на руке оставалась лишь легкая повязка, которая нисколько не мешала ему пользоваться пистолетом.
Как только они оказались в просторном фойе подъезда, им навстречу вышел привратник.
— Мы хотим видеть пани Елену, — обратился к нему Балабан.
Привратник на мгновение задумался, потом ответил:
— Пани Елена еще не выходила. Это третья квартира на втором этаже.
Мужчины поднялись по широкой лестнице и позвонили в дверь. Им открыли на второй звонок.
— Что вам угодно? — спросила миловидная женщина средних лет, одетая в шелковый домашний халат, но уже с убранными в прическу волосами.
— Нам нужна пани Елена, — с легким поклоном ответил Балабан.
Моравек, не вынимая руку из кармана, стоял несколько позади него.
— Это я, — ответила женщина. — Чем могу быть полезной?
— Мы прочитали в объявлении, что вы продаете старое издание «Чешско-немецкого словаря», — назвал Балабан пароль.
— К сожалению, я его уже продала, — ответила женщина, — но у меня есть современное издание «Немецко-чешского словаря». Может быть, он вас заинтересует.
— Хотелось бы на него взглянуть, — улыбнулся Балабан.
— Тогда проходите, — пригласила их женщина внутрь.
Пройдя прихожую, они оказались в большой светлой, залитой солнцем гостиной. Комната была обставлена старинной массивной мебелью, на столе в хрустальной вазе стоял роскошный букет цветов.
— Итак? — уже совсем по-деловому спросила женщина.
— Нам надо встретиться с Франтой, — сказал Моравек, — Наш общий друг уехал, и мы не можем его найти.
— С Франтой? — медленно переспросила женщина, — Он в постоянных разъездах. Но я попробую с ним связаться. Зайдите послезавтра часа в три, — она оглядела мужчин и добавила: — Но пусть приходит кто-нибудь один. Франтишек очень осторожен.
Он зашла в соседнюю комнату и вышла оттуда с толстой книжкой в руках.
— Возьмите вот это, — сказал она. — Это чтобы у привратника не возникало лишних вопросов. Послезавтра принесете ее обратно.
Когда мужчины оказались на улице, Балабан сказал:
— Похоже, все чисто. Видишь, даже потребовали, чтобы на встречу пришел кто-нибудь один, опасаются.
— До такой мелочи может додуматься и гестапо, — возразил Моравек, — В этом случае они будут уверены, что придет старший.
— Так может быть тогда послезавтра пойти мне? — предложил Балабан.
— Какая разница, — пожал плечами Вацлав. — Мы здесь все старшие. Я вспоминаю, что я старший только тогда, когда надо решить какой-то спор, что бывает довольно редко. А так, мы ведь все решаем сообща. Это у них в Лондоне играют роль чины и звания, а у нас в оккупации есть те, кто сражается и те, кто сотрудничает.