— Хорошо, — недовольно кивнул Абендшен и направился к выходу.
Прага, 1 июня 1942 года
В небольшом кафе под открытым небом на берегу Влтавы за столиком сидели трое мужчин. Вид у всех троих был хмурый и озабоченный.
— Я сам приказал владельцам многих явок выехать на время из города, — говорил Индра. — И эта мера оказалась совершенно правильной. Во время облавы в ночь на 28-е проверялись многие квартиры.
— Знаю, на себе испытал, — грустно улыбнулся Опалка.
— Сейчас многие явки находятся под наблюдением, — продолжал Индра, — зайти туда еще можно — и то при условии, если у тебя в порядке все документы, но переночевать там без отметки в полиции невозможно. Я понимаю, что вы сейчас оказались в очень тяжелом положении. К тому же надо учесть, что теперь те, кто вас укрывает, рискуют в два раза больше. Но не думайте, что мы сидели сложа руки. Пока у нас для вас есть четыре возможных убежища: неплохое место вблизи Седлчан, можно вывезти вас в Будские леса и поселить там в больнице противотуберкулезной лиги, предварительная договоренность с кое-кем из обслуживающего персонала уже есть, возможно на время укрыть вас в склепе в Вифлееемовской часовне и в подвалах церкви Кирилла и Мефодия.
— Боюсь, что выбраться из Праги будет очень не просто, — с сомнением покачал головой Опалка.
— Можно будет поговорить с кем-нибудь из наших шоферов и вывезти вас, спрятав под грузом в какой-нибудь машине, доставляющей продукты или что-то в этом роде, — высказал предположение Индра. — В основном город закрыт для частных лиц. Тот же мусор просто необходимо вывозить из города.
— Это было бы можно осуществить, если бы надо было вывести двух-трех человек, — возразил Опалка, — а нам надо укрыть не менее семи человек. Такое количество из города вывезти будет очень трудно. Остаются только часовня и церковь.
— Ну что же, — согласился Индра, — давайте рассмотрим эти варианты. Возможно, несколько позже мы подыщем вам что-нибудь получше. Все будет зависеть от ситуации. Пока ситуация в городе крайне тяжелая. Усиленные патрули и контроль на всех видах транспорта уже привели к чувствительным потерям. Сейчас даже коммунисты приостановили свою деятельность. Все ждут, пока немцы успокоятся после покушения.
— Ну что же, — вздохнул Опалка, — давайте остановимся на церкви. Когда туда можно будет перебираться и как это сделать?
— Я сегодня же попрошу, чтобы туда собрали все, что нужно для временного там пребывания, — кивнул Индра. — Туда надо будет переправить какие-то одеяла, матрацы, продовольствие. В общем решить, если так можно выразиться, все бытовые вопросы. Приходить будете сами, спросите настоятеля и назовете себя. Я ему передам список имен. Это будет надежнее, чем пароль. Завтра с утра и начинайте там собираться.
— Этот вопрос решили, — кивнул Опалка. — Есть что-нибудь от Бартоша?
— Ничего, — отрицательно покачал головой Индра, — Связь с Бартошем придется восстанавливать нам самим. Он не знает наших новых явок. Когда появится возможность, надо будет посылать кого-то в Пардубице.
— Это очень плохо, — заметил Опалка, — через него у нас идет вся связь с Лондоном.
— Лондон должен понимать, что вы сейчас вынуждены бездействовать, — отмахнулся Индра. — Чтобы сидеть в тайнике, инструкции из Лондона не нужны. Бартош сам, думаю, опишет сложившуюся здесь ситуацию.
Прага, ночь с 1 на 2 июня 1942 года
Карел Чурда оказался в очень тяжелой ситуации. Утром 28 мая он распрощался с хозяевами квартиры, на которой жил и отправился на встречу с Опалкой. Однако по дороге его задержал патруль. Самое обидное было то, что патруль был из чешской полиции. Придрались они к тому, что у Чурды в трудовой книжке была вот уже два дня просрочена отметка о работе. Никакие уговоры не подействовали, и его отвели в гестапо.
В гестапо люди оказались более сговорчивыми и более понятливыми. Карел описал им, что вчера не сумел попасть на работу в связи с убийством Гейдриха. Он-де работает в пригороде и должен был выйти во вторую смену. В связи с отменой движения поездов, он на работу попасть не сумел, а, значит, не сумел и поставить штамп в трудовую книжку. Теперь у него рождается подозрение, что, если так дело пойдет дальше, то он и сегодня не сможет попасть на работу. Дежурный в гестапо внимательно выслушал его объяснения, долго листал документы и, в конце концов, отпустил. Но встреча с Опалкой сорвалась.
Он попробовал найти Кубиша или Габчика, но те и до покушения постоянно меняли квартиры, а теперь и подавно никто не знал, где они находятся. Ситуация становилась критической: во-первых, у него не было крыши над головой, а, во-вторых, он уже не мог поставить штамп в трудовую книжку. После длительных размышлений он пришел к выводу, что ему непременно надо выбраться из Праги. Выбравшись из Праги, он во-первых, мог обратится за помощью к родственникам, как он уже делал при приземлении, а, во-вторых, отправиться на явку в Пардубице.
Несколько дней он просто болтался по городу, а вечерами придумывал, как ему лучше провести ночь. Один раз он даже провел ночь у проститутки, но это оказалось очень накладно. А деньги таяли с каждым днем. Наконец, он нашел выход: он решил украсть лодку и спуститься вниз по Влтаве. Сделать это надо будет ночью: вряд ли кто следит за рекой и ночью, а если и следят, то он просто ляжет на дно лодки и даже не будет пытаться грести, течение само вынесет его из города. И все же, весло надо бы раздобыть, хотя бы одно: когда он выберется из города, то ему надо будет обязательно подгрести к берегу.
Сначала он нашел подходящую лодку. Это была маленькая плоскодонка, привязанная к небольшим мосткам на окраине Праги. Близко к лодке он подходить не стал, чтобы не вызвать лишних подозрений. Даже если лодка на цепи и под замком, то с этим будет несложно и справиться. Теперь надо было решить вопрос с веслом. Он зашел в спортивный магазин и чуть ли не на последние деньги купил две небольшие лопатки для надувной лодки. Теперь он был готов.
Карел к девяти часам спустился к реке и спрятался в кустах. Комендантский час еще не отменили и надо было до темноты избежать встречи с патрулем. Около полуночи он выбрался из своего убежища, тихонько подобрался к лодке и почти на ощупь начал изучать привязь. Лодка была на цепи, закрытой на небольшой замок. Цепь с обоих сторон крепилась к небольшим металлическим скобам, одна из которых была вбита в мостки, а другая в корму лодки. После недолгого раздумья Карел решил попробовать вытащить скобу, забитую в мостки. Мостки от воды должны были подгнить, в то время как лодка должна была быть просмоленной.
И все же скобу надо было чем-то поддеть. Карел осторожно пробрался на лодку и начал шарить по днищу. Очень скоро он обнаружил подобие якоря. Это была скорее всего примитивная кошка, но кованная и крепкая. Чурда взял этот импровизированный якорь и подпихнул его в скобу, надавил и вздрогнул. Раздавшийся в ночной тиши скрип показался ему оглушительным. Он замер и прислушался. Кругом стояла тишина. Он попробовал еще раз. Скоба еще раз скрипнула и выскочила из доски.
Карел забросил цепь в лодку, оттолкнулся от мостков и лег на дно. Лодку тихо покачивало, и он очень скоро, забыв о всякой осторожности, задремал.
Проснулся он, когда было уже совсем светло. Он осторожно выглянул из лодки. Он плыл посередине реки где-то в сельской местности. Впереди была деревенька, но оттуда лодка, наверное, была еще не заметна. Карел достал лопатки и начал подгребать к берегу. Через несколько минут лодка ткнулась носом в песок пологого берега.
Чурда выскочил на берег и, не оборачиваясь назад, быстрым шагом пошел от речки. Первый этап его плана прошел успешно.
Прага, 4 июня 1942 года
Франк приехал из Берлина еще 30 мая и подтвердил, что действительно дал фюреру слово, что поймает преступников до 18 июня. Почему он выбрал именно эту дату, он объяснять не стал. Как исполняющий обязанности протектора, он издал приказ о создании специальной комиссии по расследованию покушения под председательством Далюге. Но, когда вышел этот приказ, он вызвал к себе Абендшена и сказал:
— Комиссия — комиссией, но с вас ответственность за расследование не снимается. Комиссия будет заниматься своими вопросами и, так сказать, отвлекать на себя руководство, чтобы дать вам спокойно работать. Я очень надеюсь на вас. И очень прошу вас приложить все силы, чтобы раскрыть это дело как можно быстрее.
Абендшен старался, но дело продвигалось совсем не так быстро, как хотелось бы. Вчера, 3 июня снова заработала пардубецкая радиостанция. Теперь она работала где-то в районе небольшой деревеньки Лежаки. И вот сейчас Абендшен сидел и мучался вопросом: не устроить ли повальный обыск по всей деревне. Его останавливало то, что он боялся найти там в лучшем случае только рацию, а на данный момент его больше всего интересовал радист. После недолгих размышлений он пришел к выводу, что лучше найти какого-нибудь надежного чешского полицейского, под каким-нибудь благовидным предлогом послать его в деревню и попробовать выяснить, не появился ли там за последние дни кто-нибудь посторонний. А потом у этого постороннего можно будет и проверить документы, а, если потребуется, то придравшись к какой-нибудь печати, временно задержать.
От этих размышлений его оторвал появившийся в кабинете Франк.
— Прогресс есть? — мрачно спросил он.
— Какой-то прогресс есть всегда, — уклончиво ответил Абендшен, — но вас-то интересует окончательный результат.
— Не только меня, — проворчал Франк. — Только что позвонили из больницы — Гейдрих умер. Учтите, что когда я обещал фюреру закончить расследование к 18 июня, он был еще жив. Теперь фюрер может потребовать ужесточения сроков.
— Я делаю все возможное, — заверил Абендшен, — но мне нужны исполнители, а не те, кто им помогал. Если мы поспешим, то вполне возможно, что мы и ограничимся только помощниками.
— Возможно, придется пойти на это, — заметил Франк. — Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Ну ладно, работайте. Я зашел просто предупредить вас.
Прага, 6 июня 1942 года
Пани Моравцова никакого отношения к чехословацкой разведке не имела. А вот к армии отношение имела: ее старший сын Адольф служил до Мюнхена поручиком в артиллерии. Когда произошла оккупация Чехословакии, он сумел выехать за границу. И пани Моравцова очень долго не имела о нем никаких вестей. Однажды она встретилась с цыганкой, которая взялась ей погадать. Пани Моравцова сразу же задала ей больной вопрос: где мой сын и что с ним? Цыганка разложила карты, долго причмокивала, потом сказала: «Вижу я твоего мальчика. Он в комбинезоне и весь перепачкан маслом. Где-то за границей. Наверное, служит в авиации». Хотя пани Моравцова особого значения ее словам и не придала, однако и не забыла их, а время от времени с надеждой их вспоминала. Первая весточка от сына пришла в начале 1941 года. Его письмо кто-то уже в Чехословакии заботливо положил в местный конверт, написал адрес и бросил в почтовый ящик. Из этого письма пани Моравцова узнала, что ее сын действительно находится в Англии и служит в авиации оружейником. С тех пор она верила всем цыганкам без разбора и ненавидела немцев.
Второе письмо от сына ей принесли молодые парни, которые сказали ей, что служат с ним вместе, а сейчас заброшены сюда для выполнения особого задания. Ребята не раз ночевали у пани Моравцовой, а та заботилась о них, как о собственных детях. За это время ребята подружились и с ее младшим сыном Атей. Тот неоднократно рвался помогать им, но они разве что иногда давали ему какие-нибудь мелкие поручения. Атя возмущался, но один из парней, которого звали Ян, всегда улыбаясь говорил Ате, что в разведке никогда не знаешь, какое задание важное, а какое — нет.
Числа двадцать шестого мая ребята зашли к ней и предупредили, чтобы она вместе с сыном на недельку-другую съездила бы куда-нибудь навестить родственников, лучше найти каких-нибудь родственников в деревне. «В городе в ближайшее время будет беспокойно, — сказал тот, которого звали Йозеф. — Так будет лучше и для вас и для Ати». Пани Моравцова вняла этому совету только наполовину: она отправила в деревню Атю, а сама решила, что ей ничего не может грозить. В ночь после убийства Гейдриха ее квартиру проверяли, но ничего подозрительного не обнаружили, и пани Моравцова совсем воспрянула духом, поэтому когда она узнала, что жившие у нее ребята и еще несколько человек, также прибывшие из Англии, прячутся в церкви и им нужны продукты и теплая одежда, она сразу же с великим энтузиазмом взялась за дело. Узнала она об этом от учителя Зленки, с которым ее познакомили ребята, собственно говоря, он сам обратился к ней за помощью в этом вопросе, дал адреса, куда можно было обратиться за помощью.
Теперь пани Моравцова ходила по разным знакомым и незнакомым людям, брала у них продукты, одежду, одеяла, спирт и все это носила в церковь. Сначала она с подозрением отнеслась к требованию спирта, но потом ей объяснили, что ребята живут в подвале, там холодно и они периодически греют себе чай или кофе на спиртовке. От священника она узнала, что Ян болен, у него высокая температура и нужны какие-то лекарства. Это ее очень обеспокоило: она хотела узнать, какие лекарства нужны, но настоятель церкви сказал, что насчет лекарств они уже договорились с одним доктором.
Постепенно она познакомилась со многими из тех, с кем так или иначе были связаны парашютисты. Теперь женщины обсуждали, что бы повкуснее приготовить да так, чтобы ребята могли это как-то разогреть в походных условиях. Готовили по очереди. Иногда вместо пани Моравцовой еду относил кто-нибудь другой.
Сегодня пани Моравцова достала для ребят несколько пар шерстяных носков и хорошее стеганое одеяло. Завернув все это в пакет, она направилась в церковь. Всю дорогу ее не оставляло чувство, что за ней кто-то следует, но как она ни пыталась определить, кто же это, ей это так и не удалось. Вечером, при встрече с паном учителем, с которым она договорилась время от времени встречаться для того, чтобы передать весточки ребятам или наоборот что-то от ребят передать учителю, она обмолвилась об этом ощущении. Пана учителя это очень взволновало. Он строго-настрого велел ей ходить в церковь реже и установить очередь так, чтобы каждая женщина показывалась в церкви не более двух раз в неделю. Пани Моравцова, конечно же, сказала, что постарается сделать все возможное, но такого количества женщин у них не наберется.
В лучшем случае, каждая женщина может появляться в церкви через два дня.
Они договорились с паном учителем, что когда она пойдет в церковь в следующий раз, то он незаметно будет следовать за ней и проверит, не следит ли кто за ней.
Через день пан учитель прошел за ней до самой церкви, но никакого хвоста так и не обнаружил.
Прага, 7 июня 1942 года
Индра встретил настоятеля церкви Кирилла и Мефодия Петршика во дворе.
— Мне необходимо встретиться с ребятами, — поздоровавшись, сказал Индра.
— Вообще-то меня не предупреждали, что кто-то будет их навещать, — с сомнением заметил настоятель.
— Я знаю, сам оговаривал это условие, но у меня для них важные новости, — ответил Индра.
Настоятель задумался, но потом кивнул и повел Индру через черный ход в помещение церкви. Когда они оказались в церкви, настоятель подвел Индру к одной из стен и сказал:
— Повернитесь лицом к стене и ждите. Я схожу за ребятами.
Прошло около пяти минут. Наконец, Индра снова услышал за своей спиной голос настоятеля:
— Пройдите в алтарь. Там вас ждет Опалка.
Индра прошел в алтарь и сразу же увидел стоящего там Опалку. На нем был толстый теплый свитер, очевидно там, где сидели парашютисты, было довольно холодно.
— Почему ты один? — удивился Индра.
— Никто больше не захотел сюда подниматься, — пожал плечами Опалка, — всех мучает совесть. Настроение у всех очень подавленное.
— И по какой причине их так мучает совесть? — поинтересовался Индра.
— Нам приносят сюда газеты, — очень грустно усмехнулся Опалка, — В каждой газете сообщения о новых арестах. Арестованы даже члены ЦК КПЧ. А мы отсиживаемся тут.